Тень мачехи

«Если что решила, не отступит, — понимал он. — Упрямая. Так что оттянуть развод, чтобы подсобрать еще бабла, у меня не получится».

— Я знаю, Тань, и уважаю твое решение, — примирительно сказал он. — Пусть будет, как ты хочешь. А парень-то… Почему у тебя?

— Да у матери сожитель — сволочь последняя, — с горечью сказала Таня. — Бьёт мальчишку до синяков, представляешь? Я его не видела, но мне сказали, он еще и сидел! Бывший урка, не работает, над ребенком издевается, а Марина эта, Павлика мать, живет с ним… А сейчас у него запой, вот она и попросила, чтобы Паша у меня побыл несколько дней.

— Сидел, говоришь? — задумчиво переспросил Макс. — А живут они на что, если он не работает?

— Ну, я Марине помогла на вторую работу устроиться, — с неохотой ответила Таня. — Не знаю, удержится ли там… И с Павликом я помогаю, кое-что ему купила. А Слава этот, похоже, неплохо на Марининой шее устроился. Хотя, знаешь, они одного поля ягоды. Если бы я разрешила, Марина ровно так же на мою шею взгромоздилась бы, и ножки свесила. Всё время что-то выпрашивает. Даже обижается, когда я ей напоминаю, что денег не дам — только вещи для мальчика. А я не даю, потому что, во-первых, она сама должна зарабатывать. А, во-вторых, наличку они все равно пропьют.

— Так они оба выпивают?

— Она, вроде бы, при ребенке не пьет. Но, судя по всему, не отказывается от рюмочки, когда Павлика дома нет. Думаю, ее сожитель к выпивке склоняет. Да и вообще, знаешь, непутевая она, — вздохнула Таня, — ходит в синяках, ребенок избит, сбежал из дома — а всё считает, что этот Слава нормальный мужик. Представляешь, я же заявление на него написала, а полиция ничего сделать не может, доказательств нет.

— Так и сказали?

— Так и написали, — усмехнулась Таня. И кивнула в сторону подоконника: — Вон там официальный ответ лежит.

Макс поднялся, взял сложенный втрое листок, пробежал глазами по тексту. «Произведена проверка… Никандров Вячеслав Дмитриевич… Фирзина Марина Ивановна… ул. Еловая, д.40, кВ.5… кВ.6… не подтвердились… оснований для возбуждения уголовного дела нет…»

— Они соседи, что ли? — удивленно спросил Демидов.

— Да, и Марина говорит, что деваться ей от этого Славы некуда, — снова вздохнула Татьяна. Допила кофе и поставила чашку в раковину. И кивнула на чашку Макса:

— Тебе еще сделать?

— Нет, спасибо, — задумчиво ответил он. И заторопился: — Тань, я пойду. У меня ж еще одно дело, совсем о нем забыл!

— А… Ты же хотел поговорить об аптеках? — удивилась она.

— Да про аптеки фигня, на самом деле. Предложили двадцать лямов за них, считаю, маловато. Просто хотел, чтобы ты в курсе была.

— Ну а что, нормальная цена, если помещения не продавать, — подумав, сказала она. — Можно ведь оставить их, чтобы сдавать в аренду.

Макс растерянно уставился на нее.

— А это мысль, — медленно проговорил он. — Я скажу ему.

«Всё-таки она далеко не дура», — думал он, направляясь к калитке. Заиндевелые шары можжевельника по бокам дорожки поблескивали в свете фонарей. Красиво Танька здесь всё устроила… Он невольно оглянулся на дом — там, за теплым светом окон, осталась Таня и чужой ребенок.

Чужой.

Макс остановился, будто громом пораженный.

Кажется, он понял, как получить у нее генеральную доверенность и прибрать к рукам все деньги.

8

Прямоугольная ручка чайной ложечки — антикварной, потускневшей от времени — была украшена эмалевой инкрустацией: островерхий храм о пяти головах, а понизу витиеватая надпись «Муром». И Татьяна, лежавшая на кушетке психоаналитика, всё цеплялась и цеплялась за взглядом за эту ручку, торчавшую из-за края белой чашки.

Все остальное, видное ей с кушетки — скучный белый потолок, сходившиеся в угол стены спокойного бежевого цвета, да идеально чистый журнальный столик, на котором и стояла чашка — не могло отвлечь от течения мыслей. «Сконцентрируйтесь на своих переживаниях», — попросила в начале встречи психоаналитик Алла Нестерова — ухоженная, коротко стриженая брюнетка лет сорока, носившая широкое этническое платье. И Таня сумела, хоть и волновалась изрядно. А Нестерова сидела в кресле, поставленном справа от изголовья кушетки, и делала пометки в общей тетради с зеленой обложкой.

— …я так и не знаю, что это за приступы. Мать не сказала мне ничего важного о Пандоре. Но, учитывая ее отношение ко мне, я даже не удивлена, — Татьяна закончила свой рассказ и выжидательно замолчала.

Нестерова перелистнула страницу:

— Вы говорили о матери и муже, как о своей семье. Но ничего не сказали об отце, — голос психоаналитика был спокойным, но в нем сквозило участие, желание помочь.

— Отец… — Таня задумалась, и сказала, будто оправдываясь, — вы знаете, он неплохой человек. Хотя лупил меня в детстве. Но я думаю, он просто не понимал, как болезненно я это воспринимаю. А еще мне кажется, его мать науськивала. Он же всегда делает, как она хочет…

— Попробуйте абстрагироваться от ваших отношений с матерью и представить, что есть только вы и ваш отец. Что чувствуете?

Таня попыталась мысленно убрать из семейного треугольника одну фигуру. Но без матери это уже был не треугольник, а прямая. И эта прямая, вдруг соединившая дочь и отца, показалась ей спасительной, живой ниточкой. Ощущение возникло странное: вдруг нахлынула радость, чувство свободы. И спокойствие, которое бывает только если…

— Знаете, он будто защищает меня! — воскликнула она, пораженная этим открытием.

— Но он же вас бил? — в голосе Аллы слышалось удивление. Татьяна понимала, что это странно. Она вновь прислушалась к себе. Представила свою семью без матери: видение было дразняще-приятным, заманчивым… безопасным. И тело вдруг отозвалось — расслабилось, голова стала легкой, будто отпустила чья-то рука, тяжело и долго давившая на затылок.

— Всё-таки основная эмоция — это чувство защищенности, — твердо сказала Таня.

— Это очень странно, — психоаналитик задумалась. — А что вы вкладываете в понятие «защищенность»?

Вопрос поставил Таню в тупик.

— Говорите всё, что приходит в голову, — попросила Нестерова. — Не надо включать логику.

— Защищенность — это… когда что-то случилось, страшное что-то — а отец пришел и порубил всё топором, — с ходу выпалила Татьяна.

— Топором? — удивилась Алла. — Почему — топором?

— Ну, это я образно, — отмахнулась Татьяна. — То есть он сильный, взрослый, и может дать сдачи, если кто-то хочет сделать мне плохо.

— Подождите. Вы сказали — порубил топором, — настойчиво повторила психоаналитик. — Это важно. Поймите, мы не просто так выбираем слова и образы. По сути, наше бессознательное выбирает их вместо нас.