Тень над скульптурой
Шрифт:
Катаев оценил ее с головы до талии: широкие глаза, в каких ярким сиянием отражаются искренность и добродушие, неугасающее стремление приукрашать мир хоть чем-нибудь, но обязательно сделать его лучше… Худая фигура матери, какую с нетерпением ждут дети дома… И это воплощение чистосердечной любви к роду человеческому стережет в душной книжной каморке тиран без шипящих медуз вместо волос…
Он вырвался на улицу, широко раскрыл рот, жадно глотая воздух, словно все это время ему шнурком сдавливали горло. В библиотеке держалась невыносимая духота, после какой даже знойной под куполом неба оказывает спасительное воздействие.
Августовское
Поблизости виднелось кафе. Александр вызвал такси и двинулся в сторону вывески с чашкой.
Неловко жестикулируя, как будто ведя мысленный разговор с самим собой, навстречу Александру, опираясь о хиленькую тросточку, плелся старик.
– Скверный знак.
Александр остановился. На него в упор пялился иссохший старик, чье заросшее седыми волосами лицо сплошняком изрезали ветхие морщины.
– Скверно, говорю, – старик ткнул пальцем в солнце. Сморщенная кожа отдавала бронзой под яркими лучами. – Солнце. Оно слишком огромное. А огромные звезды потом резко сжимаются и пропадают. С уроков астрономии запомнил, представляете?
Там, наверху, ни облачка. Солнце нещадно палило изо всех орудий, но увеличенным не казалось. И ни в какую бездну пропадать и не думало.
– Это мы, просто, – продолжал бормотания тот, – ничего не замечаем и не придаем значения вещам важным на самом деле, а они потом пропадают, а потом мы, познав всю их важность, не можем отыскать их…
Александр хотел было открыть рот… Книгу ведь не найти, когда она вдруг стала выражать необходимость… Нахмуренный, он резко отвернулся от безумного старика, скорым шагом свернул за угол. Там, как выяснилось, прижавшись к обочине, торчало такси.
– Свободно? – открыв переднюю дверь, бросил Александр водителю, светящему экраном телефона в собственное лицо.
– Свободно-свободно, – устало пробормотал таксист.
Испокон веков человеческая жизнь – длиннейший путь выборов и последствий – складывается самым непонятно. Пустота… Пустота присуща каждому. Ее холодные вертикальные чудовищные зрачки блестят в ночи…
Пустота требует наполнения. Счастье -это…
Катаев, как безделушку, откинул беспроводную мышку в сторону. Закрыл глаза. Тяжелый вздох сам собой вырвался из груди. Деревянный винтажный стул вдруг показался каким-то предательски неудобным, отгоняющим сосредоточенность, как отгоняют от вазы с фруктами назойливых мух платком. Смиренно положил руки на стол, Катаев навис над клавиатурой умирающим душевнобольным.
В квартире строго преобладала дубовая мебель. Темное дерево и позолота различных аксессуаров. Удобств в кабинете, созданном специально под рабочую атмосферу минимум. Огромный шкаф, заставленный книгами, опускал на кабинет атмосферу мудрости и занятости…
Не выдержав изнуряющее бездействие, лишающее чести любую работу, Катаев переметнулся в ванную. Сполоснул лицо прохладной водой, задержался на отражении: черные волосы, острые черты лица, холодные глаза серого цвета, первые морщинки, небольшой шрам на правой скуле, заработанный в конце нулевых от удара кастетом… Он коснулся двумя пальцами шрама. Кожа не болит…
– Хватит! Хватит! Саня! – схватив за плечи и руки, несколько двадцатилеток оттянули его от разбитого лица, упавшего навзничь.
– Заслужил
ублюдок! – бросил разгоряченный голос толпе. В свете палящего солнца сверкнула ледяная сталь ножа. Жар кипящей крови сводил с ума…– К машине! – парень в майке и с выбритым черепом, как фокусник из цилиндра, вытащил из кармана спортивок пистолет, неумело направлял ствол то на одного, то на другого, прикрывая поспешно оттаскивающих Катаева.
Девятка, во всю заревев, газанула и, медленно набирая обороты, едва не столкнувшись с несколькими разгоряченными головами, умчалась в сторону трассы, ведущей к Питеру.
– Ну, как мы их? – самодовольно закричал парень с переднего, нанеся джеб воздуху. – Саня, ты-то как?
– Теперь-то уж к ней не притронутся… – отозвался тот, теряя сознание…
Вода журчала не переставая. Было в ее однообразной песни какое-то подобие умиротворения… Александр закрыл кран. Вытер руки. Потом опять вернулся к зеркалу. Провел кончиком пальца по нижней губе, словно та, разбитая, ныла от боли. Старые сильные воспоминания порой захватывают мозг галлюцинациями.
В гостиной на журнальном столике две выстроившихся друг напротив друга шеренги шахматных фигур безжизненно рвались в атаку. Время подходило к позднему. Мягкий желтый свет покрывал выступы комнаты. Александр, опустившись в темно-зеленое кресло у окна в тягучем раздумье, когда мысли утомительно медленно тянутся липким медом, перелистывал страницы…
В утреннем свете кабинет завывал какой-то холодной пустотой, словно помещение через нараспашку раскрытое окно засыпал тонкий слой снега. Александр покрутил в руках маленький глобус. Весь мир на ладони. Крохотный. Такой-то и раздавить подначивает интерес…
– У тебя когда-нибудь ускользали книги из рук?
– Если только падали, – выпустил короткие смешки пятидесятилетний старик.
– Нет, не то, – раздраженно огрызнулся Катаев. – Именно ускользали, как люди, понимаешь? Бац, и не найти. Вот буквально пару дней назад видел, а потом во всем городе отыскать не удается. И в интернете тоже ни слова… – завидев неодобрительно-непонимающий взгляд собеседника, он обессиленно махнул рукой. – Да что перед стариком-то распинаться.
– Этот самый старик направил тебя на денежный путь.
– Но не научил чувствам. Впрочем, никаких упреков, мы все тогда были далеки… Человек склонен задавать одни и те же вопросы, даже если ответы на них уже получены. Тут все дело в недоверии к миру и самому себе. Я не успокоюсь до тех пор, думает он, пока не получу то, что угодит моей душе, – Катаев выдержал короткую паузу. Поставил глобус на место невредимым и целым. Уставился на Игоря Валентиновича широкими глазами, в какие кощунственно пустить пыль. – Кто такой Беляев?
– Старый знакомый, ищет надежный проект, куда можно вложиться.
– Да к черту! Как будто не знаешь, как жизнь проста без кредиторов и инвесторов.
– Но-но, – старик, сведя густые неровные брови, пригрозил скрюченным пальцем, – деньги никогда, заруби себе на носу, лишними не бывают. Тем более, чужие.
– А вот люди…
Старик Знойнов хлестко хмыкнул. Ленивым жестом выудил сигарету из пачки. Закурил. Серовато-прозрачный дым, взвинчиваясь, заструился к потолку. Старик придвинул изумрудную пепельницу ближе к себе, чтоб лишний раз не утруждаться вытягивать руку… Несмотря на полчище морщин на лице, он все еще держал хватку, вызывающую какое-никакое уважение.