Тень Великого Древа

Офицеры Шейланда жрут, как не в себя, уплетают за обе щеки. Джоакин сидит напротив Аланис. Рядом с ним – страшная костлявая баба. Жрут вдвоем, дуэтом, в унисон. Так слажено работают их челюсти, что Аланис понимает: эти двое спят друг с другом. Джоакин – ценитель женской красоты, воздыхатель: «Ах, вы прекрасны, леди Аланис!» - делит ложе с пугалом.

Кукловод жует медленней остальных и перешептывается со Льдом. Рихард Ориджин – любимый сын Десмонда, надежда Севера – трапезничает со слизняками. Дает советы, как разбить собственного отца. Абсурдно до дичи! Но боги святые, что здесь не абсурдно?..

Пауль и Галлард расспрашивают об осаде. Приарх играет участие:

– Граф Шейланд, я поражаюсь, как вы сумели выстоять? Должно быть, сами боги улыбнулись. Праматери подали вам руку помощи…

Пауль задает более конкретные вопросы:

– Скажи-ка мне, Лед, отчего Ориджин все еще жив? Разве ты не убил его на поединке?

– Эрвин струсил и прислал двойника. Болотный колдун принял облик моего брата!

– И ты не распознал подмену? Вместо собственного брата убил куклу?

– Распознал и не убил.

– Ах, не убил?.. Значит, где-то все еще бродит колдун, переодетый герцогом Эрвином?..

Лед огрызается:

– А что это за испытание богов? Почему раньше мы не слышали подобного?

Пауль с ухмылкой кивает своим сторонникам, будто призывая ответить вместо себя. И Галлард говорит, сочась пафосом:

– Много людей хотят служить под знаменами Праотца Пауля. Сами боги изберут среди них достойнейшего и вручат ему великий дар бессмертия. Завтра мы услышим глас божий!

Чара повторяет на свой лад:

– В назначенный день Гной-ганта уйдет к Орде Странников. Он оставит в мире лучшего всадника вместо себя.

Аланис слышит в ее словах ноту ревности. Чара не тщеславна, но все же слегка обижена, что ей не предложили испытание. При ночном десанте она храбро шла в первых рядах…

– Мне думалось, - роняет Кукловод, - боги высказались вполне определенно еще в год Семнадцатого Дара. Мы с братом первыми встретили Праотца Пауля!

– Стоит ли напоминать, - скрипит Пауль, - что со мной сделал ваш отец?

Напряжение сбивает генерал Хорис – плещет вином, поднимает кубок:

– Друзья мои, не нужно распрей! Осада снята, враг бежал без боя, мы сыты и пьяны – так порадуемся этому!

– Слава графу Шейланду!.. Долгих лет приарху!.. Гной-ганта!.. – вразнобой кричат воины.

– Ваше здоровье, отважный сир Джоакин, - с издевкою говорит Аланис.

Путевец чуть не давится вином.

Комедия абсурда завершается – трапеза подходит к концу. Приарх предлагает устроить испытание завтра, в час дневной песни, в главном городском соборе. Пауль соглашается со временем, но меняет место:

– Большой храм – признак гордыни. Боги ждут от избранника сдержанности. Соберемся в замковой часовне.

Галлард и Лаура всецело одобряют. Виттор что-то бормочет под нос.

С позволения лордов, вассалы начинают расходиться на ночлег. Приарх требует хорошую спальню для себя и молодой жены. Пауль, напротив, играет скромность:

– Мы привыкли к походной жизни. Переночуем под открытым небом.

Но Виттор любезен со своим добрым другом:

– Я не прощу себе, если ты ляжешь на сырой земле! Бери спальню моего отца!

– Благодарствую, - мурлычет Пауль. – Но я хочу делить ложе с женщиной. Достаточно ли оно широко для двоих?

Несколько человек явно реагируют на это. Джоакин таращится на Аланис. Джоакинова баба завистливо вздыхает. Чара хмурится и поджимает губы. Виттор льет медом:

– Никогда не разлучайся с любимой, мой друг! Тем более – в спальне.

Их провожают на ночлег, отпирают двери роскошных покоев. Четверка ханидов – Кнут и Муха, Чара и однорукий Сормах - следуют за Паулем, как почетный караул. Чара шепчет:

– Гной-ганта, не оставайся здесь один! Эти люди – гниль. Позволь нам защитить тебя!

– Я не один, - усмехается Пауль, сгребая в охапку Аланис.

– Она не воин, как мы. Позволь остаться в твоей спальне!

Преданность Чары весьма трогательна. Но Пауль только смеется:

– Моя женщина будет стесняться при вас.

– Мы заночуем снаружи, у двери! Никого к тебе не впустим!

– Нет. Ступайте в город, к орде. Вы нужны всадникам, а я о себе позабочусь.

Они продолжают толпиться в дверях, и Пауль рявкает:

– Вон!

Чара мечет взгляд в Аланис: «Береги его! Если что - не прощу». Сормах говорит напоследок:

– Гной-ганта, мы под замковой стеной. Свистни - услышим!

Они уходят, а Пауль сдергивает одеяло с постели:

– Ложись, красавица.

И тогда ее прошибает мертвенный страх. Она застывает, как скульптура из снега, морозная плакса. Пауль ухмыляется:

– Не бойся, не трону. Просто согрею, ты же вся дрожишь.

Она и не боится близости – перегорело, стало пеплом. Другое внушает ужас: перед грудью Пауля вьется стайка мушек. Вечность работает в неполную силу, но и того хватит с лихвой.

– Сними… - просит она.

– Ах, вот оно что!

Пауль скидывает рубаху, обнажив жуткое, покрытое шрамами тело. На груди пузырится черное пятно. Он подносит к нему ладонь, шепчет слово – и клякса стекает с кожи, ложится в руку, превратившись в шарик тьмы. До странности крохотный – вдвое меньше, чем был у Рей-Роя. Пауль сует его под матрас.

– Теперь ложись, обниму.

Аланис заглядывает в шкаф, находит ночной халат. Переодевается, ложится. Действительно, ее трясет, едва не стучат зубы. Пауль укладывается рядом, подгребает к себе. Шепчет на ухо:

– Не бойся, девочка. Все будет хорошо.

Ее тошнит. Жалость! Жалость отвратительного гада! Какою ничтожной надо стать, чтобы тебя жалели даже твари!

– Устал я, - бормочет Пауль, укладывая руку ей на грудь. – Сладких снов. Завтра поболтаем.

Аланис корчится от омерзения. Аналогия, сходство сцен хлещет соленой плетью. Джоакин, поганый путевский наемник, точно так же лапал ее. Тоже жалел и пытался согреть. Шептал на ухо нежности… Тьма и черти! Кто ж я такая?! Отчего мое место – под рукой мерзавца?!