Тень. Своя судьба

– - Понял?

– - Да, -- ответил он, почему-то смутившись.

Я догадывалась, что Владыка сказал мне не все, но настаивать я не решилась.

За бабушкиным наследством я собиралась отправиться одна, отклонив предложенную Владыкой помощь и отказавшись от сопровождения брата. Есть такие ситуации в жизни, с которыми надо справляться самостоятельно, без помощи даже самых близких.

– - Ты понимаешь, что теперь, когда о тебе вспомнили, это может оказаться опасным?
– - Рэйм не скрывал своей обеспокоенности.

– - Понимаю, -- я вздохнула, -- но это мой долг. Только мой. К тому же я могу в любой момент уйти тенями, да и не собираюсь подолгу задерживаться на одном месте, чтобы позволить себя найти.

– - Я все-таки хотел бы пойти с тобой, -- буркнул брат, -- это проще, чем ждать и волноваться.

– - Я понимаю. Прости меня, но так надо. Я даже не могу объяснить тебе почему, просто чувствую.

Из 'теневой' комнаты за кабинетом владыки я шагнула сразу в бакалейную лавку на окраине Левкраса. Здесь я когда-то проводила часы, наблюдая за людьми и слушая их разговоры.

Никем не замеченная, я выскользнула за дверь и вдохнула полной грудью прохладный воздух. Осенью я ушла отсюда, осенью и вернулась. Правда, не в дом Райнера, которого больше не было. Впрочем, я еще пойду туда, когда настанет время... Вот будет у меня свой дом, а в нем -- библиотека или хотя бы книжный шкаф, в котором найдется место для наследства старого Видящего...

Стояло раннее утро, и я не планировала задерживаться в Левкрасе. До моей цели был всего день пути, и я решила воспользоваться наемным экипажем, чтобы к вечеру быть на месте.

Хорошо, что этот город был знаком мне: за месяцы жизни в доме Видящего я много раз ходила по этим улицам и, разумеется, знала, кто из горожан оказывает нужные мне услуги.

С хозяином почтового двора я сторговалась быстро, и, пока он закладывал экипаж, заглянула в храм -- тот самый, который однажды мыла собственными руками. Сейчас здесь было чисто, а у меня в карманах опять не нашлось ничего, что я считала бы своим и могла пожертвовать богам. Разумеется, Владыка вручил мне кошель с монетами, чтобы я ни в чем не нуждалась в пути, но... эти деньги не были моими. Подумав, я все-таки решила, что Рэйм все равно не примет назад то, что уже отдал, а потому оставила небольшое пожертвование, а потом обратилась к богам с молитвой-разговором. Я не столько просила, сколько благодарила -- за то, что пройдено и понято, за свою свободу, за вновь обретенную возможность выбирать.

Долгая дорога не казалась мне скучной. Впервые я путешествовала по стране вот так -- открыто, в своем настоящем виде. Если, конечно, не считать моей самой первой поездки с Бьяртой, но ее я запомнила плохо.

Вообще, память о трех годах, прожитых между потерей прошлого и моим водворением в доме чародейки, слегка притупилась, словно не я была той девочкой, что некоторую часть своей жизни провела в приюте под вымышленным именем. Впрочем, наверно, так оно и было. Моя нынешняя личность сформировалась позже, под влиянием наставницы и необычных жизненных обстоятельств. Жалела ли я об этом? Вот уж нет -- куда лучше быть воспитанницей строгой чародейки, чем вовсе никем. А именно так оно и сложилось бы, останься я в воспитательном доме.

К вечеру, как я и рассчитывала, наемная карета въехала на постоялый двор в Гадре -- городе средних размеров, достаточно оживленном, чтобы одной пожилой женщине было легко затеряться в нем, а ее связи с другими людьми непросто было бы отследить.

'Запомни, девочка моя, господин Лугар, стряпчий, улица Дождей...'– - напутствовала меня бабушка в ночь перед ритуалом. Я почти ничего не понимала, но старательно запоминала.

... На улице Дождей было не по-осеннему солнечно, как, впрочем, и во всей Гадре этим утром.

Я чуть замешкалась на крыльце, собираясь с духом, но потом решительно взялась за дверной молоток и постучала. Дверь отворилась почти мгновенно -- не принято было в конторе господина Лугара заставлять клиентов ждать.

– - Чем могу служить?
– - нынешний хозяин конторы был молод, наверняка сын или внук, а может, племянник того Лугара, которому бабушка доверила мое наследство.

– - Я пришла забрать то, что принадлежит мне.

Стряпчий с деланным изумлением поднял правую бровь.

– - Солнце встанет на Западе, если воля Плетущей не будет исполнена, -- произнесла я условную фразу, убедившись, что никто, кроме Лугара, не может меня слышать.

Левая бровь взметнулась вслед за правой, но стряпчий не медлил.

– - Сию минуту, госпожа!
– - воскликнул он и скрылся за дверью, ведущей из приемной в жилую половину.

Появился он минут через пять и, почтительно поклонившись, протянул мне деревянный ларец, украшенный затейливой резьбой:

– - Примите, госпожа. Все давно оплачено.

Прижимая ларец к груди, я вновь вышла на крыльцо и задумалась. Вернуться на постоялый двор? Или просто найти уединенное местечко, где я смогу без помех ознакомиться с содержимым ларца? Но уединение я могу найти и во дворце Владыки Нимтиори, и ни сам Владыка, ни брат не станут мешать мне встретиться в последний раз с бабушкой. А оставаться в Таунале на лишний час или два -- какая в этом радость и какой смысл?

Свернув за угол, я спряталась в тени от солнечных лучей и перенеслась обратно во дворец. К счастью, кабинет Владыки пустовал, и я, не привлекая к себе излишнего внимания, прошла через него и быстрым шагом отправилась в наши покои.

В комнате я присела на краешек кровать и принялась вертеть в руках ларец. Я догадывалась, что открыть его под силу только мне, но не могла понять, как к нему подступиться.

Фрагмент орнамента сместился совершенно неожиданно, обнажив выемку с короткой острой иглой в центре. Дальше все было просто -- я коснулась пальцем острия, выступила капелька крови, и крышка открылась, явив содержимое ларца: несколько футляров с драгоценностями, два перстня... Один -- серебряный с дымчатым топазом, заключенный в прозрачную сферу, которой я не рискнула прикоснуться, второй -- массивный, из золота с рубином. Он был просто втиснут между футлярами. И под всем этим, на самом дне -- письмо.

'Энна, девочка моя!

Если ты читаешь это письмо, значит, прошла весь путь, который я для тебя проложила, и обрела себя.

Поверь, мне страшно и горько было обрекать тебя на такую жизнь, но иначе тебя было не спасти, это был единственный из всех возможных вариантов будущего, в котором могла быть ты. Надеюсь, теперь ты понимаешь это и сможешь даровать мне свое прощение.

Как ты, наверно, догадываешься, больше мы с тобой не увидимся -- за серьезное вмешательсво в судьбы близких мы платим собственным даром, а зачастую -- и жизнью. И мой случай -- именно такой. Я не ропщу, Арнастра милостива и примет меня в своих чертогах, даруя утешение.