Тени и зеркала

— Крысы замучили, — пояснил господин Мейго, жалко улыбаясь. — Чем уже только их не травили, а спасу нет…

— Вот и опозоришься когда-нибудь, — сварливо вставила госпожа Тейно, занявшаяся было печеньем. — Продадим хлеб с крысиными зубами — и прощай, репутация…

— Ничего не понимаю… А какое отношение имеет Линтьель к выведению крыс? — спросил Ривэн, переводя взгляд с одного на другую. Вилтор смущённо кашлянул в кулак, а извиняющаяся улыбка его отца стала ещё шире — и совсем потонула где-то в дебрях щёк.

— А, так ты не знал… Я думал, милорд уже доверил это тебе. Ваш Линтьель ведь того… волшебник.

Повисла неловкая пауза. У Ривэна смятенно заколотилось сердце. Волшебник… Что ж, это объясняет многие странности в поведении Линтьеля. Подумать только, настоящий волшебник у него под боком! Он-то был счастлив завести знакомства с лордами, рыцарями и Когтями, но это, пожалуй, даже более волнительно… и куда более необычно. При дворе Абиальда магии побаивались или стеснялись, точно редкой болезни. О ней говорили шёпотом или не говорили совсем. Да и Линтьель вряд ли напрасно скрывал свои способности, в чём бы они ни заключались… Понятно, почему лорд Заэру так ценит его. Вон, даже отправил в собственный замок с каким-то секретным поручением…

«Больше, чем он когда-либо будет ценить тебя, бывшего вора», — шепнул злорадный голосок в голове Ривэна. Он вспомнил тихий голос менестреля, его безукоризненную опрятность — и от досады заныли зубы.

— То есть… Он учился в Долине Отражений? На самом деле? — растерянно пробормотал Ривэн.

— Ну конечно, — важно кивнул Вилтор, светясь гордостью за друга. Он уже расправился с молоком и теперь тянулся к не распроданным за день булкам. — Только это тайна, имей в виду… Но колдует он хоть куда, сам видел. И словами, и знаками всякими… Лорд говорит, повезло нам, что он не остался в Кезорре.

Слушая его, Ривэн думал о том, сколько ещё магов среди Когтей и вообще при дворе — и сколько всего он ещё не знает…

— Поэтому он и поехал в Заэру?

— Ну да, чтобы заняться укреплениями… Но только, — Вилтор, как умел, попытался говорить тише, — в последнее время он часто жаловался, что с магией что-то не то… Сам знаешь, все эти жуткие случаи…

— Ты об убийствах в городе и призраках, которых видела стража? — неосторожно уточнил Ривэн, и госпожа Мейго при слове «призраки» ахнула, готовясь лишиться чувств. При этом она так всплеснула руками, что опрокинула на пол плошку с глазурью. Шум расколовшейся плошки спугнул из-под стола небольшое существо — но не крысу. Ривэн, забыв закрыть рот от изумления, наблюдал за тем, как оно пересекло комнату и юркнуло в пекарню. Коготки при беге кровожадно скребли по доскам пола.

Маленькое чудовище — так бы он это описал, хотя еле успел рассмотреть. Чёрная лоснящаяся шерсть покрывала бугристое тело — вытянутое, как у ящерицы, и такое же гибкое. На мордочке горел единственный красный глаз, а два желтоватых клыка были тонкие и длинные, словно иглы. Но главное заключалось не в облике существа — безусловно, необычном. Ривэн отчётливо ощутил, пусть на пару мгновений, присутствие чего-то мерзкого — и враждебного. «Опасно, опасно», — будто твердил топот крошечных лапок; нечто уродливое, извращённое, чужое было в нём. Даже госпожа Мейго оборвала визг, предназначавшийся обычной крысе, и поражённо молчала.

— Этого ещё не хватало. Не видел раньше таких зверей, — господин Мейго и спокойно кивнул на липкую лужу. — Жалко глазурь, надо бы вытереть… А ты всё-таки позови к нам Линтьеля, сынок. Лишним не будет.

— Позову, отец, когда вернёмся из Заэру, — заверил Вилтор, откусив булку и широко зевнув.

— «Вернёмся»? — переспросил Ривэн, который уже чувствовал себя, как незнакомец, который не понимает и половины в разговорах между старыми друзьями. — Так ты тоже едешь?

— Ну конечно, и ты… Ещё пара дней, и отчаливаем. Милорд не сказал тебе? — Ривэн покачал головой, и Вилтор, пожав мощными плечами, прикончил булку. — Он особенно настаивал, чтобы ты ехал. Сказал, что ты там пригодишься ему… Я забыл, почему именно ты. Что-то связанное с его дочерью, леди Синной. Боится он за неё: Альсунг, Ти'арг, то да сё, а сам-то в Энторе, она в замке вечно одна… Может, хочет включить тебя в её личную охрану… — отвернувшись от родителей, Вилтор ухарски подмигнул. — Я бы вот не отказался. Ты же ещё не видел её, верно?

Ривэн, конечно, не был знаком с Синной эи Заэру: будучи незамужней, она не жила при дворе. Но многое слышал — а ещё видел у милорда её портрет. Ведьмински рыжие, как пожар, волосы и отцовские глаза-угли… Он уже понял, что художники часто льстят женщинам-аристократкам, но в этом лице была не только и не столько красота. Что-то особое, томительно-тревожное, похожее на зуд под кожей в тот миг, когда запускаешь руку в чужой карман. А Ривэн знал, что не способен этому противиться.

ГЛАВА XV

Граница Ти'арга и Альсунга, Старые горы. Перевал — Гха'а, город агхов

Они являлись Альену ещё несколько раз. Обычно — по ночам, когда приходила его очередь нести караул, так что невозможно было даже доказать себе, что он не сумасшедший, призвав в свидетели Бадвагура. Они принимали разные обличья — от прекрасных, как то крылатое создание, до уродливых чудищ, казавшихся насмешкой безумного ваятеля. Однажды Хаос облачился в бледную плоть вампира, жаждавшего крови; изучая некромантию, Альен сталкивался с подобными существами — искусственно созданными, несчастными, боявшимися солнца. Но этот кое в чём и отличался от них: он был силён, уверен в себе и глумлив, как все тени Хаоса. Почти все они вступали с Альеном в издевательские беседы, называя его своим повелителем, но любые магические ухищрения презрительно игнорировали.

А ещё им особенно нравилось выматывать его, обращаясь в продолжения его снов — принимая облик отца, Алисии, Ниамор или кого-то ещё из Отражений. На внешность Фиенни тени, впрочем, пока не покушались. Альен даже представить не мог, что станет делать и думать, если такое случится. Наверное, уже без всяких шуток сойдёт с ума.

Подходила к концу третья неделя их путешествия. Клячу из Овражка пришлось отпустить — не привыкшая к горам, она переломала бы себе ноги. Альена угнетали голод (еды, несмотря на богатства агха, не хватало: на определённой высоте как-то очень резко, в пару дней, кончилось любое человеческое жильё), холод и постоянное чувство собственной нечистоты (помыться, естественно, было негде). Покидая Домик-на-Дубе, он не думал, что это вообще может его беспокоить, — но, к его досаде, выяснилось, что очень даже может. Как и отсутствие снадобий. Альен терпеть не мог чувствовать себя от чего-нибудь зависимым — а таких «чего-нибудь» обнаруживалось, увы, всё больше и больше.

Даже благостность Бадвагура с его отрешённой погружённостью в мастерство потихоньку начинала раздражать Альена — и это ему тоже совершенно не нравилось. Чем больше он уважал агха, тем больше убеждался, что не имеет никакого права считать его другом. Они мало говорили, и для взаимопонимания хватало теперь пары жестов — но это не скрашивало слишком ясного обоим факта: Бадвагур исполняет свой долг, и в отношении Альена он — кто-то вроде конвоира, сколько бы они ни разыгрывали что-то более благородное. Он ведёт Альена в место, где его, скорее всего, убьют, если он не исполнит невозможного. И смерть Альена не подкосит его — он останется тем, кем был. Непревзойдённым мастером-резчиком, чужим среди своего народа. Останется в своих камнях и своём прошлом.

По крайней мере, так всё это виделось Альену.

Внизу, в долинах и предгорьях, уже вовсю пылала осень, но на этой высоте снег лежал круглый год. Бадвагур отлично знал тропы, и шли они по наименее отвесным местам, счастливо избегая коварных провалов и кампенадов, что время от времени грохотали вдали. Но к концу каждого перехода тело уставало до бесчувствия, разреженный ледяной воздух раздирал лёгкие, а ноги просто отказывались взбираться на ещё большую высоту, нащупывая почву под сугробами, местами доходившими до колен. Просушивая вечерами сапоги и заново перематывая окоченевшие, израненные ступни, Альен ощущал, что делает нечто совершенно бессмысленное.