Тени и зеркала

ГЛАВА XXI

Долина Отражений

Нитлот вернулся на пике осени, хмурым, обложенным тучами днём. Невидимый барьер, окружавший Долину, пропустил его, слегка артачась (слишком долго он отсутствовал, принёс на себе людскую немагическую вонь); а чтобы протащить вместе с собой Соуша, и вовсе пришлось постараться. Но Нитлот, конечно, справился — гордость не позволила бы ему сдаться, — и широкая, поросшая жидкими рощицами низменность раскрылась перед ними. На вид в ней не было совсем ничего примечательного: извилистые тропинки, длинные приземистые здания, пара мельниц, лениво ворочавших лопастями…

С части грядок уже собрали урожай (с помощью магии, конечно — сородичи Нитлота унижались до ручного труда крайне редко, лишь если это требовалось для новой ступени внутреннего просветления), и теперь они грустно чернели, как заплаты на одежде людских крестьян. Но ещё чернее было шестиугольное здание Меи-Зеешни — Зеркального дома, скромно стоявшего примерно в центре Долины, почти среди жилых зданий. Два его брата-близнеца замерли на двух концах Долины — восточном и западном: один — в окружении белых каменных столбов, другой — у родника, нарочито заурядно и буднично. Но иллюзия тусклости и скуки не обманывала Нитлота: он-то знал, что в Долине нет ничего случайного. Расположение каждого камня и дерева, каждой двери, лестницы, беседки имело особый смысл, продиктованный традицией и тонкими вибрациями магического поля. Продиктованный волей зеркал, таившихся под каждой крышей… Нитлот уже ощущал их холодный стеклянный зов — и наконец-то вздохнул с облегчением. Он дома.

Соуш таращился на всё это, округлив голубые глаза и с любопытством выпятив толстые губы. Тощая низкорослая лошадь, которую он бессовестно увёл из Овражка, тревожно всхрапывала под ним, чуя колдовство. Её, видимо, тоже утомила дорога и бесконечные проверки на дорелийской границе: Нитлот и не знал, что за ней теперь так пристально следят… Впрочем, будучи Отражением, он привык к свободному проезду по людским землям. Слишком эти идиоты боятся одинаковых глаз таких, как он, — особенно если придать им в должной степени зловещее выражение… Да и зеркальце на поясе становится весомым аргументом.

Нитлот вздохнул и, напрягшись, спешился. Он хотел войти в Долину пешком, коснуться ногами этой земли — сам не думал, что так расчувствуется… Оробевший Соуш поскорее последовал его примеру. Стояла пустота и тишина — никто, как всегда, не спешил показываться.

Однако, не успели они пройти и нескольких шагов, ведя лошадей в поводу, как Нитлот вскрикнул от внезапной боли в ноге. Соуш дёрнулся было к нему, решив, что снова дают о себе знать раны, нанесённые тенями Хаоса, — но остановился, встретив предостерегающий жест. Наклонившись, Нитлот выдернул крошечный шип, вонзившийся чуть выше щиколотки — и тот с тихим щелчком превратился у него на ладони в ядовито-розовый цветок шиповника. А потом где-то рядом, словно в воздухе, послышался тихий смех.

Обречённо вздохнув, Нитлот выпрямился и сердито дохнул на цветок; тот мигом стал кучкой серой пыли. Хотелось дать волю своему раздражению, но он вспомнил насмешливо-презрительные глаза Альена — и сдержался.

— Индрис, — произнёс Нитлот, постучав костяшками по стволу сероватого скрюченного вяза, под которым остановился. — Хватит дурачиться, выходи.

Из сплетения голых веток вяза на него с хохотом рухнуло что-то лёгкое, задрапированное в чёрные шелка — и задорно потрепало по макушке перед тем, как соскользнуть на землю. Выражение лица Соуша не передали бы ни кисть, ни перо.

Индрис стояла теперь перед ними и улыбалась, обнажая хищно-белоснежные зубы — маленькая, юркая и смуглая, похожая на взъерошенного воронёнка в своих странных, как всегда, одеяниях. Глаза её — чуть вытянутые, серо-стальные, как у всех в Долине — искрились лукавством, а морщинки в их уголках скорее скрывали, чем обнажали истинный возраст. Женщины зеркального народа вообще не любили его демонстрировать; наверное, все знали, что Индрис — одна из старейших в Долине, но тактично об этом молчали. Здесь свято блюли уважение к чужому выбору: мало ли у кого какие причуды… Что делать, если ей хочется казаться вечно юной.

— Так-то ты встречаешь старых друзей? — спросил Нитлот, с наслаждением возвращаясь к звукам родного языка; после ти'аргского они казались ему музыкой. Индрис фыркнула, сморщив тонкие губы, как нитку в узелок.

— Друзей — вот ещё… Не бывало среди моих друзей таких зануд, как ты, Нитлот. Зачем ты убил мой цветок?

Она ни секунды не стояла на месте — то по-девчоночьи приплясывала, то переминалась с ноги на ногу, то теребила прядь волос, вновь изменивших цвет и на этот раз тёмно-синих. Потом подскочила к обалдевшему Соушу и с игривым любопытством ткнула ногтём его мощное предплечье. Парень залился краской, но даже не отступил, точно приросший к земле. Нитлоту стало его жаль: к Индрис сложно привыкнуть.

— А это ещё кто? Зачем ты привёл к нам чужого, Нитлот?… Как рыцарь, взял пленного на поле брани? — и она звонко расхохоталась, видимо, представив Нитлота кряхтящим под тяжестью доспехов.

— Оставь его. Это мой… помощник. И ученик. Его зовут Соуш.

— Просто Соуш? Без родового имени, прямо как у нас?

— Не знаю я его родового имени. Он немой.

— О, тогда понимаю, почему он тебе приглянулся, — хмыкнула Индрис, продолжая с интересом изучать лицо несчастного Соуша — для этого ей пришлось привстать на цыпочки. — Никогда не покажется умнее, чем ты, верно?… Только как он может быть твоим учеником? Я не чую в нём Силы.

— Не в том смысле ученик… Это сейчас неважно, — проворчал Нитлот: ему вовсе не хотелось с порога признаваться, что он учит писать безграмотного крестьянина-человека. Или что этот крестьянин, выходив его, ещё и спас ему жизнь от ходячего мертвеца. — Я ужасно устал, Индрис. Мне нужно к Старшему, а потом отдохнуть.

— Старшему нездоровится… Опять неудачный опыт, — рассеянно сказала Индрис, нарезая плавные круги вокруг Соуша. — Его пока заменяет Мервит. Думаю, он поговорит с тобой, если не очень занят.

— Если не очень занят?! — повторил Нитлот, не веря своим ушам, и поймал Индрис за запястье; от её ведьминского кружения у него уже рябило в глазах. — Не притворяйся, что не знаешь, зачем я уезжал! Это дело чрезвычайной важности, важнее всего… Проклятье, меня не было несколько лун, а ты даже не спросишь, что меня так задержало?

— Какие-нибудь людские войны, я полагаю?… — беспечно пропела Индрис и высвободила руку. — Ладно, ладно, я серьёзна, как хочешь… Конечно, я знаю, зачем ты уезжал. Дурачок Бризоли — и тот, наверное, знает, ты же теперь почти герой… Но где же он, Нитлот? Где цель твоего похода, о наш храбрец?

— Ты об Альене? — угрюмо уточнил Нитлот, отмечая томно-мечтательное выражение её лица. Как раз в этот момент пористая масса туч на небе чуть разошлась, и один из по-осеннему бледных золотистых лучей осветил Индрис, ярко выделив бесформенный ворох чёрных шелков, и растрёпанные кудри, и тень в ямочке меж ключиц. Нитлот не впервые отстранённо подумал, что она довольно красива.

— О ком же ещё. Я так ждала его. Даже сделала новый витраж, — в голосе Индрис появились глубокие, томные нотки — подавленный вздох разочарования. Нитлот понятия не имел, насколько серьёзно надо это воспринимать — но всё равно скрипнул зубами от злости.