Тени кафе «Домино»
Шрифт:
– Нет, Яша, ты просто завидуешь. Елена меня любит. Но баба она не простая. Татьяну Елагину, ту, что с Леонидовым ушла, помнишь?
– Как я могу забыть испепеляющий взгляд прекрасной Елены?
– Так вон она пообещала ее в театре стереть в порошок и, как я знаю, начала атаку, а мне поручила уничтожить Леонидова.
– И как ты это сделаешь? – прищурился хитро Блюмкин.
– А очень просто. Днем будут на приеме и Льва Давидовича попрошу.
– Троцкий фигура. Он даст команду, и Леонидова никто не вспомнит. Но от этого проиграешь только ты, Юра…
– Это
– Ты, товарищ краском, должен наоборот оберегать Леонидова.
– С какого перепугу?
– Открою секрет, – вдохновенно соврал Блюмкин, – он пишет книгу о Кронштадте, так ты там прямо Наполеон. Герой, правда, с некоторым налетом авантюризма, но герой и стратег.
– Правда? – обрадовался Саблин.
– А когда я врал? – нагло спросил Блюмкин.
– Тогда буду беречь как полковое знамя, а книжка выйдет – разберусь.
При выходе из Исполкома дежурил милиционер. Он сидел за столиком, на котором стоял телефонный аппарат.
Веденяпин подошел к нему.
– Здравствуйте, товарищ.
– Здравия желаю, – милиционер встал.
– Мне необходимо позвонить в Угрозыск на Гнезднековском очень важное дело.
Милиционер оглядел с ног до шапки солидно одетого человека, подумал:
– Звоните, если важное дело.
– А у Вас есть список телефонов?
– Конечно. Кто нужен?
– Инспектор Тыльнер.
– Минутку.
Милиционер достал из ящика стола несколько скрепленных листов с типографским набором.
– Тыльнер, Тыльнер… Вот – 34-32.
Воропаев поднял трубку.
В кабинете Тыльнера одежды поубавилось. Осталось два пальто.
Потерпевший взял одно из них. Надел.
– Видите, товарищ инспектор, сидит, как влитое.
– Тогда распишитесь в протоколе опознания, и понятых прошу оставить свои подписи.
Двое понятых расписались быстро и ушли, а потерпевший никак не хотел уходить:
– Товарищ инспектор, не знаю, как Вас благодарить. Не думал я, что пальтишко-то мое найдется, не думал. Значит, заработала наша милиция…
Зазвонил телефон.
– Тыльнер слушает… Так… Так… Насколько я помню, Алексей Гаврилович… Подождите минутку…
И потерпевшему:
– Извините, служба, я Вас не задерживаю.
Потерпевший вышел из кабинета с явным неудовольствием.
– Я Вас слушаю, Алексей Гаврилович. Понятно… Вы считаете, что это очень важно… Даже так… Где?
– В Нескучно саду… Павильон «Трехгорное пиво». Знаю, конечно. Через час.
Посередине дощатого павильона стояли железная бочка, приспособленная под печку. Топили ее щедро, и бочка раскалилась докрасна.
За окном деревья и девственно белый снег, на котором треугольники птичьих следов.
Веденяпин и Тыльнер устроились в углу у окна.
Ленивый, принявший с утра официант, в грязноватом, некогда белом, фартуке поверх офицерской меховой душегрейки, подошел, небрежно
обмахнул стол полотенцем.– Чего подать?
– А подать нам, братец, две кружки пива…
– Холодного или теплого?
– Теплого, колбасы извозчичьей горячей и горох моченый.
– Все?
– Вы пить будете? – спросил Веденяпин Тыльнера.
– Нет, не могу, дела.
– Тогда, братец, принеси мне мерзавчик, пивка нам по паре кружечек, да извозчичьей колбаски поджарь и гороха моченого.
Официант лениво зашагал к буфету.
Веденяпин открыл портфель и положил на стол пакет, договор, вытащил все исполкомовские документы.
Тыльнер взял, просмотрел:
– Поздравляю, Вы, Алексей Гаврилович, теперь заводчик. Вы для этого меня позвали?
Подошел официант. Грохнул на стол кружки с пивом там, что пена подскочила и выплеснулась на стол.
Шваркнул сковородку с колбасой, поставил перед Веденяпиным граненый стакан с водкой.
– Любезный, поаккуратнее, – сделал замечание Веденяпин.
– Не нравится, в Гранд-Отель идите, – ответил официант, взмахнул полотенцем и отошел.
– Вот хам, – Веденяпин залпом выпил водку, вынул из портфеля план и положил перед Тыльнером. Тот внимательно рассмотрел его и спросил:
– Это что?
– План ювелирного «Пале-Рояль».
– Кузнецкий, семь?
– Именно. Его в новогоднюю ночь брать будут.
– Кто?
– Афоня Нерченский, он же Лапшин, его подельник и я.
– Как?
– А так. Афоня в котельную дома пять своего подельника пристроил, они стену разворотили, а там подвал, а над ним магазин. Ночью, когда все шампань пить будут, Лапши н вскроет пол и поднимется в магазин. За ним я. Мое дело – вскрыть сейфы и уходить, за это мне платят.
– А ведь дело то верное, Алексей Гаврилович? – Тыльнер отхлебнул пиво.
– Верное, но я больше не хочу. Документы видели? – Тыльнер кивнул, допивая кружку.
– Так вот, – продолжал Веденяпин, – хочу спокойно работать, свой кусок хлеба иметь, даже без масла. Я на дело пойду, вскрою и уйду, а вы их вяжите.
– Я могу гарантировать Вам свободу, если Вы напишите заявление на мое имя.
– А иначе нельзя?
– Нет.
Веденяпин вздохнул, достал из портфеля бумагу и карандаш.
– Диктуйте.
Леонидов гладил «парадный» костюм, крахмальная рубашка висела на стуле.
В дверь постучали.
Он подошел к двери.
– Кто?
– Тыльнер.
Леонидов открыл замок.
В квартиру не вошел – ворвался инспектор.
– Что случилось, Гоша?
Тыльнер оглядел комнату.
Увидел накрахмаленную рубашку.
Утюг, в котором тлели угли.
Брюки, подготовленные к глажке.
– Готовитесь к новогоднему гулянию?
– Именно, – Леонидов взял утюг и начал гладить брюки.
– Вы, я смотрю, перешли на американскую моду, заглаживать брюки в стрелочку.
– Она мне нравится больше. Вы, Гоша, ворвались ко мне, чтобы поговорить о моде?