Тени колоколов

— Как звать-то? — спросил Матвей Кудимыч, разглядывая незнакомую служанку. На губах его заиграла таинственная улыбка.

— Виринеей… — девушка так покраснела, словно во время поцелуя ее поймали.

— Виринеей, говоришь? Красивое имя тебе дали. — Князь о чем-то снова задумался. — Раньше-то тебя не видывал.

— Я здесь второй день, — тихий голос девушки звучал как птичья песня.

— Откуда родом-то?

— Из Отрадного…

— Из От-рад-ного, — растягивая слово, князь лизнул губы, будто только что свежей малины отведал. — Пройди-ка поближе.

Девушка попятилась.

— Э-э-х! — Матвей Кудимыч тяжело встал со скамьи.

— Боюсь я…

— Дурочка! — Зюзин во весь рот улыбался. — Приготовь-ка постель, поздно уже, спать пора. — И, подойдя поближе, взял девушку за руку, подвел к широкой кровати. — Не бойся. Ты мне нравишься. Будешь умницей, вместо жены холить стану.

В саду закричала сова, будто кто-то ее за хвост потянул.

* * *

Вот уже второй год российские полки гуляют по Европе. Бои велись затяжные: враг за каждый пятачок земли дрался. А ещё, куда ни глянешь — одни моря да реки. Без судов как без рук. Наконец нашим удалось выйти к Финскому заливу, остановились передохнуть и ждать помощи новыми силами и продовольствием. Здесь же, вблизи крепости Орешек, провели осень.

Эту крепость в 1323 году построили новгородцы для охраны своих земель. Через ее порт велась торговля с Европой, здесь был создан небольшой парусный и гребной флот. В XVI веке шведы захватили близлежащие городки и Орешек. С потерей крепости Россия оказалась без моря, была оторвана от Европы. По Столбовому договору царь Михаил Романов, отец нынешнего государя, заставил шведов вернуть новгородские земли, а вот морские крепости ему не отдали. Недаром тогдашний шведский король Густав-Адольф на сейме, смеясь, объявил: «Свои каменистые поля пусть русские теперь грызут, а у нас осталось море, без него заживо похороненным себя чувствуешь…»

Взятие Смоленска вновь окрылило русских. Теперь можно было подумать и о возвращении морских побережий.

Вот почему после отъезда царя в Смоленск Никон отправил Петра Потемкина с полком к Финскому заливу и вслед послал полк донских казаков. Через Новгород Потемкин доехал до залива и приступом взял его правый берег. Зря по сей день историки наши стараются уверить нас, что «окно в Европу» прорубил Петр I. Начало было положено Никоном.

Когда Потемкин открыл путь царю, Алексей Михайлович вошел в Ливонию, взял Динабург и начал готовить своё войско к новому штурму. Городу дали новое название: Борисо-Глебов.

В день Покрова, после литургии в только что построенной православной церкви, Государь пригласил к себе своих воевод: Матвеева, Сабурова и Хитрово.

— Дела наши плохи, — сказал он им, — Никон пишет, что по осеннему бездорожью военное снаряженье и продовольствие не на чем сюда доставить. Обозы двинутся, когда дороги замерзнут. Вот только как осень выдюжим — лошади и люди от голода вымрут.

— Что же нам делать, Государь? — спросил Хитрово, который на рожон никогда не лез первым.

— В Полоцк надо собираться. Так и Патриарх предлагает.

— Сидя в Кремле, Никону легко учить, — пробубнил Сабуров.

— А как без моря быти, об этом ты подумал, окольничий? — рассердился Государь. — Орешек шведам оставим, тогда спрашивается, зачем мы сюда прибыли? На море глядеть? Соберем новые силы, тогда обратно вернемся.

На третий же день русские двинулись в Полоцк. По пути Юрьев (Дерпт) взяли, оставив там для защиты половину полка.

Через месяц царь отправил Артамона Матвеева в Вильну, где московский посол вел переговоры с поляками. Надо было выиграть время. Алексей Михайлович ждал свежих сил и съестных припасов.

* * *

За государственными заботами Никон и не заметил, как белые сугробы сменились бело-розовой кипенью садов. На московских улицах цвела черемуха, зеленели березы.

Патриарх часто бывал в Новом Иерусалиме. За год здесь построили половину храма Воскресения, кельи, склады, другие подсобные помещения.

Никон царствовал, упиваясь своей властью и в мирских, и в духовных делах. И не замечал, что противников у него ещё больше прибавилось. Новый монастырь одним своим именем возбуждал ярость врагов: что, мол, этот смертный надумал — центр мироздания по своему разумению устраивает, русскую веру под залог отдавая?..

Двести мастеровых поднимали храм. Работали с зари до позднего вечера, без отдыха. Клали стены, рубили срубы, рыли ямы, топили смолу, месили глину, гасили известку… Никон трудился рядом со всеми. Иногда по спине и кнуты пускал. А как же быть с теми, кто слова поученья не понимал?

На ближний взгорок, рядом с храмом, поставили небольшую часовенку — Отходную пустынь. Она трехъярусная, с витыми лестницами, из бревен вырублена. Здесь одну кельицу Никон себе взял. Как владыка. Вот только сложат стены, в нее он и перейдет на постоянное жительство.

Под вечер Никон осмотрел свою будущую обитель. Она пока изнутри не убрана — под ногами скрипели кирпичные осколки и песок. Сел на доску, снял сапоги. Ноги в ссадинах и мозолях. И руки все в царапинах. Камни да кирпичи таскает, не свечи! И как ни утаивай, со здоровьем у него не так, как в былом. Часто и суставы ноют, и сильно сердце жмет. Эх, у каждого дуба свой век!

Послышались шаги, и на пороге встал старший каменщик.

— Утомили мы тебя, святейший, как холоп трудишься. Отдохнул бы… А мы и одни управимся.

Никон строго посмотрел на детину. Его глаза лучились добротой, говор показался знакомым. Спросил его по-мордовски:

— Ты откуда родом, молодец?

— Из-под Коломны, — удивился тот, но ответил по-эрзянски.

— И тут живет мордва? — как бы ненароком спросил Никон.

— Она везде живет! — с гордостью ответил каменщик.

На строительство были собраны люди из Коломенской епархии, где епископом раньше был Павел, архимандрит Чудовского монастыря и царский любимец, которого за глаза звали «красноликим» за то, что он быстро поднимается по должностной лестнице. Умом-то он не очень выдался, зато на слова прыткий и подлиза. И перед ним, Никоном, плясал, отчего тот частенько бесился. Да куда денешься — царь не раз просил: его, мол, рядом держи, но его Никон все-таки выгнал с насиженного места.

С мордвином по-доброму и поговорить не успел, как стукнули в било. Это зодчий Абросим звал на ужин.

На улице стояла тишина. Вода в Истре черная, неподвижная, словно замерла в ожидании. Мужики спустились с лесов вниз, старательно вымыли руки. Весь день они, трудясь, молчали, а теперь загалдели. Увидев Патриарха, примолкли, не зная, как себя вести. Самый пожилой из них, бородатый верзила, наконец нашел, что сказать:

— Благослови нас, Святейший!

За столом Патриарх расспрашивал мужиков, платят ли им заработанные деньги, не обижают ли…