Тени тянутся из прошлого

Хорош делец. Гроза конкурентов и поборников расширения ядерного сектора!

С Вэл все понятно – она бесится. От ревности – что особенно смешно.

А он сам? Неужто тоже ревность? И, к слову, предположение его, судя по реакции жены, оказалось верным!

– Значит, перебиваетесь пока редкими рекомендациями? – миролюбиво полюбопытствовал он у горе-художника.

– Вы, - тот запнулся. – Вы приходите все-таки на выставку. Прошу вас! Я подарю вам картину – в благодарность вашей жене за ее участие…

Правда такой трус, или хороший актер? Оно ведь что за разница: что художник, что артист. Человек искусства!

– Благодарю, вы любезны, - он поставил опустевший бокал и подхватил следующий. – Прошу меня извинить, - он, приметив в отдалении двоих нэси, с которыми вел дела последние годы, направился к ним.

Раз уж настроение испорчено – стоит заняться тем, для чего он, по его же словам, сюда и поехал: общением с действующими и потенциальными партнерами.

*** ***

– Тише, тише, - испуганный Охитека гладил дочку по волосам. – Все в порядке, ты здесь, с нами. Мы в безопасности.

Девочка всхлипывала, прижавшись к нему. Нэси ошалело моргал в темноту. Несколько минут назад его заставил подскочить с постели оглушительный, полный ужаса крик Алиты.

– Что стряслось?! – Ловелла тоже проснулась и была перепугана.

Она лишь немного не успела – Охитека опередил ее. Он махнул предостерегающе рукой, увидев, что она собирается отдернуть плотные тяжелые шторы. Не стоит – яркий свет после мрака может напугать дочку.

Она и сама сообразила, пошарив впотьмах, зажгла торшер. Тот озарил комнату мягким теплым светом. Блестки на абажуре нежно замерцали.

На Алиту зрелище впечатления не произвело – хотя она по приезде с восхищением разглядывала это чудо дизайнерской мысли: абажур из множества цветочных лепестков, покрытых блестками по краям. Ловелла обошла комнату, чуть ли не принюхиваясь. Заглянула за занавески – так, как учил ее когда-то Охитека. Стараясь не высовываться, чтобы ни ее самой не было видно в окнах, ни тень от ее передвижений не падала на занавеску.

Глянула на Охитеку, покачала головой. Ясно. Окна и балконная дверь надежно закрыты изнутри. Посторонних в комнате не было.

Всхлипывания сделались тише. Он продолжал гладить дочь, прижимая к себе. Ловелла присела рядом, положила руку на хрупкое плечико.

Помилуй Спящий, когда бы они вот так оказались бок о бок! Да еще и после ссоры накануне.

– Алита, - окликнула она девочку. – Малышка, кто тебя напугал? Что стряслось?

Та подняла залитое слезами личико, моргая на слабый свет. Вид уже не был настолько испуганным.

– Сон приснился, - сообщила она дрожащим голоском.

– Точно сон? – Охитека решил-таки уточнить. – Тебя напугал не кто-то чужой? Кого ты видела?

– Никого, - она замотала головой. – Это точно был сон! Я так испугалась, - она снова всхлипнула. – Я сидела в сугробе и пряталась. А потом приехали злые люди на машине и стали стрелять ракетами.

– Ракетами стрелять? – переспросила растерянная Ловелла.

Охитека недоуменно пожал плечами в ответ на ее взгляд. Что это – дочка насмотрелась каких-то фильмов, неподходящих для ее возраста, пока им было не до нее?

– Сначала они выстрелили ракетой в дом, и он взорвался, - поведала Алита. – Огонь поднялся аж до неба, и тучи стали красными. А потом машина поехала ко мне. А я сидела в сугробе и никуда не могла убежать.

А у Охитеки перед внутренним взором встала вдруг картина: он прячется в снежной яме, вырытой с помощью подбитого флайера, который еле ездит. И отчаянно боится, что остался где-то на снегу след к ненадежному убежищу. И ракетой в дом тогда действительно стреляли… разбомбили дом Кэтери – товарки по несчастью.

– И бочок болел, - Алита прижала ладошку к боку.

Охитека с трудом скрыл изумление и испуг. Дочь указывала аккурат на то место, куда его некогда ранили. Да, была царапина – но он помнил, как она болела. Что за?..

– Но сейчас-то ты не в сугробе, - проговорила ласково Ловелла. – Ты с нами. И никто не стреляет ракетами. А бочок еще болит?

– Да, это просто сон, - малышка кивнула. – Больше не болит. Во сне болел.

Охитека встряхнулся. Нашел время впадать в задумчивость!

Вдвоем с Ловеллой они кое-как успокоили дочь и уложили ее снова. Лишь дождавшись, когда малышка уснет, осторожно вышли. Дверь прикрывать плотно не стали. Торшер выключили, но включили такой же в холле номера. Если Алита снова проснется – увидит свет и выбежит из спальни.

Охитека, поняв, что не уснет, направился к бару.

– Не нравятся мне эти сны, - проворчала Ловелла, плюхаясь в кресло. – Мне тоже налей чего-нибудь.

– Не крепкого, - припечатал он, и она насмешливо фыркнула. – То есть – это не первый раз? Были еще сны?

– Были, - жена вздохнула. – Ей постоянно снятся какие-то перестрелки, погони, ловушки. То она где-то застряла, то ее кто-то ищет. Это все после того, как наш дом взорвали! Она ведь видела выпуск новостей. Врач говорит, это впечатлительность, и со временем все пройдет, - она примолкла.

Охитека разлил напиток. Раз уж ей решил наливать слабое – самому тоже не стоило пить крепкое. Да и алкоголь – не выход. Для конца четного оборота хватит и слабого вина.

Ловелла кивнула, принимая стакан. Пригубила задумчиво.

– Оно вначале было редко – всего пару раз, - продолжила, глядя невидяще перед собой. – Потом она вроде как успокоилась, перестала вздрагивать от каждого шороха, цепляться за нас. Я думала – все позади. А оно вдруг возобновилось, и куда чаще, чем прежде.

– Я не знал, - хмуро проговорил Охитека.

– Я надеялась – все пройдет. Забудется, когда Алита придет в себя после всего.

– Странные сны, - заметил он.

– Да ничего странного! – она отмахнулась. – Как раз все закономерно. Увидела в новостях взрыв, поняла, что в нашем доме. Нас не было, она испугалась. Еще и удрала на флайере, несколько оборотов где-то ее носило, - прибавила с досадой. – А позвонила она не кому-то из нас. И даже не отцу. А священнику!