Тени забытой шестой

— На том, что оно всегда там вставало! На том, что сотни тысяч людей наблюдали восход солнца до меня и будут наблюдать его после меня!

— Ты так смело предсказываешь, что будет… А теперь представь себя на месте гуся. Да-да, гуся. Каждое утро тебя кормит добрый хозяин из рода человеческого, как и сотню твоих сородичей. Так проходят месяцы. Ты уверен, что так будет и впредь, ведь тебя в этом убеждает весь прошлый опыт, твой и твоих сородичей. Но однажды, к светлому празднику Изморозья, тебя не покормят. Вместо этого тебя потащат на кухню, чтобы свернуть шею и запечь с яблоками.

Мозги плавились и бурлили. Я до сих пор не понимал, куда клонит мой наставник, хотя пытался, честно пытался.

— Вы хотите сказать, что однажды солнце встанет на западе?

— Оно будет вставать на востоке до тех пор, пока в это будут верить люди. Помнишь, как мы дискутировали с тобой о гипотезе магистра Солмира? Единый сотворил разум и даровал ему бесконечную волю творения, называемую верой. Пространство и время существуют благодаря безграничному торжеству человеческого духа. И до тех пор, пока люди верят в заведенный миропорядок, он будет существовать в хаосе неопределенности. А в контексте этого… Знаний нет, есть лишь убеждения, подкрепленные верой. И у каждого своя вера. Каждый зрит со своей точки зрения. Тебе было тяжело поставить себя на место гуся? А на место, скажем, безумца, который решил, что все рыжие девки — колдуньи, и поэтому сжигает их, думая, что творит добро? А ведь он тоже знает, он убежден, что знает, как правильно.

— Что за глупости!

— Голова идет кругом, правда? — отец Георг грустно мне улыбнулся. — А теперь представь себя на месте Шестой. Тебя раздирают все эти глупые, порочные, греховные, опасные убеждения, эти демоны ложной веры, накопленные людьми за года, да что там, за века!.. Одни шепчут ей, что солнце встает на востоке, на западе или на севере, а другие вопят, что солнца вообще нет! Шестая похожа на обезумевший маятник, который дрожит и раскачивается под штормовым ветром, дующим сразу со всех сторон. Величина безумия растет пропорционально нашему знанию о мире, как и колебания этого гипотетического маятника. А справиться с безумием может только вера. Как вес маятника делает его более устойчивым к ветрам, так и вера преобразует наши знания и упорядочивает движение мира соразмерно божественному замыслу Единого. Орден хранит не только знания и память человечества, о нет! Он поддерживает и питает веру в людях, как должно поддерживать огонь в очаге, иначе ветер задует его. А ты… Ты отобрал у светлой вояжны веру. Да, и не спорь! Ты называешь ее еретичкой, но она верила в Единого. Ее ненависть к нему была настолько сильной, что давала ей силы сопротивляться ветрам безумия. Она носила маски, притворяясь кем угодно, лишь бы убежать от самой себя, но ты… Ты сорвал ее маски одну за другой, разбил все ее фальшивые отражения и заставил заглянуть вглубь той бездны, которую она носит в себе. Она утратила веру. И это самое страшное.

Он помолчал немного, переводя дыхание.

— Кысей, я бы никогда не посмел просить тебя как твой наставник, но как хранитель веры я молю тебя. Верни Шестой веру.

Я встал и смахнул со стола бесполезные половинки карандаша.

— Да? И как же мне это сделать?

— Я не знаю, — пожал плечами старик. — Я могу только верить. Верить в то, что у тебя получится. Ты сможешь убедить ее. Шестая обретет веру в Единого и войдет в Источник. По доброй воле откроет свою память, и праздник Вознесения вновь вернется к людям, восславляя очищение от грехов и укрепляя веру.

Я мотнул головой и спросил, подаваясь вперед:

— А как же Искра?

Ошибки быть не могло. Наставник знал, что это такое, но говорить мне не собирался. Вместо этого он изменился в лице и торопливо опустил взгляд.

— Забудь о ней.

— Что это такое? Я хочу знать! Ответьте мне! Вы упомянули погасшую Искру!

— Я не хочу тебе врать, а сказать правду не могу. Забудь об Искре. Ее все равно нет.

— Чудесно! Как выяснилось, я ничего не знаю и знать не могу, но мне дозволено верить! Что ж, я буду верить. Я буду истово верить в то, что священный огонь не хуже Источника очистит всю ту ересь Шестой, что она таскает в себе, в то, что мир после этого не сойдет с ума, или в то, что у Шестой найдутся потомки, или в то, что ее прапрапрабабка затаилась где-нибудь на безлюдном острове, или в то, что погасшая Искра пылает на западе вместо восходящего солнца! Выбор варианта ведь за мной, верно? И я выбрал, во что верить. Я уничтожу Шестую и спасу мир.

С этими словами я взял со стола отцовский дневник и направился к выходу, провожаемый потрясенным взглядом наставника. И вера моя крепла с каждым шагом. Думать об одном, сопротивляться второму и планировать третье… Сложно, но я смогу, ибо верую.

Отца Георга я, разумеется, никуда не отпустил, хотя он передавал мольбы о встрече через воеводу. Я заперся в кабинете и велел меня не беспокоить. Обдумать предстояло многое. Я медитировал, расчерчивал страницы таблицами, корпел над чертежами, искал ответы в огромной библиотеке Соляного замка, так ловко скрытой от чужих глаз, строил гипотезы и сам их отвергал… Но в результате все равно склонялся к тому решению, что подсказывало мне сердце. В конце концов, как я и сказал воеводе, это была беспроигрышная стратегия. Шестая должна быть уничтожена.

Но реальность имеет мало общего с нашими планами, так случилось и в этот раз. Воевода все же побеспокоил меня в моем уединении. Срочное послание из Виндена. Ультиматум. Или я явлюсь пред ясны очи светлой вояжны, чтобы благословить ее на брак с императором, или каждый день мне будут присылать служителей Господа. По частям. Нет, на самом деле в письме были расписаны подробности того, какие именно части тел и в каком виде… Строчки так и сочились больной злобой Шестой, безумствующей с молчаливого потакания Ордена. Что ж, придется вести игру на ее территории. Я поднял взгляд на застывшего в ожидании воеводу.

— Мне придется уехать в город и остаться там до венчания. Вместе со мной поедет отец Георг. В остальном следуем намеченному плану. Ингредиенты достали? Порох?

Воевода кивнул.

— Отлично, — я кровожадно ухмыльнулся и подвинул ему бумаги. — Здесь мои чертежи. Проследите, чтобы все было точно исполнено. Уважим Цветочка с ее тягой к театральным эффектам? Ее последняя чернолебяжья песня запомнится всем, аж перья полетят во все стороны. Правда, на бис она не сможет ее повторить.

Я расхохотался, а Дюргер смотрел на меня с опаской, как на безумца, впрочем, я и сам чувствовал, что схожу с ума. Но чтобы победить сумасшедшую, надо думать, как она, а на сомнения времени уже не осталось.

— Кстати, — вспомнил я, обрывая смех. — А что у нас с купальней? Там закончили?

Воевода опять молча кивнул, явно решив не вступать со мной в пререкания. Он не был уверен в успехе нашего предприятия.

— Не волнуйтесь, воевода, — подбодрил я его. — В Виндене у нас есть надежный союзник, который спит и видит, как бы отправить Цветочка на костер. Поэтому у нас все получится. Займитесь теперь террасой. Она должна выходить на восток. Тогда у солнца не будет ни единого шанса…

Луиджиа увязалась за мной в город, несмотря на все запреты. Отец Георг поначалу обрадовался, решив, что я передумал, но глядя на мое мрачное лицо, оставил попытки меня разговорить. Поэтому всю дорогу до Виндена мы проехали бы в молчании, если бы не Лу. Она щебетала без умолку, не в силах скрыть собственное радостное волнение. Бедная влюбленная девушка ничего не знала о предстоящей свадьбе императора. Впрочем, зачем ее расстраивать? Свадьбы все равно не будет.

В городе нас сразу же окружили гвардейцы, настаивая на немедленном препровождении во дворец. Сопротивляться не было смысла, и я подчинился, хотя и хотел сначала осмотреться в Виндене. Ничего, успеется. Странная уверенность, подкрепленная то ли верой, то ли абсолютным не-знанием, росла с каждой минутой, но когда во дворце я увидел магистра Рихарда, последние сомнения исчезли. У меня все получится.

— Это хорошо, что вы вернулись, — без всякого выражения поприветствовал он меня. — Плохо то, что Орден пошел на уступки.

Я заговорщицки ему подмигнул и сказал:

— Орден может и согласился с поражением, но у меня другие планы. А если вы мне поможете, то вместе мы отправим колдунью на костер.

Он зыркнул на меня из-под надвинутого на лицо капюшона, сверкнув фанатичной голубизной глаз, и поджал губы.

— Вы видели, что она сотворила на площади?

Я кивнул.

— Не-чудо.

— Люди думают, что чудо, — не согласился он. — А людская вера может быть страшнее всех колдунов, вместе взятых. Город ликует и превозносит новую заступницу. Ни один суд не вынесет ей справедливого приговора…