Тени забытой шестой

— Лу, девочка моя, — ласково начала ее светлость, причмокнув накрашенными губами, — неужели ты не хочешь увидеть, как твой любимый император будет клясться мне в вечной любви и верности перед ликом Единого?

Девушка вспыхнула и закусила губу, но стойко стерпела издевательство.

— Луиджиа Храфпоне! — повысил голос и я, удивляясь тому, что еще могу говорить, и говорить так громко, что меня слышно за плотно закрытыми дверьми. — Почему вы вмешиваетесь в таинство исповеди!

— Простите меня! — звонко ответила она и сделала шаг вперед.

— Что за спектакль вы здесь оба устроили? — нахмурилась ее светлость, почуяв неладное и вставая на ноги. — Я все равно вас достану! Заставлю!..

Я швырнул стул, и ее голос утонул в грохоте разбившегося зеркала.

— Какого демона! — вскрикнула она, проворно отскакивая в сторону.

Я улыбнулся и заорал в ответ:

— Ваша светлость, немедленно прекратите! Это не повод гневаться!

Лу схватила второй стул и грохнула его об стену. Светлая вояжна все поняла, побледнела и рванула было к двери, но под моим немигающим взором окаменела на полпути. Ее лицо налилось багровым румянцем.

— Простите меня! — навзрыд выкрикнула Лу и достала из складок платья склянку. — Умоляю, ваша светлость, простите! Не надо! Не бейте меня!

Прекрасная невеста оказалась в моих объятиях, чтобы уже никогда из них не вырваться.

Я вышел из покоев светлой вояжны, утирая лоб. Меня до сих пор била дрожь. За дверью опять раздался грохот.

— Что там? Ну что, что? Гневаться изволит, да? — обступили меня придворные дамы, засыпая вопросами.

— Бедная Лу… — совершенно искренне выдохнул я и покачал головой. — Не тревожьте ее светлость. Она сильно не в духе. Но я рискнул напомнить ей, что на венчание не подобает опаздывать никому, даже ей…

И красноречиво растер пламенеющую от пощечины щеку как доказательство собственной смелости. Придворные дамы сочувственно закудахтали.

— Поэтому ее светлость непременно появится. Просто дождитесь ее и ни в чем ей не перечьте, умоляю вас! Иначе будет как с Луиджией…

Обменявшись тайными знаками с Велькой в гвардейской униформе, бросив мимолетный взгляд на грузовых извозчиков и найдя там своих, я уселся в скромный экипаж рядом с отцом Георгом, и мы отправились в собор.

— Мальчик мой, — осторожно начал он, когда экипаж въехал в город, — меня тревожит твое излишнее спокойствие.

— Вы совершенно правы, отец Георг, — ответил я, выглядывая из окошка и разглядывая ворота, увитые низко висящими гирляндами белых хризантем. — Я спокоен, ибо верую в Единого и в то, что он не допустит того, чтобы Шестая оскверняла своим существованием наш мир.

— Ох и упрям же ты… — покачал головой старик. — Я боюсь за тебя, Кысей. Очень боюсь.

Собор действительно успели отстроить в срок. Площадь перед ним была так плотно заполнена людьми, что казалась колышущимся человеческим морем, сквозь которое проложили мост. Дорогу, по которой должна была проехать свадебная процессия ее светлости, огородили и сдерживали границу доброй сотней гвардейцев. Мне вдруг сделалось страшно. Я вспомнил, какой разрушительной и опасной может быть паника в толпе. Но отступать поздно.

Стоя на ступеньках собора и вглядываясь в даль, я мысленно представлял, как ее светлость, в белом пышном платье из тяжелой серебряной парчи и невесомых мирстеновских кружев, выходит из своих покоев. Она бледна, но надменна. Ее лицо под фатой похоже на застывшую маску. Рубиновая корона сияет нестерпимым блеском, а алые блики бегут по кружевной фате. Рука в серебристо-белой перчатке поднимается, останавливая придворных дам. Она сама. Светлая вояжна не в духе.

Она идет, осторожно ступая хрустальными каблучками по мрамору дворцовых плит и чутко вслушиваясь в эхо. Она идет навстречу смерти и знает это. Ее пышная свита следует за ней поодаль, не решаясь приближаться. Ее светлость одна. Всегда одна.

На ступеньках дворцовой лестницы солнечный свет бьет ей в глаза. Она останавливается, недовольная. Рука в белой перчатке указывает на вазу с увядшими хризантемами. Дворец замирает в боязливом молчании. Как допустили?.. В смертельной тишине слышно, как топает хрустальный каблучок, как ваза взрывается осколками под взглядом ее светлости. Колдовство?.. Нет, как можно! Чудо, конечно, это чудо!.. Просто светлая вояжна сильно не в духе. Свита трясется от ужаса, толстый обер-церемониймейстер вытирает пот со лба. Ее светлость подцепляет край платья и начинает спускаться. В гробовой тишине, только птичье пение из парка смеет нарушать ее покой.

Возле кареты светлая вояжна останавливается и оборачивается к свите. Алый от бешенства взгляд блуждает от одной придворной дамы к другой, и каждая боязливо втягивает голову в плечи. Никто не хочет садиться в экипаж, хотя до сего момента они были готовы передраться и выдрать волосы сопернице за место подле будущей императрицы. Но не сейчас. Впрочем, если рука в белой перчатке укажет на них, отказать они не посмеют. Ни одна из них. Но вот ее светлость оборачивается к неосторожно пошевелившемуся гвардейцу на месте извозчика. Он не понимает. Он не видел светлую вояжну в гневе. Он смеет улыбаться ей, топорща маленькие усики, и даже — о, ужас! — подмигивает ей. Обер-церемониймейстер делает ему страшные знаки за спиной у ее светлости. Извозчик бледнеет и превращается в каменное изваяние. Светлая вояжна поднимает руку в перчатке и указывает на дверь кареты. Бедняга обер-церемониймейстер бросается и открывает дверцу перед ее светлостью, умирая от страха, что его голова может разлететься осколками, как та злосчастная ваза.

Но когда дверца захлопывается, шторки опускаются, и карета трогается в путь, все вздыхают с облегчением и торопятся занять свои места в свадебной процессии. Я тоже позволяю себе перевести дух и устремляю взгляд вдаль, ожидая, когда же появится карета ее светлости. Я терпеливо жду, когда эта дрянь наконец издохнет…

Людское море заволновалось и зашумело. Свадебная процессия выехала из парковой аллеи и устремилась к въездным воротам. Я словно воспарил над площадью. Все кареты были запряжены шестерками лошадей. Впереди ехали кареты матери-императрицы и ее свиты, следом кареты обер-церемониймейстера и его распорядителей, потом Часовой корпус, за ним карета ее светлости, так ярко сияющая на солнце, что глазам было больно смотреть, за ней следовала свита из придворных дам и конной имперской гвардии. Я затаил дыхание. Когда золотая карета невесты, украшенная сверху безобразной нашлепкой из императорской короны, въезжала в ворота, корона зацепилась за гирлянду белых хризантем, дернулась, упала на мостовую и разбилась на куски. Сверху в воздухе лениво кружились цветочные лепестки. Красиво. Кто-то рядом со мной охнул, отец Георг нахмурился, остальные зашептались: «Дурная примета… дурная!»

Я ждал, мертвый от нервного напряжения. Карета остановилась, повинуясь повелительному жесту руки в белой перчатке. Шторка отодвинулась, являя застывший лик светлой вояжны. Тут же карету окружил караул конных гвардейцев. Они спешились и принялись торопливо убирать осколки. Шторка задвинулась. Минутная задержка, не более. Ничто не может остановить Шестую на пути к трону. Карета вновь тронулась с места и покатилась вперед. Я ждал, но ничего не происходило. Господи Единый, пожалуйста, ну пожалуйста!.. Секунды тянулись вечностью.

Взрыв прозвучал приглушенным хлопком, почти беззвучным. Карета лопнула, словно перезревший плод, ошметки полетели во все стороны. Окровавленного извозчика отбросило взрывной волной, а над дырявой крышей взметнулось пламя. Страшная мертвая тишина сковала людей на площади. Никто не закричал, не двинулся с места, не поверил глазам. Невозможно! Карета с Шестой пылала в полном безмолвии!.. Время остановилось. Я закрыл глаза и прошептал, склонив голову:

— Да будет так… во славу Единого.