Тени забытой шестой
Шрифт:
— Нам не нужен суд, — перебил я его. — Судьей ей будет Единый, а мы станем исполнителями Его воли. Вот и все.
Тут появился дворцовый церемониймейстер и торжественно сообщил, что светлая вояжна Ланстикун готова принять в своих покоях фрона Тиффано. Можно подумать, я просил ее об этом…
К счастью, мои опасения не оправдались. В дворцовых покоях Шестая была не одна. Вокруг нее суетилось несколько служанок, под чутким руководством портного увешивая светлую вояжну чем-то невообразимо воздушно-кружевным, а знакомый мне сапожник Кляйвице заламывал в отчаянии руки и причитал, что хрусталь не выдержит.
— Что?!? — рявкнула она, отталкивая от себя служанку и хватая несчастного башмачника за шиворот. — Намекаете на мой вес? Да я вас сгною!..
Кружевной рукав
— Хрусталь… он… хрупок… его не закалишь!.. — полузадушенно пискнул бедняга. — Золото! Давайте сделаем золотые туфельки!
— Я хочу хрусталь! Или сожру чью-то голову на завтрак!
Я не выдержал и вклинился между ними.
— Ваша светлость! Немедленно прекратите! Вы ведете себя как базарная торговка!
В комнате сделалось так тихо, что можно было услышать щебет птиц в дворцовом парке за окном. Служанки застыли, смертельно бледные, Кляйвице был на грани обморока. Бешеный взгляд серых глаз окатил меня ледяной яростью, но я сурово сдвинул брови и заявил:
— Смирение, ваша светлость, смирение. Иначе не видать вам благословения на брак. Кстати, вы поститесь? Или жрете головы на завтрак, обед и ужин? То-то я смотрю, вы поправились…
Конечно, это было глупо. Крайне глупо было злить ее, но я не смог отказать себе в таком удовольствии. Однако, когда она свистящим шепотом приказала всем убираться вон, и мы остались одни в комнате, я пожалел о своей глупости. Соблазн сомкнуть руки на горле мерзавки и задушить ее был слишком велик. Шестая стояла у окна, ее заливало щедрое полуденное солнце, превращая всю фигуру в пылающий ореол света, на который было больно смотреть.
— Смирение? — ее голос зазвенел в воздухе, откликаясь странным эхом в пустоте, поселившейся у меня в сердце. — Это вам, фрон Тиффано, придется научиться смирению. Или за ваши уроки кровью заплатят все, кто вам дорог. Еще раз откроете рот в присутствии моих подданных…
Я не дал ей договорить. Шагнул вперед и дал пощечину.
— Это за гвардейцев.
Она зашипела разъяренной кошкой и хотела вцепиться мне в лицо, но вместо этого схватилась за грудь, беспомощно царапая тонкое кружево и разевая рот. Я ощущал священную бесконечность в ее груди так ясно, как будто она была у меня в руке. Сжать пальцы — и Шестая задохнется. Гадина издохнет. Нельзя. Не сейчас. Чуть ослабив мысленное усилие, я схватил дрянь за патлы и потащил к кровати. Демон, а она и вправду поправилась!
Невозможно двигаться и держать контроль, чем мерзавка и воспользовалась, отчаянно царапая мою руку и извиваясь ужом. Но я швырнул ее на постель и снова мысленно одернул поводок. Шестая захрипела. Я прикрыл глаза, пытаясь успокоиться. Зря. Ох как зря. Нельзя было ее злить, нельзя. Иначе весь план полетит коту под хвост. Успокоиться. Не давать воли чувствам.
Я открыл глаза и заговорил:
— Я могу вас убить. Прямо здесь. Никто не успеет мне помешать. Но я смирился с тем, что вы нужны Ордену Пяти живой. Смиритесь и вы. Вам придется терпеть меня, если хотите получить благословение на брак и сохранить ваши тайны. Ваши и вашего брата.
— Я…тбя… кзл…пскта…злд…ня…
На ее бледной щеке алел след от пощечины, волосы растрепались, оторванный кружевной рукав с булавками валялся на полу, плечо сверкало мраморной белизной, а голое колено так и манило задрать подол юбки еще выше… Я отвел взгляд и добавил:
— Не злите меня, ваша светлость, и не провоцируйте, а то некому будет спасать мир. Если будете хорошо себя вести, обещаю, освобожу вас… от поводка.
С этими словами я ретировался. Торопливо, наплевав на сохранение всякого достоинства, так как понимал, что могу и не сдержаться. Грохот чего-то тяжелого, что полетело в захлопнувшуюся дверь, убедил меня, что я поступил правильно. В коридоре ждали служанки и портной, а бедняга сапожник сидел на диванчике, закатив глаза и приложив ладонь ко лбу. На полу валялись разбросанные эскизы.
— Думаю, что светлую вояжну лучше пока не тревожить. Она сильно не в духе, — сказал я им. — Можете быть свободны.
Их словно ветром сдуло. Я наклонился и поднял рисунки. Работа Милагрос. Эскиз изящных туфелек на высоком тонком каблуке, переливающихся хрустальным
блеском на свету. Она всерьез собирается вот в этом идти под венец? Да она совсем кукукнулась…Я поднял взгляд и увидел стоящую напротив меня Лу. Ее большие, чуть красноватые на свету глаза были полны слез. Она смотрела на меня с мольбой:
— Фрон Тиффано, прошу вас, скажите! Это ведь неправда, да? Про свадьбу… Ведь неправда же? Они ошиблись?
Мне сделалось ужасно тоскливо. Я вымученно улыбнулся девушке.
— Лу, я тебе обещаю, что свадьбы не бу…
Мои слова утонули в звоне разбившегося стекла. Я торопливо взял девушку за руку и повел несчастную прочь, подальше от той бури, что бушевала в покоях светлой вояжны.
Для осуществления моих планов мне нужны были надежные союзники. Я решил засвидетельствовать свое почтение Лешуа, который, к моему удивлению, упрочил положение при дворе благодаря особой милости императрицы Веры-Магдалены и стал главным конфетмейстером, как некогда на балу пообещал ему Фердинанд Второй. Не забыли и про благородное семейство Рыбальски, которому вернули семейный особняк, а Сигизмунд вместе с юной женой был представлен ко двору и по слухам получил заманчивое предложение служить в личной гвардии императора. Кроме прочего, светлая вояжна приблизила к себе Гуго Барнума, любовницу генерала Петру и еще несколько человек, чьи имена мне ничего не говорили: полковник Бермейер и его дочь Криста, некий Шульц и его невеста Бэлла. Все эти новости я узнал от слуги Тиштвана, которого ко мне приставили по распоряжению Цукеркандля, а по сути, поручили не спускать с меня глаз. Но я теперь иначе относился ко многим вещам и не расстроился, решив, что из всякого положения буду извлекать выгоду. Тиштван оказался услужливым малым, бойким, плутоватым, а временами даже полезным. Кроме прочего, он поведал, что приготовления к свадьбе столь значительны, что придворные только диву даются, откуда на все изыскиваются средства. Подвенечное платье, для которого вояжна потребовала больше сотни рубинов, мирстеновские кружева, себярский шелк, хрустальные туфельки, о которых я уже знал, карета из чистого золота, шестерка огненно-рыжих породистых лошадей в брильянтовой упряжке и… неимоверное количество белых хризантем, которыми должен быть украшен весь город. А еще светлая вояжна пожелала обвенчаться непременно в Штефском соборе, который, как известно, был сильно поврежден во время пожара. Его срочно отстраивают, но за счет города, а не имперской казны, поскольку благодарные горожане решили восстановить его и назвать в честь святой заступницы, спасшей Винден. Отныне собору должно называться Хризоспасским. Господи Единый, есть ли предел человеческой глупости?
Лешуа проживал при дворце вместе с Милагрос. К ним-то я и препроводил несчастную Лу, справедливо рассудив, что девушке будет безопасней там, чем рядом с кровожадной безумицей или зарвавшимися дядьями. Повара не было, нас встретила Милагрос, удивительным образом похорошевшая и помолодевшая. Замужество определенно пошло ей на пользу.
— Лу, девочка моя!.. Как же я по тебе скучала!
Она обняла девушку, принялась расспрашивать, а потом и успокаивать, когда та разрыдалась на неосторожный вопрос о тяжести. Милагрос не знала, что Лу потеряла ребенка, как не знала и о влюбленности бедняжки в императора. Я оставил их утопающих в слезах и соплях, ибо сейчас было бесполезно пытаться что-то узнать от них. Однако мое внимание привлекли рисунки на столе, и я, пользуясь моментом, словно трусливый воришка, прихватил некоторые из них.
Так вот как она себя видит… Наместница бога на земле… Или же его соперница? У меня и раньше было чувство, что отец Георг о чем-то умолчал, но сейчас я окончательно укрепился в этом убеждении. Шестая не потеряла веру в Единого, она вознамерилась занять его место. Эскиз явно свидетельствовал об этом. Свадебный головной убор представлял собой не просто императорскую корону, а нечто большее, схожее на папскую тиару, цельновырезанную из рубина. Не сложно было догадаться, из какого именно. Рисунки лежали передо мной и отвлекали, пока я беседовал с магистром Рихардом в его кабинете. Слуга был выставлен за дверь, однако я не сомневался, что он ловит каждое наше слово сквозь замочную скважину.