Теория вероятного чуда

– Хорошо. – Соколов сделал вид, что сворачивает допрос, но вдруг встрепенулся, словно что-то вспомнил. – А нож? Зачем вы унесли нож с собой? Куда проще было вымыть и вернуть на место в подставку на кухне. На нем нашли бы следы крови, но не нашли бы ваших отпечатков. А так пришлось с ним ехать куда-то. Потом искать место, чтобы спрятать его так, чтобы никто не нашел. Зачем вы пошли с ним на стройку? Почему не выбросить в мусорный контейнер? Молчите? Отвечу за вас. Вы боялись, что кто-то может обнаружить его в мусоре. Бомжи, например. И вдруг каким-то образом установят, где был куплен этот нож. Кем куплен. Таковы были ваши мотивации? Вы были в панике.

Луговой молча кивнул. Глаза прикрыл веками. Поза расслабленная. Даже ступни его в легких кроссовках разъехались по полу в разные стороны. Отвечать он точно не собирался.

– Я расскажу вам, как все было, Луговой. – Капитан поставил локти на стол и сложил пальцы домиком. – Вы не брали нож в ее кухне. Ее подруга и квартирная хозяйка подтвердили, что вся кухонная утварь на месте. Вы принесли нож с собой. Потому что вы все заранее продумали. Вы собирались угрожать своей бывшей любовнице. Вы собирались заставить ее к вам вернуться и выполнять все ваши требования. А если не согласится, то пытать ее. Нож был вами куплен в магазине по соседству с домом Татьяны. За час до визита к ней в первый раз. На рукоятке даже сохранился штрих-код. Мы установили. Вы уже шли к ней с намерением. Но Татьяна оказалась не одна. Вы ушли. Но вернулись. Став еще злее и решительнее оттого, что она успела сдать в полицию камни. У вас просто нет шансов оправдаться, Луговой…

После того как его увели, Соколов выключил камеру, установленную на треноге, взял кружку двумя пальцами за донышко. Донес ее до урны и без сожаления выбросил. Забрал протокол допроса и вернулся в кабинет.

И почти сразу, словно следила за его перемещениями с небес, ему позвонила Ирина.

– Что там, товарищ капитан? Он сознался? Не отказался от своих слов?

– Ирина? – устало удивился Соколов. – Рад вас слышать. Нет, все нормально. Он будет отвечать по всей строгости Закона.

– Хорошо… – шмыгнула она носиком. – Вы… Вы чем занимаетесь сегодня вечером?

Ну вот опять! Он раздраженно насторожился. Точно происки бывшей супруги. Она подослала ему эту красавицу, чтобы…

– Мне как-то жутко после исповеди этого чудовища. Может, поужинаем где-нибудь, а? И, да, не надо меня бояться. Никакого подвоха, капитан. Просто вы мне кажетесь очень хорошим человеком. А таких сейчас в моем окружении – явный недобор. Так что? Составите компанию?

– Вам правда одиноко? И это не розыгрыш? И не просьба моей бывшей жены – поглумиться надо мной?

– С ума сойти! – ахнула прекрасная девушка. – Я произвожу впечатление такой мерзкой особы?

– Нет, но…

– Тогда сегодня мы ужинаем вместе, – оборвала она его недовольным голосом и тут же со смешком добавила: – А может, и завтракаем завтра вместе тоже.

Глава 32

– А может, тебя все же подстраховать, Панина?

Васюков смотрел на нее с водительского сиденья служебного автомобиля с непонятной тоской. Они уже двадцать минут как подъехали, в сопровождении автобуса со спецназом. Но он все ее не хотел отпускать.

– Толя, ты всерьез считаешь, что он станет со мной биться врукопашную? – отвернула она от него.

Уставилась на пыльную траву, принявшуюся жухнуть ни с того ни с сего уже как неделю. То ли лето без дождей, то ли осень поторапливает. Ночи стали холодными. По утрам ледяная роса.

– Врукопашную, не врукопашную, но ножом он владеет мастерски, – донесся до нее откуда-то издалека голос Васюкова. – Я не могу тебя так подставлять. И сам не могу так подставиться.

Это было честно. И Даша его за это зауважала. С честностью в последнее время вокруг нее вообще было никак. Врали все напропалую.

Началось все с Коленьки, который попросил ее о помощи, а помогать-то было и незачем. Его девушка все время жила себе мирно у него под боком. От кого они скрывались, кого обманывали, главное – зачем? Оказалось, чтобы ускользнуть от лица, от контроля которого все устали. И которого всерьез начали подозревать в зачистке своих подельников.

Коленька соврал и свою бывшую жену втянул в историю. В скверную, дурно пахнущую.

Потом ей врал Костя Волков, прикинувшийся нерадивым сантехником. Нет, сантехником-то он был. И мастерством никаким не обладал. Но в дом к ней проник тайно и вероломно. И врал потом, пытаясь через нее выйти на убийц семьи своего брата.

И наконец, врал ей тот, кому она бесконечно верила. Тот, кто стал ей старшим товарищем, братом, опекал ее всячески, жалел. Это было больнее всего. Она до конца не могла поверить. Сомневалась, спорила с Васюковым. Но он привел ей доводы, против которых у нее не нашлось возражений.

– Я пошла, – решительно распахнула пассажирскую дверь Даша.

Вышла на улицу, поправила черные брючки, одернула черную футболку. Почему-то ей сегодня захотелось быть в черном. Хотя она терпеть не могла одежды такого цвета. Считала их траурными. И всегда утверждала, что носить их человек может только по принуждению и по случаю.

Сегодня был как раз тот самый случай.

– Я пошла, – повторила она, легонько тронула крохотный микрофон, закрепленный за лямку лифчика. – Как слышно меня?

– Отлично, – поморщился Васюков, едва не подпрыгнув. – Можно тише, Панина? Оглушила!

– Ну… – вздернула она подбородок и сделала пару шагов от машины.

– Ты пошла, мы поняли, – с раздражением перебил ее Васюков. – Иди уже!..

Даша медленно шла по вытоптанной тропе, которая, огибая три крайних дома, вела прямо на проезжую дорогу, петляющую по поселку. Тротуара не было. Вдоль заборов никто не ходил. Все шли по проезжей части. И она по ней пошла.

Солнце жгло макушку с такой силой, что в глазах темнело. И дорога странно ныряла, казалось, что уходит из-под ног. Не свалиться бы в траву на обочине! И не сорвать операцию! Тогда она всех подведет: и Васюкова, и себя, и Палыча, которого следовало остановить как можно скорее. Пока он не натворил бед еще больше.

Его калитка была распахнута настежь. И это ее мгновенно насторожило. Он не позволял себе такого разгильдяйства.

– И куры чужие на территорию могут зайти, и козы. Уж не говорю о собаках! – ворчал он, рассказывая о своих бытовых привычках. – Всегда запираю…

Сейчас нет. Почему? Увидел ее и ждет? Или не видел, но все равно ждет? А вдруг он сбежал? Сказался больным, не явившись сегодня на службу, а сам сбежал. Сборы бы вышли недолгими. Палыч привык обходиться малым. Смена белья, бритва, деньги.

Деньги…

Интересно, сколько их у него припрятано на черный день? Он же на него копил – на этот самый проклятый день. На что еще? Ему же ничего никогда особенного не было нужно. В отпуск никуда не ездил. Предпочитал обходиться рыбалкой и походом в лес. Утверждал, что ему так отдыхать очень нравится. Что нет ничего лучше летнего солнца, щебета птиц и ныряющего в волны поплавка. Врал? И тут врал?