Теория заговора

— Вроде, — покачал головой Сёмушкин.

Добрая фамилия и рожа добрая, а вон погляди ж, мент.

— А вы, Иван Трофимович, где служите, в смысле, должность какая у вас?

— Должность у меня ответственная, — сказал он, многозначительно поджал толстые губы и чуть кивнул.

Голова при этом слегка нырнула и сразу всплыла, как поплавок при первой поклёвке.

— Но что мы, — продолжил он, — должностями хвастать пришли? У нас же разговор неофициальный. Давайте, ребятки, идите, встаньте к окнам, к дверям, не смущайте нас своим присутствием.

Бойцы тут же вышли один за другим и распределились по постам у окон и дверей снаружи дома. Однако… ради меня одного такой шухер. Сто процентов речь о Весёлкине пойдёт. Либо о моей «командировке», но через это тоже о Весёлкине. Других идей у меня не было.

Сёмушкин пожевал губы, разглядывая меня.

— Ты откуда такой красивый нарисовался? — наконец, начал он.

— В смысле?

Уж не путешествиях ли во времени речь?

— Ну, что «в смысле»? Молодёжь, понимаешь. Откуда ты прилетел на Тушинский аэродром? Где ты был до этого? Твои однокурсники турнепс с картошкой из земли тягают, а ты симулируешь, разъезжаешь, неизвестно где.

— Так я же травму получил, — тоном оскорблённой невинности заявил я. — Вон весь затылок в шрамах.

— Ты это… успокойся. Ваньку передо мной валять не надо. Я таких ванек повидал за жизнь свою, тебе и не снилось. Просто академики всесоюзного уровня, вот какие ваньки мне представления давали. Тоже мне…

Я усмехнулся. Дядька-то неплохой, возможно. Впрочем, как гласила народная мудрость, все они хороши, когда спят зубами к стенке.

— Алексей Михайлович Весёлкин, — двинул он дальше. — Знаком тебе такой человек?

Я прищурился.

— Да ладно, не гипнотизируй, — махнул рукой милицейский полковник и налил в чашку кипяточку из самовара, плеснул заварки из металлического чайничка и сделал глоток. — Отличный, Цейлонский, хотя подостыл уже. Знаю я, что знаком. Старший лейтенант КГБ Весёлкин прибыл девять дней назад в село Красноперниково Тульской области, чтобы провести вербовку агента. Так?

Вот это поворот, как говорится. Прохудилось дно Весёлкинской лодки, плещет из неё информация, как из решета буквально. Менты знают, что творится в КГБ. Однако. «Контур». Точно, это «Контур», милицейская контрразведка. А говорили, что не существовало никакого «Контура», что типа брехня всё это. Но кто ещё будет проворачивать такие операции с грузовиками и стрельбой посреди белого дня.

— Ты глазами-то не хлопай, — усмехнулся полковник.

— А разве МВД, прошу прощения… имеет…

— Ты мне тут не рассказывай, кто какие права имеет, — перебил Сёмушкин. — Уж я-то получше тебя знаю. Расследование проводит генпрокуратура, а мы выполняем для них оперативные действия. Ясно? Или бумагу показать?

Он выложил из чёрной кожаной папки бумагу с гербовой печатью и положил передо мной. Я даже не взглянул.

— Не надо, — покачал я головой. — Извините, глупость сморозил.

— Вот именно. Думать надо, прежде чем ляпнуть чушь какую.

Бумага, сто процентов, была липой. Нарисовать они могли всё что угодно, так что наличие документа ни о чём не говорило. А вот говорило и даже орало об очень многом то, что из милицейского вертолёта велась стрельба по машине оперуполномоченного КГБ, причём при исполнении. И к этому был без сомнений причастен вот этот самый товарищ Сёмушкин, похожий на ласкового бульдога.

— Проблема в том, — продолжал он, — что твой Весёлкин государственный преступник. А, поскольку, официально он работает в КГБ, доверить расследование КГБ мы не можем.

Ну-ну, дядя. Рассказывай дальше, уже очень интересно становится и…

— Что он тебе пообещал? — сверкнул глазами Бульдог Сёмушкин. — Погоди, дай я сам скажу. Спецшколу КГБ, да? Сразу после института, а потом? Работу за границей? Агентурную? Но надо пройти испытание, верно? Что, думаешь, ты один такой? Знаешь, скольким молодым людям он уже жизнь испоганил?

Полковник поставил чашку и изменил позу, сев точно так же, как я. Опёрся одним локтем о стол, а второй положил на спинку стула. Ну-ну. Я про себя хмыкнул. Он хотел вызвать неосознанную симпатию, повторяя мои движения. Ну-ну… молодец… Психолог, бляха.

— Смотри, — чуть подался вперёд бульдог. — Да, не скрою, мне нужно от тебя всё, что ты знаешь о Весёлкине. Вообще всё, до последней мелочи. И я могу засадить тебя так глубоко, что ни один прокурор не найдёт, понимаешь? Возможности у меня имеются. Но давай сделаем так… Я вижу, парень ты неплохой и единственное, почему связался с этим типом — это желание помочь Родине. Поэтому поступим мы вот как…. Скажешь мне одну только вещь. Только одну, маленькую и незначительную. И всё. И считай на этом всё, можешь ехать в своё общежитие.

— Так засадить меня может и Весёлкин, — с сомненьем произнёс я. — Не менее глубоко, чем вы.

— Кто? — развеселился Сёмушкин. — Да ты его уже никогда больше не увидишь. Ты уже использованный материал. Что тебе пообещали, что свяжутся с тобой, когда понадобишься? Да? Ну видишь? Это всё брехня. Ладно, не отвлекайся! Скажи мне только одну вещь из всего, что мне нужно. Где ты был? Куда он тебя посылал? Говори спокойно, здесь кроме меня и тебя нет никого, приобщить твои слова к делу я не смогу. А ты скажешь и пойдёшь дальше по своим делам. Лады? Давай. Куда он тебя отправлял?

Да-да, никого, кроме нас здесь нет, а запись-то идёт. Оперативные материалы собираются. Он меня обрабатывал по всем правилам психологии. Испугал посадкой и тотчас предложил выход, как этого избежать. Потом сказал, что ему нужно было о Весёлкине всё, что я знаю, но разрешил мне сообщить только одну вещь, место моей командировки. Этот приём назывался приманкой. Ну, а если клиент сказал «А», скажет и «Б», как миленький скажет. И всё остальное выложит.

Приёмов таких существовало много. Мне в своей работе их применять не приходилось, профиль другой, но учить когда-то учил. Триста лет назад, конечно, но кое-что ещё помнил, как выяснялось.

— Куда? — наседал Сёмушкин. — Да говори-говори, не бойся. Пойми, ты не предаёшь, а спасаешь Родину! Куда он тебя посылал? Где ты был? Куда ездил? На каком виде транспорта? Какова конечная цель поездки?

Давил бульдог красиво, с интонациями, обкладывал, сыпал вопросами, не давал обдумать ложь, не позволял сосредоточиться. Он увеличивал темп речи, говорил всё быстрее, а скорость речи в большинстве случаев помогает получить согласие.

Потом он вдруг резко замолчал и продолжил после короткой паузы уже совсем другим, значительно более мягким голосом.