Теперь я Волан-де-Морт?
Шрифт:
— Мне трудно понять, что ты для меня сделал, — сообщили мне. Комнату медленно заполнил свет. Но не мой. — Ты даёшь мне еще немного времени, а время мне всего дороже и нужней, оно мне враг, и отблагодарить тебя, видно, не могу никаким способом. — Она запнулась. — А когда время пройдёт? Что тогда?
— Вернёшься в больницу, мам, в 1926 год.
— Иначе нельзя?
— Мы не можем изменить Время. Мы взяли тебя только на миг. И вернём тебя на больничную койку в тот же миг после того, как забрали. Таким образом, мы ничего не нарушим. Всё это уже история. Тем,
— Два месяца, — сказала она.
Она говорила мне о своей жизни. О вечной осени. Говорила о пустынном мраке, об одиночестве, о том, как мал никому не нужный человек. Говорила о вечной, но растоптанной любви. И ещё — о своём новорождённом сыне, и какой он на ощупь, и о чувстве высокой судьбы, о неистовом восторге, с каким наконец-то хочется жить, оставляя позади все прежние печали. Она говорила и говорила, минут сорок, до хрипоты.
Пора. Я симулировал, что что-то пошло не так. Комнату тряхнуло.
— Мам, что-то пошло не так. И у нас теперь намного меньше времени.
— Мне плевать, что случилось, как и почему, — возразила Меропа. — Я знаю одно: я остаюсь!
— Мне тут сообщили, что скоро всё нехило рванёт и тебя при любом раскладе затащит назад, — ну не совсем скоро.
— Назад, в тысяча девятьсот двадцать шестой? На кладбище, под камень? — сказала Меропа, закрыв глаза. — Не хочется мне, Том. Лучше бы я про это не знала, страшно знать такое…
Голос её замер, она уткнулась лицом в ладони, да так и застыла.
— А может… — предложила она, и я увидел в её лице какой-то безумный запал. — Я же теперь здорова? Пошлёте меня назад здоровой? Я встану и утру могильщикам нос. Пойду в Лютный продавать ногти и волосы, как-нибудь скоплю на палочку, а там можно и посудомойкой в Дырявый Котёл. Только заберу тебя из приюта… Или… Я ведь чистокровная, приведу себя в порядок, найду какого-нибудь богатого полукровку, что хочет породниться с чистокровной, и здравствуй брак по расчёту. А может…
— Это всё невозможно, — отрезал я.
— Ну… а если?
— Мам, ты всё разрушишь.
— Что — всё?
— Связь вещей, ход событий, жизнь, всю систему того, что есть и что было, что мы не вправе изменить. Я могу умереть на прошедшей войне, твои внуки не родятся. Кроме того, я не всемогущ. Если я попытаюсь вас спасти — сюда явятся невыразимцы и авроры. Всех я не убью, только сам умру. Но я всё равно буду сражаться.
— Не надо! — Сказала она. — А если я убегу и вернусь без твоей помощи, Том?
— Хроноворот у них под контролем. Нам не выйти из этого помещения. Они решились на эксперимент, но держат его под контролем…
— Прости меня, Том. Очень не хочется умирать. Ох, как не хочется! Особенно когда знаешь, ради чего жить!
Я подошёл, стиснул её руку.
— А ты смотри на это так: тебе удалось небывалое — выиграть у смерти несколько часов сверх срока! Подумай об этом — и тебе станет легче.
— Спасибо тебе. А ты не слишком издержался? Есть
чем кормить семью?— Есть. Не переживай за меня, — серьёзно ответил я.
А сейчас настанет момент, ради которого всё задумывалось.
— Я так хочу сделать для тебя что-то. Чтобы скомпенсировать своё отсутствие рядом с тобой…
— Кое-что ты можешь сделать. Обряд материнской защиты.
— Я никогда об этом не слышала… И я… посредственная волшебница… И палочки у меня нет… А у тебя есть?
Я показал одну из своих палочек.
— Тебе ничего не надо делать, только искренне пожелай мне помочь, невзирая на свою смерть. И капни на зеркальце кровью.
Руны я уже нарисовал заранее, прикрыв штукатуркой. Ничто не надо пускать на самотёк. Кроме того, мне не нужна стандартная защита крови — Альбус и её пробьёт.
Она поранила палец о вилку и испачкала кровью зеркало. Потом в комнату вошёл один из моих големов, что был человекоподобным и носил одежду невыразимца. Он поднёс ей флакон с зельем. Она тут же выпила. Её состояние стало стремительно откатываться на прежний уровень.
— Прощай, Том! — крикнула она. — У тебя глаза отца!
Почти мгновенно она упала на пол.
Руны в комнате засветились — сначала я увидел это магическим зрением через штукатурку, потом штукатурка начала растворяться. Чем хуже становилось Меропе, тем лучше — мне.
Я подал Элисону сигнал. Белла и Лестрейнджи не дадут ему ступить. Хлопок. Меропа исчезла. Меропа оправилась в прошлое, чтобы оказаться там и тогда, откуда мы её взяли. В том же самом состоянии, в той же одежде и с теми же бактериями.
Что бы я сказал Альбусу при встрече? Она получила всё что хотела и умерла. Немногим так везёт!
Я корчился на полу. В комнату вошли мои новые големы и стали заталкивать меня в котёл с зельем бирюзового цвета. Что-то слишком часто я варюсь в собственном соку.
Минут через пятнадцать я вместе с Воскрешающим камнем вылез из варева и отправился на один из полигонов.
Самое время кое-что проверить.
Вспоминая свои ощущения после Освенцима, я пробовал колдовать Светлую магию. Ничего не получалось. Нет, жертвы не напрасны. Каждая жертва приближала меня к цели. Если долго биться, можно разбить. Обычно — голову, но иногда — стену.
Я — самый искусный Тёмный маг, не стесняющийся в средствах и имеющий Воскрешающий камень. Но этого мало. Кровь всему будет ответом. Кровь любящих тебя. Кровь Барти, кровь Беллы, кровь Дельфи, кровь Меропы. Их кровь в моих жилах. А кровь — это магия.
Усилие воли — и даже не заклинание, метаморфизмом меняю структуру руки, и мою руку покрывает моя кровь. Творю заклинание, что я пробовал сотни раз. С моей руки в мишень устремляется Стрела Света.
Полигон заполняет мой смех. Нет, я не сошёл с ума — наконец-то, после стольких лет напряжения у меня получилось!
Правой рукой я наколдовываю чёрный сгусток, левой — пронзительно золотой. И кидаю это вперёд.
Удивляясь, как тренируется Альбус, я через полчаса подбираю режим: моя первая «Песнь Света и Тьмы» сносит мишень.