Терминатор 1965
Шрифт:
А с Галиной обидная промашка, да. Дёрнул же чёрт завалиться на квартиру к Тоне, не озаботившись надёжными документами и безупречной биографией. Думал, содрав личину Вити Протасова, погулять год-другой, присмотреться к жизни столичной. Кто ж знал, что Свечина с супругой Брежнева в приятельских земляческих отношениях?! Так бы через Галину вышел на генсека на раз-два. Но левый чувак с украденным паспортом вычисляется КГБ влёт, значит надо, основоположника перефразируя, сделать шаг назад, чтобы потом, два шага вперёд. Мелькнула даже мысль «вселиться» в неведомого пока никому Чурбанова и «зазнакомиться» с Галиной Леонидовной на пять лет раньше. Хотя, почему именно Юрий Михайлович? Вон уже сейчас есть на примете бравый подполковник угрозыска
Однако менять историю, используя методы Казановы-Распутина не хотелось категорически. Ладно бы фанател от советской власти, старался всеми силами предотвратить развал СССР, тогда б спешил. А так далее эпизоды с Горбачёвым и Андроповым призваны всего лишь немного раскачать ситуацию, чуть по-иному повернуть историю, силы свои прогрессорские попробовать и только лишь. Ладно, пойдём путём другим, благо и интересный запасной вариант как-то нечаянно нарисовался, в моей недавней поездке по Подмосковью.
Уж прости, Коля Писаренко, но расстаёмся мы с тобой…
На новогодние праздники «уехал к семье», поставив Антонину перед сим горьким фактом. Мол, я ж чекист, майор разведки и примерный семьянин. А к ней в доверие втирался из-за планирующегося армянскими националистами, из-за рубежа направляемыми, покушения на руководителей партии и правительства. Теперь же, прощай дорогая и прости, спасибо за любовь…
Бедная женщина так выла и рыдала, что пришлось задействовать «Слияние и Контроль» дабы «вправить мозги» влюбчивой гражданке Свечиной, не хватало ещё депрессии и прыжка из окна.
– Слушай внимательно, Тоня. Я уезжаю. Далеко. Очень далеко, на край географии. Лет на пять, а может и дольше. Потому, на всякий случай прощаемся, надеюсь добрыми друзьями расстаёмся. Да, меня не Колей зовут, паспорт у похожего советского человека, ни о чём не подозревающего, скопировали. Да не реви ты!
– Как, как зовут то???? – Антонина зашлась в рыданиях, «пробив» даже мой «антинегативный блок».
– Даст бог, приеду из командировки жив-здоров, тогда и расскажу всё как есть. А пока – Коля! Ну, не плачь, хорошая моя. Прекращай реветь. Встретишь ещё человека достойного, семью создашь.
– Я же постарею сразу как ты уеде-е-е-е-шь. Я ж годы сбрасываю на твоём хрене прыгая-я-я-я…
– Антина}-чно рассуждаешь! Я не волшебник и там у меня не волшебная палочка. А чтоб свежесть и молодость не покидали – физкультура, плавание и лыжи зимой. Да, человек если от меня постучится, приюти. Обязательно приюти, мою комнату сдай. Опасение есть, что армяне не успокоятся. А так под присмотром будешь, под охраной…
Еле покинул гостеприимную квартиру на Кутузовском и её любвеобильную хозяйку. Путь держал в Коломну, где намеревался перевоплотиться в тамошнего художника оформителя ДК «Железнодорожник» запойного пьянчугу Игоря Никитина. Труженики коломенского вагоноремонтного депо, впечатлённые выдернутыми из будущего песнями барда Новикова в моём исполнении, рассказали про стерву Маринку, бляданувшую с секретарём райкома комсомола за две недели до свадьбы с художником и музыкантом Игорьком. После чего мастер кисти и слова резко ушёл в запой, в котором и пребывает уже скоро как три года. И все попытки Марины доказать, что ничего не было с вожаком комсомолии, то баб завистливых сплетни, успеха не возымели. Художник пил, исполнял самодеятельные песенки и снова пил.
Я же, коротая время до отъезда в столицу, по наитию зашёл в тот клубешник, мельком видел Игоря, некогда здоровенного, а ныне испитого, высохшего брюнета. И рисунки его видел. Товарищ Никитин помимо написания лозунгов и загулов, ещё и сторожем на две ставки трудился, в сторожке при ДК и жил, изгнанный из общежития из-за двух пожаров от непотушенных сигарет. Повезло, что сразу спохватывались оба раза.
И вот, третьего января 1967 года, когда вся страна, весь советский народ, рабочие, колхозники, студенты,
техническая и творческая интеллигенция, за исключением лишь блаженствующих на каникулах школяров, устремились на работу и учёбу (не было в СССР долгих новогодних праздников, вот не было и всё) Игорь Владимирович Никитин ушёл в мир иной, искренне надеюсь, в лучший мир.Разумеется, для окружающих художник и бард самоучка живёхонек и даже поздоровел немного за праздники то новогодние. Ну, так и пил Игорь со знакомцем Николаем совсем чуть-чуть, не пивка для рывка, конечно, но и не в хлам, перемежая застолье разговорами. Когда 30 декабря, в разгар детского утренника к хмурому с похмелья Никитину подошёл бравый незнакомец, позвякивая бутылками, в сетку авоську нарочито-показательно помещёнными, предложил поправить здоровье и поговорить за жизнь, как откажешь хорошему человеку в общении? В кондейке-сторожке на удивление чисто, Игорь пояснил, что бардака не любит и всегда по утрам ликвидирует последствия застолий. – Часто употребляешь?
– Да, как и все. Работу выполняю, премии не светят, так и идут начальнички на хутор…
– Логично. Ну, хозяин, двигай первый тост.
– За гостей, которые приходят вовремя и с нужными подарками!
Понятно, понравился творческому алкашу «подарок» – сетка с тремя бутылками «беленькой» и тремя же портвейна. И закусь, разумеется, мы ж не ханурики какие, с понятием и при деньгах люди. Жахнули по первой, художник закурил, я же, никотин не употреблял ни в первой жизни, ни в последующих, схватился за гитару. Сообразно обстановке исполнил хит тёзки и однофамильца Новикова «В захолустном ресторане».
– Твоё?
– Нет, я сочинять не особо, есть парнишка из Бишкека, Саня Новиков.
– Откуда?
– Да из Фрунзе, местные басмачи кличут город то ли Бишкек, то ли Пишкек. Там Новиков и проживает.
– У меня тоже есть кое-что, – процедил Игорь важно и многозначительно, не вынимая беломорины, – дай-ка инструмент!
Особых талантов в рифмоплётстве у товарища Никитина не наблюдалось, не «кровь-любовь», но максимум студент из самодеятельности, кумир курса экономического (насквозь девчачьего) факультета. Пять песен кряду про подлую измену коварной стервы, сволочных друзей и негодяев соседей дали представление о «богатом внутреннем мире» коломенского интеллигента в первом поколении. Из дальнейшего разговора выяснилось, Игорь сирота, отец от ран помер в 1955, мать совсем недавно отдала Боту душу, намаявшись и с Игорьком (в этом месте не выдержал, заплакал собеседник) и с сестрой непутёвой, Катериной, вышедшей замуж за деревенского алкаша и в дерьме загибающейся с тремя то ребятишками. А вот он, Игорь (тут уже гордо, голову подняв и подбоченясь начал изрекать) уехал из колхоза, ибо делать там нехер, а таланты надо реализовать. Но сволочи начальники и бабы изменщицы порушили всю карьеру…
Дверь сторожки скрипнула и вошла та самая Марина, которая «Уличная красотка», она же шалава блудливая.
– Я так скажу, Игорёха, – как будто речь прерванную продолжаю, быстро зачастил, – с твоими талантами валить надо из здешних ебеней. У меня на «Мосфильме» хороший приятель в административно-хозяйственной части работает, поможет устроиться в оформительскую группу: реквизит там всякий делать и прочее. А постепенно втянешься, знакомства заведёшь, песни покажешь сценаристам, так и пробьёшься на самый верх. Тут же ловить нечего, помяни моё слово.
– Это кто тут вербует комсомольцев на стройки Сибири? О, ещё один гитарист самоучка, ещё один непризнанный гений. С утра начали творческий процесс?
– Иди ты знаешь куда, – Игорюша, похоже застеснялся, видимо притирает «по старой памяти» Марине тугосисей и крутобёдрой, или пытается, но ни за что в том не признается «общественности», чтоб мужики тряпкой не посчитали героического танкиста (срочную отбарабанил в Венгрии, сержант, командир танка).
– Куда? А есть ли смысл туда идти? Прокудыкал, пропил себя, толку то от алкаша. Николай, кажется?