Терминатор 1965

– Точно так. Ихь бин Николас!

– Помоги столы убрать из зала, вечером танцы, надо после ребятишек школьников подготовить всё чин-чином, а помощнички нарезались с утра пораньше, еле ползают. Ты вроде в норме.

– Ведите, о прекрасная завклубом! За ради ваших глаз зелёных прям сейчас готов на любые подвиги. В том числе и трудовые.

– Пошли, балабол.

Двинулся за «прекрасной завклубшей», беззастенчиво пялясь на «корму» девушки, отметив как Игорь поначалу дёрнулся за нами, но окинув мутным взором стол, заставленный выпивкой, предпочёл остаться в сторожке. Победил, эх, победил зелёный змий, пригасил ревность и порывы любовные у товарища Никитина. И не хочется парню отпускать пусть и бывшую, но таки зазнобу с потенциально опасным мужиком столы двигать, но как запасы спиртного без присмотра оставить? Дилемма дилемм!

С работой управился минут за пятнадцать, там и дедов то – протащить столы в неудобные, узкие двери. Но поскольку силушки через край, пёр мебель в одного, лихо притираясь к косякам.

– Шустрый, – Марина оценивающе, с прищуром посмотрела на нечаянного помощника, – подходи вечером на танцы, место за столиком, считай, заработал.

– Только если соседка будет хоть вполовину также хороша, – ответил, взгляд устремив на блузку труженицы культуры, почти не скрывающую соблазнительные полушария.

– Шу-у-устрый. Поглядим, может, и найдём кого…

Эх, девонька, да на кой вензеля вокруг тебя выписывать? Поди, ещё придётся мордобой учинять с подвыпившими конкурентами. Иной, иной у киборга-иновременца интерес. Игорь Владимирович почти идеально вписывается в схему по продвижению таланта из провинции, энергичного и настойчивого барда и художника в «высший свет», в советский так сказать бомонд…

Пока народ пел и плясал, радуясь достижениям советской космонавтики и скорой колонизации Луны и Марса, мы с Игорьком «беседы беседовали». Понятно, то был монолог Никитина, рассказывающего нечаянному собеседнику о жизни своей со скамьи школьной и до дней нынешних. Про деревню из которой «слинял» в армию, про службу и про полковую самодеятельность, где выучился на гитаре, про дембельские дела и жизнь в Коломне. Про Маринку – стерву, само собой. Вывернул наизнанку спившегося художника, даже жалко стало пропойцу. Могу ведь «починить» гражданина: бухать бросит, семью заведёт, в передовики выбьется.

Но! Есть такое слово суровое – целесообразность. Паскудно, ой как паскудно чувствовал себя, выпивая с будущим покойником, потому и алкоголь не «расщеплял», немножко дурманя разум и совесть. «Слияние и Контроль» не позволяли отключиться от коктейлей из водки и портвейшка, но был весьма близок к «пограничному состоянию», когда вливал собутыльнику ударную, непереносимую среднестатистическим человеком дозу…

Как только Игорь отдал Богу душу а может и переместился в какую иную реальность, лучше буду так считать, спрятал сторожа под топчан.

Сам же, обрядившись в шмотки Никитина, на полную мощь врубил модерацию «морды лица». Если быстро, то оно ой как больно, но перетерпел, превозмог, через пару часов неотличим стал от Игоря Владимировича, одно лицо, вплоть до последней веснушки. На теле тоже пару пятнышек приметил и «перенёс», это вообще секундное дело. Проблема в другом – Никитин тощ, хоть и высок, около 182 сантиметров. Рост подходящий, в него и «втиснусь» без проблем. А вот сгонять вес категорически не хочется. Разум прям вопиет и приказывает оставить «стратегический запас»!!!

В темпе обрядился в поношенный сторожёвский тулуп, в нём не так заметна «прибавка в весе», свои, вернее Писаренко Николая вещи спрятал в баул. Мало ли – уехал по делам гость приятель, сказал шмотьё потом заберёт, а куда уехал, зачем – да кто у случайных собутыльников биографией интересуется?

Итак, по голосу от почившего художника неотличим, по роже также один в один, а как объяснить что поправился на двадцать кило за двое суток пьянки – тут надо покумекать. Самое простое валяться на топчане и всех посылать, имитируя похмелье. Но надо же ещё тело куда то деть. Благо нашёлся железный ящик – вытащил в нём останки на улицу, а морозы сейчас хорошие, ни о каком глобальном потеплении речи не идёт, зима и в Подмосковье зима.

Припёрлись два хмыря, скорее всего Валюха и Серый, корефаны покойного. О дружках и сменщиках я первым делом узнал, погрузив Игорька в транс и задавая вопрос за вопросом. Кондейка сторожовская идеальное место для выпивох, особенно в благословенное советское время. Тем более батарея пустых бутылок, рядом в снегу прикопанная, как бы намекает…

– Какого хера припёрлись?

– Чего ругаешься, поправить здоровье не желаешь?

– Участковый предупредил, если шалман не сверну, заеду на 15 суток, так что валите отсюда.

– И куда податься с утра пораньше? Закрыто всё, рюмочная через час заработает.

– Похер на ваши проблемы, со своими бы разобраться…

Первый контакт в новом обличье прошёл благополучно, только вот снежок, столь любезный ребятне и поэтам, навалил-нападал, так его растак, в немалом количестве. А у сторожа тут ещё и функционал дворника. Ну, это без проблем. Прошёлся с лопатой здоровенной перед центральным входом, засим, с валенок снег посбивав, двинул к номинально числящейся заведующей Дворцом Культуры железнодорожников Марии (на самом деле Марфе) Кузьминичне Феоктистовой. Без пяти минут пенсионерка Кузьминична родом из той же деревни, что и Никитин, родителей знала хорошо и симпатизировала бедолаге Игорёше – вытаскивала из вытрезвителя, подкармливала домашней едой. Судя по всему, планировала тётка подлечить запойного сторожа и художника-оформителя и к старшей дочери, разведёнке с двумя детьми, «пристроить». Но такого счастья нам не надобно, нужен скорый расчёт и документы на руки.

– Добрый день, с наступившим Новым Годом, Марья Кузьминична!

– Добрый. Ты никак поправился?

– Вещи в сторожке пропадать стали. Всё что мог, натянул на себя.

– А больше пей с дружками, доведут до тюрьмы. Давай поговорю с комендантом, чтоб в общежитии восстановили.

– Спасибо, но незачем. Увольняюсь. Уезжаю.

– Батюшки светы, в который раз то? Снова сибирские ГЭС строить едешь? Ах, в этом году – первый! Нет, похоже, никуда не денешься от змеи Маринки, пока она рядом и хвостом вертит. Поскорей бы уже замуж вышла стервозина и уехала подальше. Глядишь и ты б поуспокоился. Приворожила парня, ведьмачка.

– Всё всерьёз, Марья Кузьминична. Зовёт дружок армейский в столицу, есть мастерская при райкоме, плакаты писать на все случаи жизни, лозунги и прочее. И график работы свободный и подкалымить всегда можно.

– Который дружок, приезжий, с кем пил в Новый Год?

– Ага, Колька. Механик-водитель был в соседнем взводе, он на гитаре то и научил.

– Точно, говорили девчонки, мол хороший певец в сторожке пьянствует. Звали даже на танцы-обниманцы, только вам лишь бы шары залить. Баб вокруг – выбирай не хочу, а мужики к винищу присосались.

– На этот раз, правда, всё серьёзно, Марья Кузьминична, прошу, оформите побыстрее, пока не передумал. Не вырвусь иначе отсюда, сопьюсь. Заведующая лишь головой покачала, не веря в преображение непутёвого Игорька, но вечером сама зашла в сторожку, спрашивала, не передумал ли. Не передумал.

Ещё только готовясь к финальной части операции, поименованной как «Утилизация», в обличье Коли Писаренко, щедро раздавая трёшки и пятёрки (червонцы и четвертные не светил, чтоб разговоры не пошли) заказал бочку и, «в комплекте», негашёной извести, всё по старой схеме. Но, «по ходу пьесы» пришлось переиграть сценарий. Зарядил червонцем не местного, из Озёр, водилу калымщика, который и привёз на пустынный берег Оки рыбака со всеми «рыбацкими причиндалами», после забыв начисто о той денежной поездке.