Террариум черепах

– Леонова, чего ты хочешь? - тихо спрашивает он.

– Ты рушишь мою жизнь, - выдыхаю я.

– А ты сводишь меня с ума, давай меняться, -

огрызается он.

Я с возмущением смотрю на него.

– Почему это?

– Ты знаешь, почему.

Здесь темно и тесно, а он стоит вплотную. Мне

жарко, но меня бьёт дрожь. Мои руки мелко дрожат,

дыхание прерывистое и тяжёлое.

– Не знаю…

Его губы стремительно накрывают мои и моё

нервное напряжение, достигшее пика, неожиданно уходит.

Я целовалась только один раз в своей жизни и тоже

с Максом, но это невозможно сравнивать. Это очень…

очень хорошо. И странно. Я обнимаю его руками за

шею и прижимаюсь сильнее. Моя куртка неожиданно

летит в сторону. А за ней и футболка. Но меня это

не волнует, именно сейчас, в этот момент мне кажется

это таким правильным и нужным, жизненно необходимым,

что у меня не возникает ни сомнений, ни чувства

стыда. Вслед за моими джинсами, летит в сторону и

его футболка.

Раздаётся трель дверного звонка и мы оба замираем.

– Отец за чем-то вернулся, - спокойно поясняет он.

Я подхватываю свою одежду и прячусь в ванной.

Он натягивает футболку и идёт открывать. В ванной

я осознаю, что мы только что собирались сделать.

Меня охватывает ужас и… разочарование. Я хотела

продолжать, стоит признать. За всеми этими мыслями

я не сразу слышу звуков за дверью. И только потом,

опомнившись, прислушиваюсь. Чёрт… это что, Лера?

Точно Лера. И судя по характерному шуму, уходить

она не собирается. О Боже… Мне придётся выслушивать

это вновь?

По моим щекам беспрерывно текут слёзы, я на

грани истерики, но каким-то чудом не издаю ни звука.

Неуклюже натягиваю свою одежду, осторожно выскаль-

зываю из ванной. На горизонте никого. Я быстро

обуваю ботинки и выбегаю из злосчастной квартиры.

Так плохо, как сейчас мне уже давно не было.

Сорок пять

Сколько способен вынести человек? Если говорить

откровенно, раньше я считала, что всё. Все испытания,

которые может даровать судьба, или те, что он

выстроит себе сам. Я за свои шестнадцать лет пережила

не так уж и мало. Смерть бабушки, она умерла от

рака. Смерть дедушки, он умер через неделю после неё,

не выдержав горя. Развод родителей, смерть отца. Я

с этим справлялась. Через силу, через боль, слёзы, но

справлялась. Никогда не давая себе слабину. А тут

Макс в два счёта просто довёл меня до ручки. Человек

может выдержать всё. Но я не выдерживаю.

Пропал аппетит. Сон. Навалилась апатия. Я больше

не сплю по ночам. И не потому, что меня обуревают

дурные мысли. Я просто перестала спать. Я ложусь

на кровать, закрываю глаза и… лежу. Тихо. Неподвижно.

Всю ночь. Сна нет и всё тут. Поначалу было вроде

ничего, но потом начала накапливаться усталость, которая

со временем превратила меня буквально-таки в овоща.

Но опять же, ничего. Я валюсь с ног от усталости.

Я перестала нормально соображать. Но я по-прежнему

не могу спать.

Есть я тоже не могу. Поначалу меня и это не

волновало. Но потом, когда мне это изрядно надоело,

я попыталась впихнуть в себя еду силой. В итоге

меня долго и болезненно рвало. Конечно, это всё

вызывает опасения и заставляет меня сильно переживать.

Меня, обычно довольно-таки беспечно относящуюся к

собственному здоровью.

Мама, конечно же, замечает неприятные изменения

во мне. Но я всё отрицаю и отмахиваюсь, неустанно

твердя, что всё хорошо.

Я по-прежнему хожу в школу, хотя мозг у меня

теперь работает очень и очень плохо. Подруги тоже

волнуются за меня, всё время допытываются, стараясь

узнать, что со мной случилось. Я только невесело

усмехаюсь. Если бы я знала.

У нас химия. Зытова, похорошевшая и бодрая

(видимо, развод остался в прошлом) объясняет новую

тему. Хотя, как объясняет? Как по мне, бубнит там

что-то монотонным голосом робота. Я ни слова не

разбираю. И, видимо, я одна, потому что все остальные

её внимательно слушают и периодически что-то

сосредоточенно записывают.

– Леонова, ты сегодня вообще не собираешься

работать?

Я вздрагиваю и поднимаю голову. Она смотрит

на меня неодобрительно, чуть приподняв бровь. Я

чувствую себя полной идиоткой, потому что понятия

не имею, что она только что сказала.

– Так, всё ясно, - вздыхает она. - Выходи-ка к

доске.

Я медленно встаю и иду по направлению к ней,

изо всех сил стараясь не пошатываться.

– Рисуй схему человеческого желудка, - говорит

она и протягивает мне мел.

Я беру его дрожащей рукой и впериваю взгляд

в доску. Я понятия не имею, что делать. Какая к

чёрту схема, я на ногах-то еле стою. Я поворачиваю

голову и смотрю на Макса. Он сидит за своей

неизменной предпоследней партой второго ряда. Смотрит

озабоченно, нахмурив светлые брови. Волнуется, что ли?

За меня? Я что, выгляжу так, что за меня уже пора

начать волноваться? Нет, я конечно, понимаю, что

выгляжу я не ахти, но я не знала, что это не только

мне заметно. Я вновь смотрю на доску. У меня перед

глазами чёрные точки, в голове каша. Я устала. Я

смертельно устала.

Сорок шесть

Я проснулась в помещении, стены которого окрашены

в бледно-голубой, а потолок - в стерильно-белый. Я лежу

на кровати, застеленной таким же белоснежным постельным