Территория моей любви

Никита Михалков в роли Сергея Бородина в фильме Даниила Храбровицкого «Перекличка». 1965 г.

Даниил Храбровицкий, повторяю, был очень сильным сценаристом с прекрасным чувством формы и обостренным чувством драматургии. Но как режиссер он все время натыкался на проблемы, о которых совершенно не имел представления. Допустим, как объяснить актеру, что нужно играть? То есть то, что он желал увидеть, конечно же, он мог обрисовать, но помочь актеру на площадке исполнить это, подвести его к верному решению, выдумать, как пластически что-то ему подсказать… – к сожалению, этого дара он был лишен. Поэтому очень часто все мы утыкались в то, что режиссер просто показывал пальцем в страницу сценария и говорил: «Тут все написано».

Но нам, актерам, этого было мало, мы хотели от начала к финалу развивать психологический рисунок своих образов, и актерски – психологически, пластически – развить сами сцены… Так что порой Храбровицкий, как человек вспыльчивый, бросал сценарий на пол и начинал его топтать, крича: «Конечно, это все говно! Никто не хочет этого играть! Все это ужасно написано!»

Я мог понять его истерику. Она шла не от злобы и не от нелюбви к нам. А от некой профессиональной беспомощности, которой он – увы – не чувствовал. Как не чувствуют многие, кто берется за это труднейшее дело. Со стороны-то кажется: всё так просто, зримо и так понятно написано, бери и играй. Но кино и режиссура – это намного более тонкая, многогранная и многосложная вещь, которая требует соединения огромного количества творческих, производственных линий и человеческих усилий, для того чтобы все они сомкнулись и переплелись вдруг в одной точке! И принесли желанный результат.

И конечно, на картине «Перекличка» очень часто нам, актерам, приходилось самим добираться до сути. И когда это именно так происходило, то к чести Даниила Яковлевича следует признать, что независимо от того, получалось ли то, что он хотел, или же то, чего, как нам казалось, он и предположить не мог, он не испытывал комплексов авторства и первородства, а искренне радовался всем удачам, которые переходили в итоге на пленку.

Оператором был Юра Сокол, уехавший потом в Австралию, очень хороший оператор, замечательно понимающий и чувствующий смысл и силу черно-белого кино, ибо картина была черно-белая.

Я думаю, что эта картина могла быть лучше. Если бы там было больше кино. Слава богу, фильм сложился в результате профессиональным и законченным, но с точки зрения киноискусства ничего особенного не являл. Потому что был простым перенесением на экран литературного произведения, максимально близким к тексту.

«Дворянское гнездо» (А. Кончаловский, 1969)

Роль юного князя Нелидова в картине «Дворянское гнездо» была предложена мне братом.

Это был небольшой, но очень чувственный, законченный эпизод, в котором снимались Леонид Кулагин, игравший в фильме главную роль – Федора Лаврецкого, и Коля Губенко, приглашенный, как и я, только для этого эпизода – на роль купца-лошадника. Коля был мастером спорта по акробатике. Одно наслаждение было смотреть, как он работает, как движется, как он пластичен.

Идея решения этой сцены была чуть от вестерна: лошади, цыгане, вот вырывается на волю из загона необъезженный жеребец, Коля его останавливает, усмиряет… Все очень лихо и фольклорно. И вся моя роль построена на этаком полупьяном кураже молодого князя, бонвивана, осознающего свои возможности и в то же время очень сентиментального и по большому счету человека чувственного.

Мой князь задирает Лаврецкого, дело идет к дуэли. И вдруг: «Нехорошо, князь, – говорит Лаврецкий. – Когда вы маленький были, я вам конфеты возил… А вы их ели». И весь воинственный задор слетает с юного дуэлиста. Князь грустно усмехается… Воспоминания детства с бесконечностью их ощущений – сильнее.

Роль крохотная. Почти без текста. Как же успеть выразить все эти глубины?..

В этой маленькой роли, как целое небо в одной капле дождя, должна была просиять душа России – как ее видел Иван Сергеевич Тургенев, как ее видел тогда и мой брат. Привитые в XVIII веке дуэли, идеи немецкой и французской философий, легкие барыши… – все наносное, европейское, от одного правильного слова, от одного детского воспоминания проваливается в тартарары.

Никита Михалков в роли князя Нелидова в картине А. Кончаловского «Дворянское гнездо»

Удалось ли мне все это выразить – решать зрителю. Но эпизод получился, на мой взгляд, очень красивым, законченным и пользовался во всех кинозалах успехом. Впоследствии на творческих встречах со зрителями я всегда с удовольствием его показывал.

Мы снимали в Куркине, под Москвой, в том дворе, в котором я спустя много лет снимал уход красноармейского эскадрона под командованием героя Шакурова для картины «Свой среди чужих».

«Станционный смотритель» (режиссер С. Соловьев, 1972)

На этой картине я познакомился с Николаем Пастуховым, замечательным артистом, прелестным человеком, странным, трогательным. Потом мы встречались с ним и на «Рабе любви», и на «Механическом пианино».

Николай Исаакович был человеком совершенно не похожим на актера. Иногда мне кажется, что он, собственно, и был тем самым Выриным, трогательным, скромным, несколько пугливым и в то же время с замечательным, открытым и очень глубоким актерским темпераментом.

Никита Михалков в роли гусара Минского в фильме Сергея Соловьева «Станционный смотритель». 1972 г.

Марианна Кушнерова, сыгравшая дочку Вырина – Дуню, была очень милой, хорошо сложенной девушкой, которая чудно выглядела в костюмах того времени, хотя чрезвычайно мало понимала, что она делала. Но была тиха, скромна и выполняла все, что требовал от нее режиссер, – настолько, насколько могла.

Я играл ротмистра Минского – заезжего столичного офицера, Дуниного соблазнителя. Этот проходной, по сути, в пушкинской повести образ мы с режиссером Сережей Соловьевым решили немного развить, причем даже не сочиняя ему лишних слов. Вообще мы решили как-то очеловечить его роман с Дуней, подарив развитие их отношениям, – и появилась игра в снежки, комичные конные проезды Минского в валенках по двору перед Дуней и многое другое…

На этих съемках произошла одна очень серьезная ситуация, которая могла закончиться настоящей трагедией.

Снимали мы около Первого конного завода. Хотя было начало весны, еще стояли морозы. И пока готовились съемки, тройка, которая была запряжена в сани, ждала в декорации (по сюжету – во дворе этой станции). И, несмотря на настоятельные просьбы конников о том, чтобы периодически «прогревать» лошадей, потому что они мерзли и нервничали, у всех нашлись, как это часто бывает в кино, более важные занятия.

Володя Чухнов, оператор фильма, должен был одним куском снять, как мы садимся в кибитку, прощаемся с Выриным и уезжаем. Для этого Володя с камерой в руках должен был вместе с нами «выплыть» из станционного дома, мягко проследовать дальше и зафиксировать, как мы прощаемся с Выриным и забираемся в кибитку…

Все тогда ждали такого чуть-чуть «режимного времени» – самого начала заката, чтобы была такая красивая, полупрозрачная, голубая морозная даль. Насколько помню, задача еще заключалась в том, чтобы не дать коням заранее затоптать дорогу, потому что снега было совсем немного. Поэтому лошадей не выводили и не прогуливали. (То есть, возможно, не согревали их еще и из этих соображений.)