Теряя наши улицы

— Заметно. Слушай, а у тебя самого есть место?

— Я об этом и говорю! Я отведу вас в своё место!

— А трубка у тебя есть?

— Конечно!

— Ну ладно, так и быть, пошли к тебе, — ясно, что он хочет протащиться.

Мы возвращаемся к тому же дому, латинос, Пако, набирает код в подъезде. Дверь открывается.

— Подождите-ка здесь.

Он отходит к мусорному баку и начинает в нём рыться. Наконец, он достаёт оттуда пустую банку от кока-колы, и гордо демонстрирует её мне:

— Во, видал?! Совсем чистая, наверху была.

Я сплёвываю. Мне уже всё похуй. Лишь бы быстрей раскуриться, догнаться. Кокс отпускает, а за ним, как известно, подползает жестокая депрессия, «краш». В моей ситуации это смерть, однозначно.

Мы поднимаемся по лестничным пролётам на одну из площадок. «Вот моё место!», торжественно объявляет Пако, сгибает банку посередине и достаёт из кармана кнопочный нож. Он шустро проделывает пером несколько дырок посередине банке и подносит её мне:

— Вот тебе и трубка. Только пепел нужен.

Я закуриваю сигарету стряхиваю пепел на проделанные ножом продолговатые отверстия в банке. Когда пепел закрывает их, я отдаю Куку сигарету, достаю один камешек, разворачиваю, разламываю его ногтем. Крэк слегка крошится, крошки тоже падают на пепел. Я кладу остатки камешка в обёртке на ступеньки и беру «трубку». Пако подносит зажигалку к белым осколочкам, мгновенно тающим под пламенем на чернеющем от кокаиновой влаги пепле. В этот момент я делаю глубокую затяжку и почти сразу же ловлю такой мощный приход, какого даже от «винта» у меня не было. Он в десятки раз сильнее того, что я испытал несколько часов назад в португальском спортивном баре после порошка.

Такое впечатление, что в этом волшебном камешке была скрыта квинтэссенция головокружительных моментов человеческого счастья, которые мы лишь изредка, время от времени, переживаем в течение всей нашей долгой жизни, и оно на несколько секунд становится всецело моим. На несколько эфемерных, неуловимых секунд я словно бы возношусь над самим собой и над своей жизнью, над ужасами, мучениями и перипетиями нескольких последних лет и сливаюсь с разлитой в горних сферах божественной благодатью. Как бы я хотел побыть в этом состоянии подольше, поделиться им со своими любимыми, и даже дать немного тепла всем несчастным этого мира, потому что в этот момент я чувствую себя в состоянии сделать всё что угодно, свернуть любые горы. Но химические законы обмена веществ неумолимы, и этот эффект выделенного субстрата коки настолько же недолговечен, насколько он силён. После прихода я как бы спускаюсь, да что там, стремительно падаю с небес на землю и вот уже наблюдаю, как Куку с Пако спорят из-за делёжки остатков камешка, которые я им отдаю.

Курим дальше. В какой-то момент Куку вдруг ни с того, ни с сего молитвенно складывает руки, выставляет перед собой, над головой, и склоняется передо мной в почтительном поклоне. Я глазами спрашиваю, мол, в чём дело? Он говорит: «По-моему ты святой. Ты не обычный человек». Когда мы в молчании докуриваем четвёртый камень, уже рассветает. Куку собирает со ступенек камешки и крошки — ему кажется, что это просыпавшиеся кусочки крэка, такое бывает у всех, кто его курит. Я пересчитываю наличность. Есть червонец и ещё монетки. Чуть-чуть до трёх баксов не хватает. Пако говорит, что возьмёт на них три дозы. Обязательно надо взять ещё, только бы не домой, в эту мерзкую нору, вернее, только бы не сейчас. Выходим на улицу и идём дальше по району, искать дилеров.

Навстречу, вдоль оградки, ковыляет типичной такой тюремной, хип-хоповской походкой ещё один негр, весь увешанный рыжьём и пальцы в болтах. Пако, приветствуя его, радостно поёт на мотив Боба Марли: «African Tonight!!!». Дилер щерится, довольный. Пако, как и обещал, договаривается с ним на три дозы по пять баксов. Я ссыпаю тому мелочь с червонцем, он отдаёт мне три дозы. Продвигаемся дальше, заходим на подземную стоянку. Забираемся подальше. Я разворачиваю дозу, раскладываю крэк на капоте машины. Пако подносит мне трубку. Но не успеваю я выдохнуть после затяжки, как откуда ни возьмись из-за угла выходит здоровый такой чёрный детина и, завидев нас, начинает верещать. Просто удивительно, здоровые чернокожие лбы, когда злятся, вместо того чтобы орать благим матом, почему-то начинают верещать тонким таким голосом:

— Вы… вы… какого хуя вы там делаете?! Это же моя машина!!!

— Сорри, сорри, братан, мы ошиблись чуть-чуть, всё нормально, братан, сейчас уйдём, уже уходим, братан, — подскакивает к нему и начинает тараторить Пако. Но здоровяк не унимается:

— Нет вы… вы… Вы давайте уберите дерьмо с моей машины!..

Но Куку уже бережно собирает крэк в фольгу, бормоча при этом:

— Это хороший человек, у него работа, он семью кормит, не то что мы…

7

Когда я оказываюсь уже в своей комнате в мертвящем оцепенении пост-кокаинового «краша», я обнаруживаю, что у меня с раннего утра разрывается телефон. Я беру трубку и с удивлением слышу в ней знакомый голос. Это Славик, бакинец из соседнего цеха:

— Ну наконец-то! Алик, ты где пропадал? Тебе работа нужна или нет?

— Конечно, нужна, — несмотря на своё состояние, мне удаётся адекватно реагировать на сваливающееся на меня избавление.

— Короче небольшая такая фабрика по изготовлению рекламных лайтбоксов. «Лучше, чем неон» называется, как раз недалеко от тебя находится, за Мэри и Уилсон. Там брательник мой, близнец работает, он всё меня перетягивает, а я говорю да куда мне хозяина менять, к тому же повышение ожидается, а тут с тобой такая история. Так что давай-ка бери ручку, листик бумаги и записывай номерок.

— Славик, я… Я не знаю, как тебя благодарить, — я, в самом деле, растерян, растроган, мне не верится в свалившееся на меня счастье. В который раз, потеряв всё, я обретаю новую надежду.

— Ты записывай давай.

Я, конечно, никакой был, но, слава богу, дома были ещё остатки бурбона. Я допил «Джека», чтобы хоть немного сбить заторможенность из-за «краша», недаром алкоголь с кокаином так противоречат друг другу, и набрал номер. В общем, встретились мы с Колей, братом-близнецом Славика на Мэри и Флинт-стрит, поговорили обо всём и на следующий день, уже более-менее посвежевший я явился на фабрику. Прошёл интервью с хозяином, Моисеем Михайловичем, и с супервайзером Янушем, венгром по происхождению. Януш сразу шутить начал, насчёт татар подкалывать, мол, они миллион венгров вырезали в своё время. Я ему ответил в том духе, что мне жаль, и что меня там типа не было, я в этом варварстве не участвовал. Цех в подвале относительно небольшой, по сравнению с гигантскими помещениями «Worldwide Furnitures», оборудование антикварное, купленное на аукционах. Работа — выпиливание и сборка электрических рекламных лайтбоксов. Это даже лучше, чем компьютеризированный конвейер на мебельной фабрике, ближе к моему ремесленнопроизводительному идеалу. Вообще всё складывается просто замечательно! Я подписываю необходимые бумаги, и мне объявляют о приёме на работу.

Работа у меня налаживается сразу же, я учусь, у меня получается, мне интересно. Шатаясь по ночам по улицам, я с гордостью отмечаю свой вклад в их мертвенно-бледное освещение. Электрические лайтбоксы мне и впрямь начинают нравиться больше, чем неон. Живу достойно, кормлюсь трудом своих рук… Или стараюсь во всяком случае… Дело в том, что после того раза у меня так и вошло в привычку курить крэк в конце недели. Я даже стал дожидаться конца недели, чтобы всю ночь просидеть за трубкой, снова и снова затягиваясь пахнущим выхлопными газами дымом и гоняясь за бледным подобием первого прихода, за иллюзией переживания сильных эмоций, за суррогатом счастья. Постепенно я перешёл на два-тра раза в неделю, насколько позволяли заработки. Крэк — это если не самый вредный (по вредности он второй после героина), то точно самый глупый наркотик на свете. Всё, что он содержит в себе — это пустота. Это типично американский наркотик, недаром он родился именно в Америке, плод американской почвы и рыночной смекалки негритянских гетто. Этот мгновенный, головокружительный приход и следующая за ним сокрушительная пустота очень похожи на саму Америку. В Америке всё может оглушить и удивить в первый момент, но, по прошествии некоторого времени, ты замечаешь, что это сверкающая, эфемерная надстройка, под которой кроется ужасная зияющая пустота. Духовная, эмоциональная, психологическая пустота. Пустота и голая, ни чем не прикрытая жажда наживы — вот вся суть этого континента. Некоторые особенно слабые индивиды не выдерживают, приобретают огнестрельное оружие и начинают шмалять во всех подряд вокруг себя — это типично американский феномен, точно так же, как и курение крэка. Но Америка не любит слабых. Разок я повстречал Мануэля в местном молле. Он был с подружкой. Мы прошли мимо друг друга. Он втянул голову в плечи, так что глаз из-под козырька бейболки видно не было. В другой раз я ехал по Мэри в одном автобусе с его кентами, сальвадорскими пацанами с завода, на задних сиденьях. В глаза они не смотрели, но я уловил их косые взгляды и невнятное бормотание сквозь зубы. Я смекнул, что если когда-нибудь я встречу Ману не одного и не с подружкой, а в компании земляков, есть реальная возможность попасть под пресс. Засаду на меня устроить было очень просто, к тому же я жил в латинском квартале, и весь мой подъезд поголовно был родом из Центральной Америки. Я не был уверен, что в этом случае мне одному удастся повторить с ними то же, что с толпой сельчан, в тот раз на «Химзаводе». Я призадумался. Потом принёс на работу свой кухонный нож и при помощи Джои, американского паренька из одного со мной цеха, заточил его до остроты бритвы. Я знал, что это не спасёт меня, но покоцать я теперь мог их конкретно… Или завалить… И неважно чем потом это всё закончится…

Так я и хожу теперь по району, с оглядкой… Привычка курить крэк по ночам постепенно начинает отнимать у меня все мои силы и ресурсы. Питаюсь я парой бутербродов на обед и банкой бобов в томатном соусе на ужин. Теперь уже если мне попадается мягкий кокаин, он меня не устраивает. Тогда я сам варю его на конфорке с пищевой содой или аммиаком, изготовляю крэк, и заново начинаю погоню за давно похороненными во мне мечтами о счастье и любви, о конце одиночества, который мне могла принести только новая встреча с Альфиёй. В какой-то момент, я понимаю, что увяз в новом губительном пристрастии и после очередной рабочей недели я, вместо этого, быстро собираюсь и сажусь на автобус в Сен-Дени. Мне надо поговорить с Федяном.