Тест на измену
Шрифт:
— Если что-то надо будет, звони, — говорит, стоя у выхода из палаты.
— Слушай, Паш, — переминаюсь с ноги на ногу. — Моя беременность ни к чему тебя не обязывает. Ты ничего не должен ни мне, ни ребенку. Правда. Я не хочу, чтобы ты думал, будто я таким образом привязываю тебя к себе.
— Я похож на человека, которого можно насильно к себе привязать? — выгибает бровь.
— Нет-нет, — тороплюсь опровергнуть. — Просто… В общем, ты не должен быть со мной только из-за ребенка, — наконец, произношу наболевшее. Тяжело было озвучить это вслух.
— Я разве сказал, что я снова с
Осекаюсь.
— Арин, ты беременна моим ребенком, поэтому я буду принимать участие во всем, что касается ребенка. Но повторю: я не хочу с тобой быть.
Сказал — как отрезал. Возникает пауза, я чувствую, как острые, словно нож, слова Паши больно вонзаются в грудь. У меня начинают дрожать руки и верхняя губа. Конечно, Паша это видит. И вообще, он все читает по моему лицу. Но ни на секунду не смягчается. Кажется, наоборот, за эти полдня вместе он стал еще грубее, жёстче, строже и циничнее. Хотя куда уж больше.
— Мы же не в девятнадцатом веке живем, чтобы я был обязан на тебе жениться, — добивает меня напоследок.
На глаза выступают слезы. Нет, я, конечно, не ожидала, что Паша моментально бросится мне в ноги. И я, кончено, не хотела привязывать его к себе ребенком. Но…
Почему он так груб со мной?
— Ты вообще ничем мне не обязан, — произношу с дрожью, изо всех сил стараясь не расплакаться. — И принимать участие в жизни ребенка тоже не обязан.
— Не обязан, но буду, потому что это мой ребенок.
Мне снова становится плохо, приваливаюсь спиной к стене. Гормоны, зараза, дают о себе знать. Слезы так и подкатывают к глазам, а еще в груди разгорается агрессия. Так уже было во время двух предыдущих беременностей. Я испытывала просто неконтролируемое чувство злости, срывалась на Рому. В интернете читала, что во втором триместре злость сменяется чувством счастья, вырабатывается какой-то там гормон, который делает беременных добрыми и пушистыми. Но до второго триместра я не дотянула, так что не знаю, правда ли это.
А вот агрессию, накатывающую волнами, я хорошо помню. И сейчас испытываю то же самое.
— Кстати, а почему ты поверил мне на слово? — зло выпаливаю. — Вдруг я тебя обманула и беременна от мужа?
Снисходительно смеется.
— Я читаю тебя как открытую книгу. Забыла? И я прекрасно знаю, как ты себя ведёшь, когда врешь. Мне даже анализ ДНК не надо делать, я знаю, что ты беременна от меня.
— Да пошел ты! — срываюсь на крик.
— Да, я пошел, мне пора. Если что-то потребуется, звони.
На этом Паша равнодушно выходит из палаты, оставляя меня глотать слезы обиды.
Глава 47. Забота
Утром медсестра приносит мне большую вазу с цветами. Нежно-розовые пионы благоухают на всю палату, поднимая настроение. В цветах нет записки, но я знаю, что они от Паши. Только он дарил мне пионы.
Не очень понимаю, зачем Севастьянов прислал мне букет. Прочитал в интернете, что беременную девушку нужно радовать, а не расстраивать?
Если отбросить эмоции и гормоны, то у меня нет поводов обижаться на Пашу за его слова. Во-первых, он не сказал ничего нового. Паша
еще до беременности объявил, что не хочет со мной быть, хоть и любит до сих пор. Почему после объявления о будущем ребёнке его мнение должно было измениться?Во-вторых, вчера Паша, безусловно, был в шоке. Не только он читает меня как открытую книгу, я тоже кое-что о нем помню. Когда я сказала Паше о беременности, у него был точно такой же вид, как и семь лет назад, когда я призналась в измене. Ну, то есть, абсолютно растерянный и шоковый.
В-третьих, Паша сам по себе строг, холоден и прямолинеен. Со всеми людьми. У него нет опыта общения с беременными, он вряд ли знает о бушующих гормонах и необходимости создавать благоприятную обстановку.
Расстроила ли меня прямолинейность Паши? Да. Обижаюсь ли я на него из-за этого? Нет.
Сейчас мне нужно думать о ребёнке, а не лелеять уязвлённое самолюбие. На самом деле глупо с моей стороны надеяться на воссоединение с Пашей после предательства и измены. Это так же глупо, как если бы Рома надеялся на воссоединение со мной.
Новость о моей беременности разлетается быстро. Уже в одиннадцать часов мне звонит сестра Паши. Марина взволновала, растеряна, удивлена.
— Вы с Пашей снова вместе? — изумляется.
— Нет, мы не вместе. Я просто от него беременна.
— Но как…?
— Тебе рассказать, как делаются дети? — отшучиваюсь.
— Боже мой, Арина, я не могу поверить!
— Я тоже.
— Мы думали, у Паши никогда не будет ребенка!
А вот тут я настораживаюсь.
— Почему?
— Ну, он после вашего разрыва не хотел ни с кем семью, менял часто девушек, ни с одной долго не задерживался.
— Так мы и не создаём семью. Я просто беременна. На этом все.
Марина шумно дышит в трубку. Я через телефонную связь чувствую ее невроз.
— Арин, я просто хочу, чтобы ты знала: наша семья очень рада ребенку, — говорит после паузы.
Опускаю веки и медленно-медленно выдыхаю. После того, как я обошлась с Пашей и всей его семьей, слышать такие слова от Севастьяновых — как луч света в конце тоннеля.
— И, знаешь, кажется, Паша тоже рад, — осторожно добавляет. — Ну, то есть, он, конечно, растерян и в шоке, но… — запинается. — В общем, я знаю своего брата, как никто другой. Он рад, Арин.
Долбанные гормоны. Теперь во мне разыгралась сентиментальность, и я лью слезы.
— Спасибо, Марина. Мне очень-очень приятно.
— Мама тебе еще не звонила?
— Нет.
— Они с папой хотят тебя навестить. Я бы тоже заехала.
О Боже! О чем мне говорить с родителями Паши? Особенно с его мамой, моей несостоявшейся свекровью. На свадьбе Марины и на дне рождения ее мужа, я просто здоровалась с Надеждой Сергеевной.
— Эээээ… — тяну. — Ну ладно…
Попрощавшись с Мариной, падаю на кровать и неотрывно гляжу на букет пионов. Это просто вежливость, Арина. Вот и все. Вчера Паша был излишне прямолинеен, сегодня на свежую голову осознал это и решил сгладить ситуацию. На букете все и закончится. Вряд ли он приедет даже тебя навестить. А что касается остального семейства Севастьяновых, то они просто хотят внука. Так что не развешивай уши и не придумывай то, чего нет.