«The Coliseum» (Колизей). Часть 2

Что-то зашелестело, зашумело, и вся компания увидела вдруг пирамиды книг на улицах прямых и ровных, бегущих от старых причалов вдаль… по русской земле, словно указывая взгляду путь к ее сердцу. Пирамиды начали таять, расползаться и полнить переулки, из которых полился свет. Часы же на башне начали бить двенадцать, не двигая, стрелок. Будто оставляя в безвременье целую эпоху.

– Как там, в одном фильме… – Гость взмахнул рукой, – время должно уходить торжественно, с боем!

– Смотри, Саша! – Куприн указал на столик с бокалами перед ними. – Да он волшебник!

– А что до нас… – восторг передался их новому знакомому, – потратимся на херес – счет невелик! Россия оплатила больше. Да пригласим читателей за стол. Они заждались в мути бытия. В наследии имен.

Друзья одобрительно переглянулись. Мужчина развел руки, приглашая невидимых «листателей» страниц:

– Прошу вас, вольные, свободные, разумные. Мы вместе возведем мосты!

Грину показалось, будто холодок воздуха шевельнул на голове волосы. Потом снова и снова. Кто-то миновал его, кто-то сочувственно вздохнул, и только один остановился, пожимая руку. Писатель в ответ, было, обнял его, но не смог – призрачность еще не покинула место, прохожий не стал еще человеком.

– Позвольте же начать… – незнакомец повернулся к нависающей стене дымчатых гор и поднял бокал: – Глава первая «Город ноль»!

Друзья замерли от наступившей тишины.

* * *

– Гроза. Парусники пытаются кормой войти в гавань. Между штурвалами кораблей проскакивают молнии.

– Войти?! Кормой? И между штурвалами?! Но молнии всегда бьют вниз.

– Нет, нет. Вглядитесь. Идолы просто вас заворожили.

– Но… такого быть не может!

– Не видели горизонтальных молний? Типичная неосмотрительность. Отложите известную пьесу и посмотрите фильм «Вишневый омут [13] », где режиссер и автор сделали главное дело жизни. Схватки между ними обязательны.

13

Вишневый омут. Фильм по роману М. Алексеева.

– Молний? Или авторов?

– Подходов. Курсов. Ведь приписка та же – Россия. И вы увидите бушприты кораблей. Могучих. Мощных. И вседостижимых.

Город «0»

Полина плакала молча, опустив глаза. Никто вокруг не мешал делать это. Странному сумасшествию партера, да и всего зала было не до нее. Не мигавшая прежде соседка истошно кричала, выбрасывая руку с платком в сторону сцены. Ей подвывал господин с бородой, что сидел позади. Полина не видела их – усыпанный листьями паркет своим желто-красным разноцветьем пробивался сквозь слезы, превращая видимое в сказочный калейдоскоп. Тихий плач одинокой женщины, во второй раз оставленной всеми, посреди бушующих страстей, был также одинок в этом зале. Чувство потери себя, ненужности другим оставалось, как и тогда, у двух плащей и шубки из альпийской козы, когда исчез Андрей, затем ее подруга, когда задалась вопросом: всё ли у нее в порядке? Вопросом, который не был замечен супругом, как и сейчас слезы… Таков неумолимый закон, оставляющий не замеченной в мире тихую боль женщины. Никем.

Палантины и фраки, которые удивляли нашу героиню минуту назад, уже не трогали ее. Мысли были далеко.

«Дима, Димочка, сыночек…» – прошептала Полина.

Семнадцатая страница чуть шевельнулась и вздохнула.

Вдруг шум снова прекратился. Тишина, такая нужная, столь необходимая сейчас, заставила медленно поднять голову.

Пара на сцене опять застыла в нескольких шагах от своих контуров, оглядываясь на них, будто сожалея. Девушка, похожая на Лену, исчезла. Немигающая соседка, подчиняясь общему оцепенению, откинулась назад. Всё замерло, будто и не было того промежутка, в котором случилось, обрушилось, смело. В котором она пропала. Однако отчаяние не покинуло, а просто изменилось – стало безразличным в женской беспомощности.

– Вот видите, достаточно одной театральной паузы, одного шага – и самое бурное течение, увлекавшее вас прежде, останется в прошлом.

Голос, тот самый с бульвара Гагарина у Ангары, мягким баритоном заботливо дал о себе знать. Оцепенение сняло, как рукой. Это был он! Господин рядом, с рукава которого свисала паутина без единого листочка, оказался мужчиной, что взял руки женщины в свои тогда, на набережной. Но не забытой во времени и далекой «набережной туманов» [14] с ее печальным финалом, а на другой набережной – надежд, где обязательно случается в жизни побывать каждому, но распознать дано немногим.

14

Кинолента Марселя Карне (в главной роли – Жан Габен).

– Вы… вы тоже замирали? – шепотом, словно боясь спугнуть мгновение, в котором нашлось место не только ей, спросила наша героиня.

– О, да. Замираю. Когда перо в руках у вашего знакомого. В благоговении. Со страхом за результат.

– Знакомого?

– Пустое. – Он отмахнулся и указал на рукав: – Взгляните на эту паутину, я ждал вас почти весь тринадцатый месяц… в котором не бывает листопада. В своем. Только здесь мы можем говорить на равных. Но он заканчивается.

Полина покачала головой: – Помню… да разве ж может быть всё в порядке.

– Значит, бульвар Гагарина все-таки то место. – Мужчина улыбнулся. – А теперь… мы пойдем искать особые розы, которые распускаются без шипов.

– Да кто же вы?! – глаза женщины светились нечаянной радостью.

– А другие слова… помните? «Это не самое худшее в жизни». Согласно им – для того я и здесь, – ласково глядя, ответил незнакомец. – А кто… – мужчина загадочно улыбнулся. – Безвременно исполняющий роль мужа. – и, видя удивление, поправился: – не вашего. Я тот, которому пока можно всё и который «там», – он кивнул назад, – всегда находится в зале ожидания. Самом удивительном под небом зале… рядом с набережной.

Он встал и поднял локоть.

– Руку, мадам.

Пара медленно вышла из театра.

Пустынная улица обдала прохладой и тишиной. Вечер угасал. Унылый свет рекламы, редкие огни окон, мигающий вдали светофор – вот и всё, чем встретило их странное безлюдие тишины.

С минуту оба шли молча. Ощущение какой-то незавершенности, незаконченности картины вокруг, подступило к Полине легким недоумением. И тут нашу героиню осенило: город не наполняла жизнь. Он застыл. Ничего не двигалось, не проезжало, не слышались голоса. Нигде. Будто всё однажды умолкло, а немые вскрикивания светофора – лишь стоны сочувствия ей. Будто светофору знаком этот путь, как и люди, познавшие его.

– Где мы? – тихо спросила она.

– В городе Ноль.

– Город Ноль?! Что это?

– Город героев. Ими здесь становятся.

– Каких героев?

– Удивительных, необычных героев. Романа под названием «Жизнь». Неподвластных закону жанра.

– Удивительных? Жанра?

– Который выдумали сами люди. Исключительности некоторых наций и неразумности других. Ведь мы всегда были причастниками самой великой постановки мира. Где широкие, невероятно красочные мазки Автора, перемежаясь с нашими, еле заметными штрихами, создают ту великую путаницу, в которой одни народы, наблюдая за другими, полагают, что находятся в зрительном зале, откуда окриком или овациями можно править жизнь подмостков. В то время как другие – на сцене, готовы поклясться в том же. Понимание высокого равенства доступно не толпам, а лишь одному, но каждому. Стоит только захотеть. А площади не подозревают об этом и не устают искать в себе признаки первых. Легко меняя уговоры на окрик, орала – на мечи, а историю – на выдумки проходимцев. Забывая великую роль каждого этноса в ней. Но заставить дышать одних под счет других никому и никогда не удавалось. За осознание такой простой истины крикуны всех времен, став лидерами стран и народов, платили идолам баснословную цену. Миллионами жизней. И всякий раз у крикунов отказывала память.

– Постойте, но есть и другой жанр… – Полина осторожно прервала незнакомца. – Христианство говорит, что люди все одинаковы. И даже более того – у всех была одна мать… Ева.

– Неплохо. Для такого места и сразу лифтом. Но роль христианства другая. Оно известило о посещении земли Богом под именем Иисус Христос. Всего два тысячелетия назад вселенная заговорила с нами человеческим голосом. Поведав, что для неба родился каждый. И как изменив себя, может быть прощен и принят обратно. Даже в последние мгновения жизни.