«The Coliseum» (Колизей). Часть 2
Шрифт:
– Домой?.. – мужчина поколебался, – да только я не властен. Точнее… не один. Но всё в твоих руках. А долги особенные… отдать нельзя. Их можно принимать. Под бой часов пока не кончен месяц.
Полина мягко улыбнулась надежде. Она свыкалась с неопределенностью, но мысли бежали вперед – к ожиданию событий. Которых уже не особенно желала. Всё выходило как-то не так. Однако вновь оставаться одной не хотелось и потому она спросила:
– А город… он большой?
– Тут хватит места всем. Желающим бежать.
– Бежать? – женщина пожала плечами. – Чтобы принять? Желающих не видно.
– О,
– А магазины?
– Звон пряжек?
Полина подкусила губу, но тут же нашлась:
– На первый взгляд уныло. Ни блеска… – она снова бросила взгляд на сквер, – ни Петрарки.
И, удивляясь спасительной догадке, смело посмотрела на мужчину.
Тот посерьезнел:
– Петрарка покинул эти улицы пару сотен лет назад, так и не оставив о себе памяти.
– Жаль…
– Мне нет.
– Странно это всё. Странный разговор, – спутница непроизвольно огляделась. – Какая-то скучная картина получается. А знаете, я подумала, что это сон. Только какой-то уже не забавный, хотя… – она потрогала спутника за рукав, – но зачем я проснулась здесь? И где мой Валентин? В театре? – бодрясь догадкой, спросила Полина саму себя.
– Проснулась? Что ж, пусть так. Ведь здесь не могут помешать ни время, ни обстоятельства. И, конечно, никакой горчицы.
Женщина усмехнулась:
– И никаких газет, мужей, Самсоновых.
Мысль дальше не двигалась, а просто ждала.
Провожатый с интересом посмотрел на нее:
– Самсоновых? Мне кажется, ему сюда не надо?
– Еще бы! Полагаю и мне.
– Хм… А как ты думаешь, можно ли ходить, смотреть… дышать без привычных забот? Когда, в общем-то, для… дыхания есть всё?
– Наверное.
Ответ, скорее, был машинален.
– А жить? Во сне? Трогая, касаясь?
– Я это сделала только что. Но мне иногда кажется, заботы даются для чего-то. С целью.
– Прекрасно, дважды! – мужчина снова улыбнулся. – Осталось ответить – с какой? Не смог никто! Из тех, что за перунов. – Он на секунду задумался и с сожалением перешел на «вы»: – А теперь, простите, мне нужно торопиться…
– Вы же говорили вместе?
– О! Не беспокойтесь. Я с вами связан, слит, если хотите – ваш. Но там, в начале, я обещал не дать в обиду одну женщину…
– Меня? Одну? Опять? – такой поворот напугал Полину.
– Вы не одна. Забыли? Вы просто одиноки. Не бойтесь… вам здесь никто не причинит вреда. Ведь одиночество здесь необычно. Оно по требованию.
– Одиночество по требованию?!
– По вашему требованию.
– Я ничего не требовала и… зачем оно мне? Одиночество?
– Ну… каждый одинок всегда, во всем и постоянно. Однако здесь – по собственному требованию. Редчайший случай – пробуйте смелее.
– Да что же пробовать?!
– Отличить поступки по совести от других. И оправдать последние. Ведь поступки – результат взвешиваний. А что на весах? Забота о семье, детях, которых упомянули, достаток первой, образование вторых – не самые плохие мысли. Наконец, забота о себе… желаний множество… небольших, приятных… неосуждаемых. И каждый день. Или больших, полезных, нужных… ради друзей, коллег. Главное, войти во вкус,
и поступок оправдан.– Семья? Забота? Что ж плохого?
– Идем во вкус? Попробуйте уравнять разбой для грабежа и заработок для достатка. Смерть за родину от врага и смерть на эшафоте от присяжных. Убийства из ненависти и ради свобод… повторю – больших, полезных, нужных. С ходу не получится. Придется погрустить. Ведь одинаковость увидеть сложно.
– Вы будто оправдываете… уже.
– Оправдание?.. любимое слово предателей. Хотя есть вариации. Вот женщины порой оправдывают рождение черного ребенка большим количеством съеденного шоколада. Простите, свободой отношений, – спутник усмехнулся. – У сильного пола оправдания попроще.
Полина опешила, однако тут же взяла себя в руки:
– Но поступок по совести – тоже взвешивание, сами сказали.
– Так и есть. И не поверите – совесть может перевесить. Однако, легче нет ее на свете. Редчайший случай. Остальное всё весомей, тяжелее. Простите – нужнее и полезней. Голь на выдумки хитра, кажется так? Решаем просто и легко. Вот, к примеру, благородство – оно порой вредит, разбой же – через раз полезен. Как уравнять их? В чём? Беритесь!
– Да что ж она тогда такое – совесть? Если забота о семье, там, людях, справедливости… становится ей чужда?
– Простите, женщина та – ждет. Вы держите меня в ущерб.
– Ну, пусть она потерпит, а не я! Сами же обещали – никто не может помешать…
– На слове пойман… будь по-вашему – считаем перевесило то, нужное.
Полина вспыхнула и поджала губы. Скажите, – после глубокого вдоха спросила женщина, – а узники совести… кто тогда они?
– Не было с начала времен, – ответил мужчина. – Несовместимы. Как совесть гения и ложь ради успеха! Талантливый обман и доброта как цель.
– А как же… «блаженны миротворцы»? Так, по-моему, в Библии?
– Миротворцы, а не освободители. Избавлять одних от гнета других – дело совести тех, «других». И коль идете вы на преступление ради чьей-то свободы – причем здесь совесть? Ведь та «свобода» выдумана жанром – всё той же, «новой» постановки. Освободители становятся убийцами. Всегда и непременно. У них в руке нож… для «угнетателей» рабов, а в голове ненависть к тем самым угнетателей. Она плохой советчик. Помните? Из тех же. Которых считают, как бы помягче выразиться… «неразумными», а себя исключительными и «в праве». Помните Достоевского? «… или право имею»? Борьба за справедливость благородна внешне, но способы и кровь в ней неразлучны.
– Так что же? Отказаться?! – Что-то в Полине сопротивлялось. – От всего такого?
– Отречься от крови.
– Да разве я за то?! И люди так не думают!
– Увы, за то. Но верно – так не думают. У телевизора, у плитки шоколада, на курорте и… даже, помнится, когда-то на голгофе. Везде оправдывали пули для злодеев.
– Да ведь ублюдки!
– И по-христиански! – мужчина утвердительно кивнул.
Полина потупилась.
– Ну, вот и первый шаг от шоколада, – натянутая улыбка спутника не объясняла ничего. – Пожалуйте туда, – он кивнул на старинный дом в глубине переулка. – А мне все-таки пора, простите. – И развел руками.