The Мечты. Весна по соседству
Шрифт:
И на то есть свои причины, на наш взгляд, довольно веские, ведь весна – это время, когда рождается новое или пробуждается к жизни старое, но самое важное. И от весны до лета рукой подать, тогда как путь от осени до марта – бесконечен не по календарю, а по ощущениям.
А еще весна – это время безумств, даже если котики распуганы, а великовозрастный и седоватый Ромео вовсе не карабкается в окно третьего этажа по пожарной лестнице или водосточной трубе. Этот Ромео боится высоты, только-только очухался после болезни и стоит у ворот Гунинского особняка на улице Молодежной. Стоит недавно, глядит, как в каких-то тридцати метрах от него в природном обрамлении цветущего миндального дерева самая
Ромео не прислушивается. Ромео готовится войти. Войти бесповоротно. Войти, чтобы остаться с ней на весь остаток жизни, сколько бы ему ни было отмерено. И пусть бы только бабка куда-то делась с дороги, потому что совсем не так Моджеевский представлял себе их с Женей встречу.
Он шел на поправку медленно, но верно, бесясь от того, что ни на что не годен, и пытаясь использовать убегающее от него время с пользой, пока наконец не выздоровел окончательно. Чертов грипп отыгрался на нем в этот раз за все бесцельно прожитые годы, полные бычьего здоровья и некоторых излишеств.
Зато за эти дни он по фотографиям от своего агента выбрал несколько участков для возведения будущего Моджеевского поместья, и надо было лишь окончательно остановиться на самом подходящем, но это он планировал сделать с Женей, если...
... если, мать его, он сейчас ее уломает.
И это самое слабое место в его стратегии, потому что он с трудом представлял, как уламывать будет. Они ведь так и не вернулись к вопросу обсуждения их отношений, и каждый старательно избегал этой темы, будто бы ею можно обжечься, а они оба только-только начали приходить в себя. В остальном – общались как друзья с легким намеком на флирт. И это было слишком мало, чтобы Роману казалось достаточным.
Настолько мало, что вот прямо сейчас до него доносится скрежещущий голос Антонины Васильевны, вещавшей на весь двор отвратительнейшую сентенцию из всех, что Моджеевский когда бы то ни было слышал: «Вот из Гарика отличный бы папаша получился!»
Какой-такой нахрен папаша?!
Для кого папаша?!
Для его, Моджеевского, ребенка – папаша?!
То есть к ней по-прежнему через претендентов не пробиться?!
Интересной жизнью живет милая его сердцу Джульетта Андреевна, прямо сейчас зашедшаяся смехом, отчего у Романа как-то сразу на душе стало и светлее, и теплее, и именно поэтому же он не слышал Жениной реплики, но ему вполне довольно было того, как недовольно поджала губы старуха, что заставило его даже кивнуть самому себе: мол, знай наших!
– Не хочешь Гарика? – посчитала нужным уточнить Антонина Васильевна.
«Не хочет», - удовлетворенно констатировал про себя господин Моджеевский.
– А есть еще варианты? – донесся до него Женин веселый голос. Вот чума. Варианты ей подавай.
– Ну а сосед наш новый! Как на тебя смотрит! Я такой голодный взгляд только у дуры Марты и видела!
Это она про Юрагу, что ли? Так свалить уже должен был, мать его, за буго...
Додумать эту мысль Роман не успел. Далее все происходило слишком быстро, а он только после гриппа! Да и возраст не тот.
Одновременно с кошачьим воем откуда-то из окон раздался угрожающий вопль: «Где топор?! Ты, гадина, куда топор дела?!»
Орал, несомненно, мужик. Женщины на крыльце испуганно переглянулись, о чем-то почти по-птичьи заклекотали, Женя вся собралась в напряженный комок, а Антонина Васильевна принялась увещевать, что ничего, мол, страшного.
«Зарублю обоих! Топор где?» - еще более устрашающе понеслось по улице из окна, кажется, точно на первом этаже, аккурат у Жениного подъезда. Моджеевский же тоже подобрался.
–
Надо ж сделать что-то! – выкрикнула Женька.– Да не зарубит он никого! – запричитала Антонина Васильевна. – Это ж Бухан, он и мухи не обидит.
И тут из окна с треском и звоном пополам полетела табуретка, рассыпая вокруг себя стекольные брызги. Женя взвизгнула, а старушка сориентировалась куда быстрее ее и уж точно куда быстрее Моджеевского, отпихнув беременную соседку в самый дальний угол крыльца под козырьком и продолжая что-то кричать, но ее было совсем не слышно из-за визга, доносившегося из нехорошей квартиры.
В следующую долю секунды Ромка отмер.
Цветы в его руках – целая корзинка подснежников – полетели нахрен. Практически в один скачок он оказался возле Жени, отчего она встрепенулась, но не глядя на него продолжала рыться в сумке. Бабка куда-то подевалась. И Ромка, едва сдерживая себя, выдохнул:
– Цела?
– А я так надеялась провести спокойный вечер, - вздохнула Женя и подняла, наконец, голову. Телефон так и не нашелся, но она, кажется, уже и забыла, что именно искала. Моджеевский просто кивнул, понимая, что с трудом сдерживает желание немедленно начать ощупывать ее на предмет возможных травм, и пофигу, что табуретка пролетела мимо. Его взбесила сама ситуация – какого черта возле его Жеки в принципе летает чужая мебель?
«Клара, стоять!» - снова заорал невменяемый голос в окне, а следом завыла баба:
«Помогите!!! Убиваю-ю-ю-ют!»
И Ромка дернулся к подъезду, на ходу выкрикнув:
– Квартира какая?!
– Седьмая… Ты куда? – опомнилась Женька и рванула за ним.
– Туда! – махнул он рукой, и одновременно с этим движением в его голове очень точно сработал практически математический алгоритм, в результате чего он выдал: – Это ж моего Филиппыча Клара?!
Женька булькнула в ответ что-то неразборчивое, но идти за Романом к Бухановым не рискнула – нашла себе место под лестницей. Думать было некогда. Моджеевский, оказавшись перед дверью на секунду застыл – ломать, что ли. Но как ни странно, та поддалась, едва он за ручку взялся. Она часто бывала открыта. То Бухан по пьяни с замком справиться не мог, то сама Клара выскакивала в подъезд подкормить котиков.
В лицо ему ударил запах чего-то ядреного, кислого, неприятного – хоть нос прячь. Но в ту минуту было не до брезгливости. Он вбежал в прихожую, торопливо оглядываясь и пытаясь сориентироваться в какофонии звуков. Справа что-то орало и вопило – похоже на телевизор. Слева раздавался разъяренный мужской голос и женский плач. Туда он и помчался, цепляясь за какие-то предметы, попадавшиеся ему по пути.
Происходило все на кухне. Бухан повалил супругу на пол, что было априори не так просто ввиду ее немалого веса, и теперь колотил кулаками ее лицо, а она пыталась от него закрыться руками. Скверно выходило у обоих. Через мгновение в самую гущу этой кучи-малы влетел Моджеевский, хватая престарелого алкаша за шиворот и оттаскивая от Клары.
– Да твою мать, ты кто такой! – воспротивился Бухан, взмахнув обоими кулаками и пытаясь вырваться. Вполне успешно. В Ромкиных руках осталась одна Бухановская олимпийка. Кларка безрезультатно пыталась подняться, а теперь ее разъяренный муж быком смотрел на Моджеевского, едва ли понимая, кто перед ним.
– Мужик, давай по-хорошему! – применил чудеса дипломатии Роман. – Разве это дело – бабу бить?
– Ты с ней тоже, с сукой, спишь?! – прорычал обманутый Бухан.
– Коленька! Христом прошу, перестань! Я даже не знаю, кто это! – запричитала Клара, из-за слез не видя, кто тут вошел собственной персоной. В ответ в нее полетел стакан, который Бухан швырнул, схватив со стола.