The Мечты. Весна по соседству

Поэтому все ее утра были также одинаковы, как и вечера. Она лежала в ожидании сигнала будильника, как на старого друга, взирала на потолок, белый, белый, что аж в глазах рябь, а потом вставала и заставляла себя начинать новый день.

– Доброе утро, - поздоровалась она с отцом, проходя в кухню, где уже распространяла ароматы яичница и на столе стоял заварник со свежим чаем.

Отец у плиты на ее унылый голос обернулся и привычно вгляделся в лицо с некоторой озадаченностью и немалой тревогой.

– Умылась? – спросил он зачем-то, будто бы умывание должно было стереть следы усталости с Жениной физиономии и вернуть ему его веселую и жизнерадостную старшую дочку.

– Почистила зубы и причесалась, - кивнула Женя. – Помочь?

– Нет, садись, у меня все готово. Бери салат жуй, витамины.

Во избежание дискуссий, Женя послушно вооружилась вилкой и принялась ковырять капусту. Через мгновение на столе перед ее носом возникла тарелка с жареными на сале яйцами, а отец рылся в холодильнике:

– Майонез? Кетчуп? Горчица? О! Еще огурцы есть! Сам солил! Будешь?

– У меня чувство, что ты меня решил вскормить на убой, - усмехнулась Женя. Иногда ей казалось, что убой – еще не худший для нее вариант, чем вот так перемещать свое тело от точки к точке. Из пункта А в пункт Б. Дом – работа. Работа – дом. Ей даже на набережную не хотелось, все искала самые короткие пути. И потом – лишь бы не трогал никто.

– Так от тебя одни глаза остались! И те как у большой грустной собаки. Как бы ни было плохо – надо есть. А то растаешь.

– Ничего я не грущу! – вяло возмутилась дочь. – И ем. Сколько хочу – столько и ем.

– Слушай, я тебя ращу с младенчества. Я в курсе, сколько ты жрешь!

– Ну я же ем! – она подперла голову кулаком и уставилась в тарелку.

– Я вижу! – громыхнул Андрей Никитич, поставил перед ней чашку с чаем, вазочку с брусничным вареньем и бутерброд с маслом на блюдце. – Вот. Вкуснее пирожного. Ничего, я из тебя еще человека сделаю, откормлю!

– Стану толстая, придется гардероб менять, - все же рассмеялась Женя, но даже этот смех у нее получился такой унылый, что у Андрея Никитича в очередной раз на душе заскребли кошки. – И вот кому оно надо, а?

– А толку, что сейчас висит, как на вешалке? – буркнул отец, потом поднял голову и тоже улыбнулся: - Идея! Может, отправить тебя по магазинам? Одежды новой купишь? Я тебе даже беспроцентно и безвозвратно денег выдам. Или там... в салон, новую прическу сделать? Или в спортзал? Ну как вы, бабы, от депрессии спасаетесь, а? Чтобы мужик локти кусал?

– Не выдумывай. Нет у меня депрессии. А на мужиков мне вообще наплевать.

– Ну то святое дело – плевать на мужиков. Ешь, говорю! А то на работу не пущу.

– Потом тебе позвонит главдракон, и ты узнаешь о себе много нового, - вздохнула Женя и все же стала медленно, но уверенно жевать завтрак. Андрей Никитич удовлетворенно кивнул и с одобрением наблюдал за дочерью. И все бы шло вполне себе обыкновенно и по плану обычного дня из череды таких же опостылевших, если бы в тот момент, когда Малич-старший убирал в мойку Женину тарелку, не раздался настойчивый звонок в дверь. Стрелки на настенных ходиках показывали половину восьмого утра, но разве же кому есть дело до неприёмных часов в этом великом скворечнике с башенками, лестницей со старинными коваными перилами, высокими потолками, замысловатой лепниной и славноизвестными фресками. И с двенадцатью квартирами на два подъезда. Причем среди всех жильцов главный активист по прихоти судьбы жил именно в подъезде Маличей. И периодически он, при поддержке единомышленников, брал в заложники еще кого-нибудь из соседей – потому как все для фронта, все для победы.

– Вот увидишь, - по-стариковски проворчал Андрей Никитич, глянув на Женю, – баба Тоня пришла. Опять придумала, за что бороться.

– Она не дает нам всем закиснуть, - ответила Женя, потому что надо же было что-то сказать. – А в рукаве, на самый крайний случай, у нее всегда припрятан Реджеп.

– Благословенны времена, когда она смотрела «Дикую розу» с «Просто Марией». Тогда все были в этой теме, а тут каждый день прозрение. Ладно... Ешь, не филонь!

И с этими словами Андрей Никитич двинулся открывать.

На пороге стояла Антонина Васильевна с перекошенной физиономией, а из-за ее спины выглядывал бузотер Василий. Его физия была перекошена никак не меньше. Даже, возможно, несколько больше, потому как в их особняке только баба Тоня никогда не теряла присутствия духа и всегда знала, что делать.

– Ну все, Никитич! – объявила она прямо с порога. – Совсем до нас добрались! Выселяют!

– Это прекрасно! – исполненным трагизма голосом ответил Малич. – В смысле – во житуха пошла, да? Доброе утро!

И протянул руку Ваське.

Тот ответил ему крепким рукопожатием и буркнул несчастным голосом:

– Здрасьть!

– А я говорила! Я когда еще предупреждала! А Женька твоя дура, связалась с бандитом, так и знала, что добром не кончится! И ведь как в воду глядела!

Андрей Никитич поджал губы, кивнул и резко дернул дверь, чтобы ее захлопнуть перед самым носом почтенного старожила их благороднейшего особняка.

– Эй-эй-эй! Никитич! – загрохотал бузотер Василий, подставив ногу, чтобы остановить неминуемое и оттого судьбоносное закрытие. – Дело-то серьезное! Решать надо!

– Обороты сбавьте – тогда и будем решать, - рявкнул Малич.

– Ну прости, не подумала! Хотя она у тебя все равно дура! – заголосила баба Тоня с покаянным видом. – Но нас же правда достанут теперь! И заступиться некому, самим надо.

Андрей Никитич скрежетнул зубами. И все-таки спросил:

– Что значит, выселяют?

– Да то и значит! Явились тут из отдела культуры... может, даже прямо из министерства приехали... Ну что мы на пороге! В дом-то пусти!

– Ну вас к черту, проходите! Но чтобы при Женьке и пикнуть не смели.

– Она что же? Еще не на работе? – удивилась баба Тоня, которой все про всех надо знать.

– Ну если бы вы смотрели на часы, то обратили бы внимание, что рабочий день начнется еще через полтора часа! Может быть, не бродили бы с утра пораньше по чужим хатам. Разувайтесь давайте!

Когда живописная процессия из трех человек входила на кухню, Женя с завтраком все еще не справилась. На очереди были бутерброд с маслом, чай и варенье. А она всерьез размышляла, куда бы девать все это богатство, чтобы папа не заметил, а ей не пришлось есть.