Тилль
Шрифт:
— Без него мы дракона не найдем, — сказал Олеарий.
— Подождем? — спросил секретарь. — Может быть, он вернется?
Олеарий бросил взгляд на Неле.
— Пожалуй, это самое разумное.
— Что с тобой? — спросила Неле, подойдя к Тиллю.
Он поднял на нее глаза.
— Не знаю.
— Что случилось?
— Не помню.
— Пожонглируй для нас. И все пройдет.
Тилль встал. Протянул руку к мешку, перекинутому через плечо, и достал сперва желтый кожаный мяч, потом красный, потом синий, потом зеленый. Небрежно подкинул их в воздух, потом достал еще мяч, и еще, пока не стало казаться, что над его руками прыгают их целые дюжины.
Было раннее утро. Неле долго не входила в палатку. Она долго думала, шагала взад и вперед, молилась, срывала травинки, тихо плакала и стискивала пальцы, пока не взяла себя в руки.
Наконец она юркнула внутрь. Тилль спал, но как только она тронула его за плечо, сон с него слетел.
Она сказала, что провела ночь в поле с господином Олеарием, придворным из Готторпа.
— И что с того?
— В этот раз все иначе.
— Он тебе ничего не подарил?
— Подарил.
— Ну вот, значит, все, как всегда.
— Он хочет забрать меня с собой.
Тилль поднял брови, изображая крайнее изумление.
— Он хочется на мне жениться.
— Да ну?
— Да.
— Жениться?
— Жениться.
— На тебе?
— На мне.
— С чего это?
— Он это всерьез. Он живет в замке. Замок в упадке, говорит он, и зимой там холодно, но еды у него вдоволь, о нем заботится герцог, а он за это только и должен, что учить герцогских детей и иногда считать что-нибудь, и следить за книгами.
— А без него книги разбегутся?
— Я же говорю, он хорошо устроился.
Тилль скатился со своего мешка с сеном, встал.
— Тогда иди с ним.
— Не то чтобы он мне нравился, но он хороший человек. И очень одинокий. Его жена умерла, когда он был в Московии. Я не знаю, где это — Московия.
— Около Англии.
— Так мы до Англии и не добрались.
— В Англии все, как здесь.
— Когда он вернулся из Московии, оказалось, что жена умерла, а детей у них не было, и с тех пор он все грустит. Он еще довольно здоров, это чувствуется, и, мне кажется, ему можно верить. Такой мне еще раз не встретится.
Тилль сел рядом с ней и обнял ее за плечи. Снаружи доносился голос старухи, декламирующей балладу. Очевидно, Флеминг все еще сидел рядом и снова и снова просил ее читать стихи, чтобы их запомнить.
— Этот будет получше, чем сын Штегера, — сказала она.
— Глядишь, он и бить тебя не станет.
— Пожалуй, — задумчиво сказала Неле. — А если попробует, получит сдачи. То-то он удивится.
— У тебя даже дети еще могут быть.
— Не люблю детей. А он уже старый. Но он будет мне благодарен, хоть с детьми, хоть без.
Некоторое время она молчала. Полог палатки трещал на ветру, старуха начала балладу с начала.
— Вообще-то я не хочу уходить.
— Надо.
— Почему?
— Потому что мы уже немолоды, сестра. И не молодеем. Ни на денечек. Плохо встретить старость без приюта. А он живет в замке.
— Но ведь мы с тобой — это мы с тобой.
— Да.
— Может быть, он и тебя прихватит?
— Нет. Не смогу я в замке. Не выдержу. А если бы и выдержал, меня там не оставят. Или меня выгонят, или я замок подожгу. Одно из двух. Но это был бы твой замок, так что поджигать его мне нельзя. Ничего, значит, не выйдет.
Некоторое время они молчали.
— Да, ничего не выйдет.
— И чем ты ему приглянулась? — спросил Тилль. — Не такая уж ты красавица.
— Сейчас по носу получишь.
Он
рассмеялся.— Кажется, он меня полюбил.
— Что?
— Знаю, знаю.
— Полюбил?
— И такое случается.
Снаружи закричал осел, старуха принялась за другую балладу.
— Если бы не мародеры, — сказала Неле. — Тогда, в лесу.
— Не надо об этом.
Она замолчала.
— Такие, как он, на таких, как ты, обычно не женятся, — сказал Тилль. — Наверное, он и вправду хороший человек. А если даже и нет. У него есть крыша над головой, и монеты в кошельке. Скажи ему, что согласна. Скажи, пока он не передумал.
Неле расплакалась. Тилль снял руку с ее плеча и просто смотрел на нее. Вскоре она вытерла слезы.
— В гости приедешь?
— Вряд ли.
— Почему?
— Ну подумай — как же это будет. Ему не понравится, если ему напомнят, где он тебя нашел. В замке никто этого знать не будет, и ты сама не захочешь, чтобы узнали. Год будет проходить за годом, сестра, и скоро вся наша жизнь покажется тебе выдумкой, и только твои дети будут удивляться, почему ты так хорошо умеешь петь и танцевать и можешь поймать на лету что угодно.
Она поцеловала его в лоб. Помедлила у полога палатки, вышла и отправилась к экипажам, чтобы сообщить придворному математику, что готова принять его предложение и отправиться с ним в Готторп.
Когда она вернулась, палатка Тилля была пуста. Он сразу ушел, не взяв с собой ничего, кроме мячей, каната и осла. Только магистр Флеминг успел еще с ним поговорить, когда он проходил мимо. Но он отказывался рассказать, что Тилль говорил ему.
Цирк разбрелся на все четыре стороны. Музыканты с акробатами отправились на юг, огнеглотатель со старухой — на запад, а прочие — на северо-восток, в надежде уйти как можно дальше от войны и голода. Урод нашел место при кунсткамере курфюрста баварского. Секретари через три месяца прибыли в Рим, где их нетерпеливо ожидал Афанасий Кирхер. Он более никогда не покидал города, провел тысячи экспериментов, написал дюжины книг и преставился через сорок лет в большом почете.
Неле, супруга Адама Олеария, пережила Кирхера на три года. Она родила детей и похоронила мужа, которого никогда не любила, но которому всегда была благодарна, потому что он был добр и не ждал от нее ничего, кроме толики тепла. На ее глазах замок Готторп воссиял в новом блеске; она видела, как взрослели ее внуки, и успела покачать на коленях первого правнука. Никто не подозревал, что когда-то она колесила по стране с Тиллем Уленшпигелем, но, как он и предсказывал, внуки удивлялись тому, что она даже старухой могла поймать на лету что ей ни бросишь. Ее любили и уважали, никто никогда бы не подумал, что она не всегда была добропорядочной дамой, и она никогда никому не рассказывала о своей неугасающей надежде, что мальчик, с которым она когда-то ушла из родной деревни, вернется за ней и заберет ее с собой.
И только когда к ней протянула руки смерть и в последние дни ее сознание смешалось, ей показалось, что она видит его. Он стоял у окна, худой, улыбающийся; он вошел в ее комнату, улыбающийся, худой, и она тоже улыбнулась, и села в кровати, и сказала: «Долго же ты шел!»
Герцог Готторпский, сын того герцога, что в свое время взял на работу ее мужа, подошел к кровати умирающей, чтобы попрощаться со старейшей жительницей замка. Он почувствовал, что не стоит в такой момент исправлять ошибки, взял ее протянутую маленькую твердую руку, и инстинкт подсказал ему правильный ответ: