Тимур. Тамерлан
Шрифт:
Он вдруг испугался, что пропустит Рождество Христово, и всё же сосчитал, какое нынче число по православному календарю, хотя и предполагал, что мог ошибиться на день или два, не больше. Он стал делать пометки на стене, отмечая дни, но всё его днеисчисление рухнуло, когда на пятый день он спросил у охранника:
— Какое сегодня число?
— Двадцать пятое, — ответил охранник невозмутимо, и тогда Искендер понял, что это животное просто не знает ни чисел, ни месяцев. Хорошо, что хоть знает цифры один и двадцать пять и образуемые от них числительные!
И снова шли дни, и дни, и дни…
И вот однажды дверь темницы
— Вылезай! Хватит тут сидеть!
Щурясь от непривычно сильного света, мирза Искендер пошёл впереди Ослана, которому явно не нравился гнилой запах, распространяемый прокисшим от сырости чекменём узника.
— За сколько же дней ты так провонял, приятель? — спросил он наконец.
— А какое сегодня число? — произнёс мирза Искендер фразу, ставшую давно привычной в общении его с внешним миром.
— Двадцать первое, — ответил Ослан.
— Раби ал-ахира?
— Ну, не раджаба же!
— В таком случае… Сейчас сосчитаю. В таком случае я провёл там тридцать пять дней.
— Всего-то? А воняешь так, будто гнил там полгода. Интересно, а за полгода во что бы превратилась твоя одежда?
— За полгода на мне мясо сгнило бы до костей, — зло ответил Искендер. — Посмотри на мои язвы!
— Иди, не останавливайся. — Ослан ткнул его в спину концом палицы. — Сейчас помоешься и переоденешься.
«Напоследок!» — подумал Искендер с горькой усмешкой.
— Что с моей семьёй? — спросил он.
— Всё в порядке. Живы и здоровы.
— А как здоровье убежища вселенной?
— Мог бы спросить об этом в первую очередь!
— Значит, Султан-Джамшид тоже жив и здоров.
— Почему ты так решил? — удивился Ослан.
— В противном случае тебе было бы наплевать, в первую я очередь спрашиваю о нём или в последнюю, — пояснил мирза.
— Не понимаю.
— И не надо. Не напрягай мозг, это вредно.
Юзбаши привёл его во дворец, и они направились туда, где до заточения жил с семьёй Искендер. Когда живая и здоровая Истадой бросилась ему на шею, не обращая внимания на гнилой запах и гнойные язвы, Искендер страшно удивился и лишь потом обрадовался:
— С тобой всё в порядке? А с малышом?
— Да! Да! Мы жили вполне как прежде, только без тебя. Нас никто не обижал, нам давали еду. Но на все мои расспросы, где ты и можно ли тебя увидеть, отвечали: «Нельзя. И знать, где ваш муж, тоже нельзя». Ой, какие ужасные язвы! Боже, как ты истощал!
— Это ничего. Главное, что с вами всё в порядке. Где Малик? Я хочу его видеть!
— Ты как-то странно стал произносить слова.
— Разучился говорить правильно по-чагатайски.
— Тебя держали больше месяца!
Переодетый после бани, Искендер был доставлен к Тамерлану. Его даже оглядел лекарь, мавлоно Сабир Лари Каддах, и сдобрил его гнойники какой-то целебной мазью.
Войдя в комнату, где находился Тамерлан, Искендер прежде всего обратил внимание на необычно крупного и белого сапсана, которого можно было бы принять за кречета, если бы не чёткие чёрные «усы» под глазами.
Птица сидела на плече у обладателя счастливой звезды и при виде Искендера хищно распахнула клюв, словно желая напасть. Только после этого мирза разглядел своего хазрета и заметил,
что тот выглядит довольно бодро, будто не он это лежал сорок дней назад мёртвым трупом, не его почитали трупом живым, когда он вдруг воскрес.— Приветствую вас, о величайший повелитель вселенной! — произнёс Искендер и низко поклонился.
— А, Искендер, — сверкнул глазами Тамерлан. — Рад видеть тебя. Соскучился. Присаживайся.
Покуда Искендер усаживался, Тамерлан поиграл немного с сапсаном, затем продолжил разговор:
— Помнится, ты как-то признался мне, что ни разу не сидел в зиндане. Как видишь, я предоставил тебе такую возможность.
— Я всей душой благодарен хазрету и готов сидеть там столько, сколько «меч справедливости» укажет, — коротко поклонившись, ответил Искендер.
— Узнаю твою замечательную учтивость, — сказал Тамерлан. — К сожалению, до начала похода остаётся мало времени, всего одиннадцать дней, а то бы я с удовольствием подержал тебя ещё годик-другой в этом месте, подобном фирдаусу.
— Разве хазрет хочет взять меня с собою в Китай? — удивился Искендер. — После того, что он узнал обо мне?
— Мне лень долго объясняться, — ответил измеритель вселенной. — Скажу тебе сразу и напрямик: о том, что ты пишешь тайно книгу, порочащую моё имя, я знал с самой первой начертанной тобою буквы этой книги.
— Вот как? — не веря сказанному, усмехнулся Искендер.
— А ты как думал! — улыбнулся Тамерлан.
— Кто же был вашим осведомителем?
— Угадай. А?
«Нет, не может быть, чтобы это была Истадой!» — мелькнуло в мыслях Искендера. Но тут он вспомнил, как однажды, когда он писал волшебными чернилами, жена вошла неслышно и подсмотрела. Так вот почему её не тронули, покуда Искендер сидел в зиндане!
Хотя нет! Она ведь не знала, что именно написано в рукописи.
— Я вижу, ты теряешься в догадках, — сказал великий эмир. — Не буду тебя мучить, а то у тебя на шее гнойники лопнут от напряжения. Ужасные язвы! Так сыро было в зиндане?
— Несколько влажнее, чем в песках Аравии, — ответил мирза.
— Мухаммед Аль-Кааги, — огорошил тут его Тамерлан.
— Что-о-о? Мухаммед?!
— Да, твой добрый старый друг Мухаммед, — усмехнулся Тамерлан. — Он давно был приставлен к тебе в качестве шпиона. И когда однажды вы разговаривали с ним о том, что неплохо было бы описать все мои злодеяния во всём их многоцветии, ты сказал ему, что недавно слышал о волшебных чернилах, изобретённых то ли в Магрибе, то ли Кордове. Мухаммед тогда же донёс на тебя, а когда он отправлялся к эмиру Энрике, я дал ему лишних денег, чтобы он смог привезти бутылочку волшебных чернил, если, конечно, таковые существуют. Оказалось, что и впрямь существуют, и когда Мухаммед приехал в Самарканд, сопровождая посольство эмира Энрике, он привёз тебе достаточное количество, о чём незамедлительно доложил мне.
— Подлец! — не стерпел Искендер.
— Ты недоволен поведением Мухаммеда? — поинтересовался Тамерлан.
— О нет, хазрет, он вёл себя как настоящий подданный своего государя, — поспешил соблюсти присущий себе тон мирза.
— Потом, по мере того как продвигалось твоё изобличительное сказанье, — продолжал великий эмир, — благочестивый Мухаммед докладывал мне, докуда ты дописал. Ведь ты наивно рассказывал ему о том, как осуществляется твой замысел. И, если я не ошибаюсь, ты дошёл до описания похода на Индию?