Тимур. Тамерлан

Мирза Искендер скакал чуть поодаль от Тамерлана и его ближайших нукеров, внуков и Аллахдада. Взгляд его невольно оборачивался влево, где на кауром жеребце скакал сам Шарафуддин Али Йезди, автор «Книги побед», бывший в недолгой опале и теперь возвращённый Тамерланом ради похода в Китай. Искендер ревностно поглядывал на своего литературного соперника, но всё же и радовался его присутствию, которое означало, что Тамерлан не будет требовать от Искендера, чтобы он постоянно был рядом с ним.

Впереди уже показалась цель — невысокий плоский холм, на лысой вершине которого стояла озябшая и жалкая толпа связанных китайцев, тех самых четырёхсот с лишним человек, что приехали в конце лета в сопровождении посла Ли Гаоци, которого потом отправили верхом на свинье в обратный путь одного. Всё это время они томились в главном зиндане на Афрасиабе, и от скверного содержания двое умерли, за что начальник зиндана получил сотню палок, ибо Тамерлан желал видеть в день начала похода всех китайцев живыми и здоровыми.

— Всё готово? — строго спросил Тамерлан охранников, стерегущих китайцев. Те, волнуясь, отвечали, что всё в полном порядке и каменщики готовы к сооружению башни из круглого кирпича. Основа её, каменная башня в три шага диаметром и высотой с чагатайское копьё, была уже возведена, и оставалось лишь облицевать её страшной облицовкой — отсечёнными головами.

Пока ещё эти головы сидели и вращались на своих шеях и были живы, их глаза испуганно моргали и щурились от яркого солнечного света, внезапно брызнувшего из-за туч, уста издавали гортанные звуки китайских слов, носы вдыхали холодный зимний воздух. Тоска сквозила во взглядах пленников — китайцы понимали, сейчас произойдёт с ними что-то страшное. Но ни один из этих людей, выдержавших столь долгое заточение и теперь готовящихся к смерти, не проливал слёз отчаяния и страха.

Осмотрев место предстоящей ритуальной казни, Тамерлан приказал, чтоб передали всем беглербекам, темникам, минбаши и юзбаши явиться на холм. Лицо его сияло. Он был счастлив. Поход начался, и сейчас предстояло пролить первую кровь этой новой войны, обозначив начало. Четверо внуков, состоящих при деде — Рустем, Искендер, Халиль-Султан и Улугбек, — старались в эту минуту быть поближе к покорителю мира. Улугбеку только что исполнилось двенадцать лет, но, рано развившись, он не намного моложе выглядел, чем, к примеру, двадцатилетний Искендер. И в седле держался лихо.

— Жаль, что нельзя было взять слонов, — сказал он, обращаясь к Халиль-Султану, и двоюродный брат понял, что мальчик этой фразой просто хочет скрыть волнение.

— Да, — кивнул он, — явиться в Китай на слонах… Представляю, какое это было бы зрелище.

Аллахдад подал Тамерлану саблю. Осмотрев её, великий эмир остался недоволен и потребовал другую. Глядя на его порозовевшее лицо, трудно было вообразить, что ещё недавно самые близкие люди считали его мёртвым.

Мирза Искендер подъехал к Шарафуддину Али Йезди и поприветствовал его. Шарафуддин улыбнулся:

— Я слышал, вы тоже были в опале?

— Не так долго, как вы, но несколько построже.

— Сидели в зиндане?

— Побывал в этом раю. Вы станете описывать то, что произойдёт сейчас? — поинтересовался Искендер.

— Не знаю, — пожал плечами Шарафуддин. — А почему бы и нет?

— Я тоже.

— Надеюсь, вы не считаете меня своим литературным соперником?

— Считаю. Но разве это плохо? — улыбнулся Искендер.

— Пожалуй, хорошо. Буду рад вашему соперничеству. И дружбе.

Подъезжающие командиры кушунов, туменей, сотен и десятков располагались вокруг места заклания, не слезая со своих лошадей. Минбаши Джильберге очутился подле минбаши Милодрага, серба, равно как и он некогда воевавшего на стороне Баязета.

— Как вам нравится то, что он затеял на сей раз? — спросил немец.

— Что-то новенькое, — отвечал Милодраг. — Хочет пролить кровь китайцев задолго до того, как придёт в Китай.

— В Китай! Подумать только! Вы могли вообразить себе несколько лет назад, что отправитесь с походом на другой конец света?

— Нет, не мог, — честно признался сербский витязь. — Но мне это по душе.

— Мне тоже, — с многозначительным вздохом сказал Джильберге. — А вон, смотрите-ка, видите того юзбаши европейского вида? Знаете, кто это?

— Знаю, это дон Гомес, бывший гвардеец короля Кастильи.

— Чудно, не правда ли? Только ему стоило захотеть пойти тоже в поход на Китай, как хазрет тотчас же присвоил ему звание сотника. Где справедливость? Ведь нам с вами первое время пришлось походить в командирах десятки.

— Говорят, он неплохой рубака.

— А мы с вами что, плохие?..

В это время забили литавры и затрубил карнай. Тамерлан, выбрав наконец себе самую острую саблю, поднял её над головой и прислонил плашмя к своему затылку. Когда литавры и карнай смолкли, по холму разлилось гробовое молчание.

— Дети мои! — сказал Тамерлан тем самым своим голосом, которым он умел завораживать слушающих его. — Вы думаете, мы уже начали поход на Китай? Нет, ещё не начали. Но сейчас начнём его. Сейчас мы положим основание нашей грядущей великой победы. Никогда раньше мы так не делали. А жаль. Это было бы красиво. Я представляю себе башни-памятники в честь наших походов. На юго-востоке от Самарканда — в память об Индии. На юго-западе — в память о Сеистане и Фарсе. На западе — в память об Анкаре и Испагани. На северо-западе — в память о Золотой Орде. Может быть, мои внуки когда-нибудь возведут их. А сейчас мы начинаем великий поход на Китай, и в честь этого события здесь, на холме, будет воздвигнута башня, со всех сторон обложенная китайскими головами. Пусть каждый отсечёт одну голову и отдаст её каменщикам, дабы они могли произвести облицовку уже готовой каменной башни. А когда мы вернёмся из похода, пустые глазницы черепов будут смотреть на нас, встречая победителей. Йа-ху-у-у!

— Йа-ха-а-акккк! — заревело в ответ воинство Тамерлана.

Рослого и крепкого китайца подвели к коню, на котором восседал истребитель вселенной, и немного наклонили, подставляя шею обречённого под удар сабли. Не долго прицеливаясь, Тамерлан махнул саблей, и тело китайца дёрнулось в одну сторону, а голова, схваченная за волосы, очутилась в руках у нукера. Первая кровь этой новой войны фонтаном забрызгала во все стороны. Каменщик поймал брошенный ему круглый, окровавленный кирпич и принялся укладывать его в основание башни. Тамерлан вытер клинок прямо о рукав своего чекменя и отъехал в сторону, уступая место остальным военачальникам, и вторым за ним отсёк голову китайцу Аллахдад. Потом — Халиль-Султан. Следующим — беглербек Мизраб Барлас. Они подъезжали, свистела сабля, и новая голова летела в руки каменщиков. Лица убийц, озарённые кровавым зрелищем, горели от возбуждения. Дело подвигалось споро, и очередь не задерживалась — царевич Рустем, Ядгар Барлас, Али-Султан Таваджи, темник Мухаммед Азад, Яку Барлас, царевич Искендер, темник Шах Яхья с сыновьями — Султан-Мухаммедом и Султан-Джехангиром, Даулат Тимур Таваджи, беглербек Сеид Ходжа Мубашир, Исмаил Барлас, Хуссейн Малик-Куджа, правитель Кермана Султан Ахмад, минбаши Джильберге, Мингали Барлас, темник Хусрау Гази, Ходжи-Юсуф…

— Эй, Улугбек! — крикнул Тамерлан внуку, увидев, как тот жмётся, не решаясь подъехать и выполнить свой палаческий долг перед дедом. — Подъезжай ко мне, мой мальчик. Разрешаю тебе не делать этого. Сперва ты должен отличиться в честном бою.

Наконец не прошло и часу, как резня была закончена. Башня из человеческих голов, высотою в чагатайское копьё, вознеслась на плоской вершине холма, сплошь теперь залитой кровью. Обезглавленные тела быстро сносились в сторону. Китайцев было меньше, чем высших офицеров основного Тамерланова войска, и многим минбаши и юзбаши не хватило. Некоторые из них только рады были, что не пришлось попалачествовать, другие вслух выражали досаду, раздразнённые зрелищем безнаказанного избиения тех, чьи родственники в ближайшем будущем станут с оружием в руках защищать свою жизнь и свою страну.

— Знакомое и ужасное зрелище, — сказал мирза Искендер, глядя на башню, со стен которой взирали мёртвые лица китайцев.

— По-своему величественное и прекрасное, — молвил Шарафуддин. И добавил: — Таков Тамерлан, и иного Тамерлана нет.

А Тамерлан тем временем разворачивал великое могольское знамя, большое и белоснежное, расшитое серебряными кречетами, несущими в лапах чёрных воронов, а также множеством разноцветных троекружий и свастик, повёрнутых в ту и другую стороны.

Вновь зазвучали литавры и карнай. Измеритель вселенной, держа в левой руке древко, тронулся впереди своего войска под белым могольским знаменем. Беглербеки и темники, минбаши и юзбаши торопились вернуться к своим кушунам, туменам, сотням и тысячам. Ветер чуть было не вырвал из рук великого эмира знамя, и он поспешил передать его Халиль-Султану.