Тимьян и клевер

– Далеко мы уже от Дублина? – поинтересовался Киллиан, звучно хрустя сладким, словно только что сорванным с ветки яблоком. В корзине ещё оставалась парочка таких же, а ещё несколько ломтей хлеба, сыр, добрый шмат копчёного окорока, холодные оладьи из картофеля, два куска пирога с ревенём и мех с молодым, кислым и почти не пьянящим вином. – Мне кажется, что погода слегка изменилась…

Айвор весело фыркнул и потянулся на ходу, привстав на мыски.

– Ещё б ей не измениться. Отсюда до города – полдня верхом, если лошадь пойдёт быстрым шагом. Мерроу в море передвигаются быстрее даже глубинных течений, причём без всякого колдовства. На человечьи мерки до нужного места – почти целый день пути. Впрочем, почему бы не прогуляться немного, если этот самый денёк так хорош? – обернулся он и подмигнул.

«Действительно, почему бы и нет».

– Кстати, о мерроу, – спохватился Киллиан. – Как ты думаешь, Бридин нас не обманула? Людей она недолюбливает, похоже.

Айвор замедлил шаг, позволяя компаньону поравняться наконец, и только тогда ответил, слегка понизив голос:

– Вообще-то мерроу обычно любят людей, что их женщины, что мужчины, хотя с последними я предпочитаю не встречаться – слишком уж страшны. Представь себе – голова здоровенная, глаза выпученные, тело раздутое и словно набок свёрнутое, чешуя зелёная, наросты, ракушки прямо к бокам липнут… Бр-р! А уж амбре от них – стухшая селёдка и то лучше пахнет. А вот женщины мерроу как на подбор красавицы – ну, ты и сам видел Бридин, а она самая что ни есть обычная для своего племени. Поэтому, кстати, девицы-мерроу и уводят человеческих мужчин в океан. Судьба у полукровок незавидная – нигде толком прижиться не могут, но большинство из них выбирает море. Там поспокойнее, чем с людьми.

Сперва Киллиан хотел возмутиться за род человеческий, а потом представил себе жизнь какого-нибудь мальчишки-полукровки в прибрежной деревне – и раздумал. Хорошо, если бедолагу на первых годах жизни камнями не побьют за чешую на лице или перепонки между пальцами.

А фейри – почти все – кровь свою ценили, будь даже родич седьмая вода на киселе.

– Но Бридин, видимо, смертные когда-то сильно обидели, – задумчиво продолжил тем временем Айвор. – Наверняка она потом и сестру против них настраивала, но у той сердце оказалось человеческое… Впрочем, гадать нет смысла, – опомнился он. – Сперва найдём эту Уэни, а потом уже думать станем. А то, что Бридин с самого начала обманывала – и так ясно. Только ведь не докажешь. Мне бы хоть на час вернуться в ту пору, когда я… – совсем тихо произнёс Айвор и сам же себя оборвал, прибавляя шаг: – Вот мы и пришли, кстати. Погляди-ка, мой милый друг – как, похоже это местечко на то, что описывала мерроу?

Повинуясь жесту напарника, Киллиан поднырнул под низко склонённые ветви одичавшей яблони – и замер.

Высокий отвесный берег был рассечён надвое узким клином расщелины. Где-то далеко внизу мерно грохотала вода, волны с шипением втискивались между камнями, расплёскивались о скалу – и отползали. Дальше расщелина переходила в изломанный овраг с топким дном, а между высшими точками двух берегов тянулся подвесной мост – недлинный, шагов на пятьдесят, и совершенно бесполезный, потому что куда легче и безопасней казалось обойти по оврагу, чем ступать на ненадёжную опору.

Правый берег, более широкий и пологий, спускался к рыбацкой деревушке на холме между лесом и морем. Каменистый и лысый, он выглядел издалека серо-коричневым массивом, на который и ступать-то неприятно. Зато левый берег, обрывистый, немного напоминающий башню посреди поля, покрывала сплошная травяная поросль с редкими вкраплениями ярко-голубых куртин лесных колокольчиков.

Ни развалин, ни хотя бы крупных камней на том берегу Киллиан не заметил.

– Идём… – Айвор тронул компаньона за руку, так осторожно, словно он не направлял, а наоборот, искал поддержки. – Нужно пройти по мосту. Обязательно, иначе никак.

У него был такой голос, что Киллиан и не подумал сопротивляться.

А вблизи мост выглядел ещё более жутко, чем издалека.

Вместо перил – толстые, лохматые от времени канаты, под ногами – не надёжные доски, а какие-то неряшливые вязанки хвороста, кое-как скреплённые друг с другом и с канатами опоры. Когда Айвор ступил на мост, тот остался недвижим. Но стоило Киллиану сделать единственный шаг, как налетел снизу упругий порыв ветра, и мост взбрыкнул, словно лошадь в попытке сбросить ненавистного седока.

Киллиан вцепился в канаты обеими руками и присел, не в силах сделать ни шагу больше. А ветер стал ещё сильнее, он забирался холодными пальцами под рубашку, зажимал рот и нос невидимой мокрой ладонью с запахом водорослей. Вязанки хвороста пружинили и расползались под ногами, а бесконечно далеко внизу солёные волны лизали острые камни на дне залива, шипели и исходили белой пеной.

Сердце колотилось, кажется, в самом горле.

«Ну уж нет. Обойдётся он без моей компании, я ещё жить хочу».

– Не бойся, – послышался голос Айвора прямо над ухом. Киллиан с трудом заставил себя оторвать взгляд от пропасти под ногами и посмотреть в глаза фейри – чёрные, блестящие, точно камень оникс. – Чем больше страх, тем сильнее ветер. Встань на ноги, ты же не трус, мальчик мой, верно? Совсем уже взрослый мальчик…

Он протянул руку, и Киллиан едва подавил желание ударить по ней наотмашь.

«Смеётся он надо мной, что ли?»

– Сколько ты говоришь лет этому мосту? Триста, пятьсот? – Выкрик почти заглушило рёвом ветра и волн, неистовых, как в лютый шторм. – Да верёвки давно уже сгнить должны, я уже не говорю про этот мусор, который вместо нормальных досок, и…

– Тихо, – сказал Айвор без улыбки и накрыл судорожно сведённые пальцы компаньона своей ладонью. – Держись за меня. Ты ведь веришь мне? Это просто испытание, не больше. Опасности нет. Прежняя хозяйка здешних мест любила пошутить, вот ветер с волнами и выполняют её последний наказ.

Это «последний наказ» прозвучало настолько по-особенному, лично, что Киллиан на секунду позабыл о страхе рухнуть на острые камни внизу, а когда вспомнил, то Айвор уже тащил его за собою к другому берегу, сжимая пальцы почти до хруста костей.

…Никогда ещё пятьдесят шагов не казались Киллиану такими длинными.

Но как только он наступил на зелёную траву на заповедном берегу, всё стихло – и ураганные порывы, и грохот волн внизу. А из птичьих трелей, солнечных бликов и запаха моря соткался дивный образ – белая ажурная беседка, открытая всем ветрам, наполовину увитая плющом. Даже полуразрушенная, она оставалась прекрасной; и Киллиан скорей бы поверил в то, что она выплетена из лунного серебра, чем в то, что она сложена из обычного камня.

Айвор отпустил руку компаньона и тенью, не существом из плоти и крови, проскользнул в беседку. Киллиан переступил с ноги на ногу, невесть зачем сорвал и растёр в пальцах нежный листочек клевера – и последовал за Айвором.

А фейри и не делал ничего – просто сидел, скрестив ноги, посреди беседки, и смотрел на море.

– Что это? – тихо спросил Киллиан, усаживаясь рядом. Стоять отчего-то было неловко, как и видеть полностью затянутый плющом белый камень ближе к западной стене.

– Старое святилище, – так же негромко ответил Айвор. Взгляд у него был немного сонный, на ресницах поблёскивало что-то – то ли брызги морские, то ли запутавшиеся солнечные блики. – То, что остаётся, когда старые божества уходят. Когда в тебя перестают верить, то ты или становишься тенью себя прежнего – фейри, уже не божеством и не духом, но всё еще и не человеком с бессмертной душой, или растворяешься в последней своей обители. В заброшенном алтаре, в просоленной скале, в дряхлом дереве-великане, в глазах ребёнка, первый раз увидевшего истинное чудо Старой Эпохи, в предсмертном вздохе последнего своего служителя… Некоторое время живёт зыбкое воспоминание, но затем исчезает и оно. Таково течение времени, и никто не властен над ним… Спи спокойно, Боадвин, дочь Боад, – прошептал он едва слышно.