Тинга
Шрифт:
– Черт!
– взрываюсь я.
– Черт ты, а не ангел. От тебя смертью несет за версту. Хоть бы раз подсказал, что делать. Сейчас!
– Набег, - ухмыляется он.
– Что?
– не понимаю я.
– Идти в набег, - с удовольствием поясняет сын Луны.- Уходить за горы, там богатый народ. Повезет - выживут.
– Господи, - шепчу я, - это что, единственный их выбор?- Мне становится ясно, о каком выходе говорил Бок.
– Отчего же?
– смеется беспечный небожитель.
– Можно молиться Большой Черной Матери - этой навозной куче или большой белой тарелке на небе, моей протеже. Не желают? Тогда пусть молятся своим чумазым божкам, стоящим у их очагов.
– Хватит!
– резко обрываю я.
– Что ты знаешь об этом,
Он выпрямляется.
– Ты, кажется, открыл против меня боевые действия. А ведь я тебя предупреждал.
– Я тебя тоже!
– неожиданно для себя выпаливаю я.
– Я тебя тоже предупреждаю!
Он ошарашен. Я поворачиваюсь, чтобы уйти.
– Стой!
– рычит железо.
– Если ты поднимешь руку на закон, я тебя уничтожу.
– Это твой закон, - нагло заявляю я.
– А у меня свой!
– И отстраняю большую черную вещь, стоящую на моем пути, и иду к своей лошади. Я его не боюсь. Кое-что я уже придумал.
План
Степь преобразилась. Люди из наивных, робких созданий превратились в захваченные половодьем верткие льдины. Все шумело и неслось. Жизнь приобрела нервность и яркость. Из юрт вышли вооруженные мужчины. В глазах у них горел огонь достоинства. Пахло кровью, серой, приключением. Мир превращался в большую игру. Охоту человека на человека! В трагедию! Столетняя мумия точно выразила давнишнюю муку земли, запев священную песню воинов. Сон кончился. Начинался позор. Впереди был поход. Исход! Истечение! Тлен! Люди вылежали свои тела, допили до дна страх и робость вопросов. Вопросы кончились. Ответы были за горизонтом. Покой менялся на пространство. Жизнь на приключение. Все обесценилось. Ценой становилось движение - неумолимая поступь беды, которую пытались отсрочить чужой смертью. Смерть не страшила - линялый, вытертый узор на пыльном половике. Универсальная философия беды: "Ты умри сегодня, а я завтра" - становилась вершиной испаряющихся душ.
Этой ночью невесть откуда упали обильные росы. Иссохшаяся земля жадно приняла редкие капли влаги, но не насытилась. И лишь выжженные до хрупкой арматуры серые травы равнодушно держали драгоценный дар на узких лезвиях своих ножей, предоставляя гневному солнцу право медленной мести. Пересохшая земля жаждала отдыха и бубном звенела под копытами моей бойкой лошадки, каждый шаг которой был пульсом ее пустоты.
И все же я вымок по пояс, пока добирался до покоев Эль-Тинги. Она уже покормила Тоя и играла с ним на пестрой кошме возле дома. Эль водила сухой метелкой ковыля по румяным пяткам малыша, и он заливисто хохотал, отдергивая ножки и втягивая тугой, как кошелек, животик.
– Здравствуйте.
– Я спешился .
– Здравствуй, Мэн, - улыбнулась она.
– Рано ты сегодня. И вымок весь. Если б так промокла земля!
– Землю сейчас за месяц не прольешь. Нужно хорошее лето с дождями.
– Ты прав.
– Ты знаешь, что старый Бок запел песню орла?
– Слышала. У него нет другого выбора.
– Разве его кто-то искал?
– Искали. Его нет.
– Хорошо. Об этом после.
– Праздник будет?
– Будет! Воины уйдут после него.
– Я присел и погладил смуглую ножку ребенка.
– Я кое-что придумал, Эль.
– Разве это возможно, Мэн? Сколько уже думано и передумано - и ничего стоящего.
– Эль отвернулась, рукавом вытирая глаза.
– Ты здесь больше года. Успел родиться Той, а мы так ничего и не сумели сделать, чтоб его спасти.
– Это другое.
И я рассказал ей свой план, созревший у меня во время встречи с Льноволосым.
– Нас убьют, - спокойно и почти равнодушно молвила Эль.
– Да, если узнают. Но так они убьют Тоя.
– Нельзя идти против всех!
– Можно!
– Человек один жить не сможет!
– Сможет!
– как можно тверже перебил ее я.
– Многие пробовали - и ничего.
–
Уж лучше этого не испытывать, - вздохнула Эль.– У нас нет выбора, - настойчиво повторил я ее слова.
– Надо сломать закон. Ты и Той - начало его, а я - конец. Надо совместить эти точки, и тогда план Льноволосого...
Эль удивленно посмотрела на меня.
– Сына Луны, - поправился я.
– Этот план провалится.
– Ты его так ненавидишь, - устало покачала головой она.
– За что?
– Эль, - взмолился я, - он враг. Это он придумал эти чертовы жертвоприношения. Его не интересуют люди, он презирает жизнь. Ему нужен только порядок, и он любой кровью этот порядок поддерживает.
– Я знаю, - кивнула Эль.
– Если б на меня не пал выбор и Той не был предназначен для исполнения ритуала, - она запнулась, - сожжения, я спокойно приняла бы процедуру обряда. Потому что она не касалась бы меня лично.
– Так не должно быть, - оборвал я ее.
– Надо обдумать, как действовать на празднике.
– Праздник...
– Эль задумалась.
– Он будет особенный.
– Почему?
– Многие не вернутся из похода. Все понимают, что это их последняя возможность напрямую обратиться к богам через Большую Черную Мать. Праздник будет невиданный, - повторила она.
– Ты права, Эль, но кое-что ты не учла.
Она приподняла брови.
– Если поход будет удачен, тогда всем будет наплевать, какая была жертва, а если воины не вернутся, тогда некому будет вспоминать об этом.
По тому, как сверкнули ее глаза, я понял - убедил!
– Хорошо, - улыбнулась Эль, - я согласна.
"Господи!
– обрадовался я.
– Наконец все сдвинулось с мертвой точки". Я подбросил Тоя высоко вверх, и малыш, взвизгнув, тяжелой теплой грушей упал мне в ладони.
– Живи, малыш, - шепнул я.
– Живи долго.
– Тише!
– Эль-Тинга дернула меня за полу.
– Охрана насторожилась.
Дремавшая охрана действительно поднялась и неодобрительно поглядывала в нашу сторону. Пора было прощаться.
– Все будет в порядке, Эль, не беспокойся ни о чем.
– Иди, Мэн. Я хочу, чтоб это произошло.
– Она махнула мне рукой.
– Это произойдет, Азия!
Она недоуменно вскинула глаза, но я уже бойко несся на своем коньке-горбунке.
"Азия! Азия! Азия!
– пело все во мне.
– Юная богиня, смуглая, жаркая степь, все у тебя будет хорошо. Очень, очень хорошо. И по мыслям, и по делам воздастся тебе". Делам? Вот их-то было невпроворот.
Время начало спрессовываться под множеством событий в тяжелую глыбу, и с ней становилось все сложнее справляться. Я поскакал к тому месту реки, где находилась нора, в которой я коротал грозу перед появлением на свет Божий. Ее вход был завален камнями и замазан глиной. Еще зимой я набил ее колотым льдом, и сейчас меня интересовало: что с ним? Пробив небольшое отверстие, я выгреб мусор и просунулся в проход. Там было царство ночи. Дыбом стоял холод. Лед немного сплавился, но не стек. Это было хорошо. Первая часть моего плана удавалась, но оставались еще две, и они были смертельно опасны. План же был прост и дик. Я должен был подменить на жертвенном костре живого мальчика мертвым. Другим, похожим на него. В этом-то и была вся сложность операции. Люди не мухи, и я, жрец мертвых, перехоронив их сотни, хоронил и детей. Их умирало много, но не настолько, чтоб можно было легко заменить Тоя. Однако я надеялся, что за полтора месяца до праздника смогу решить эту проблему. Мертвый должен спасти живого. Мне нужен был помощник, мужественный и надежный. Из всех известных мне претендентов пришлось сразу отбросить отца Тоя - юношу-Солнце. Он предназначался для другого. И претендентов не осталось. Бабушка Ойяяк, которую я по настроению звал то тетушка Ой, то бабушка Як, была предана мне, и я надеялся, что именно она поможет в осуществлении моих замыслов. Замуровав вход, я направился в стойбище. Ойяяк колдовала у очага. Мы пообедали.