Тиран
Шрифт:
Она сколотила из своих поклонников отряд, разбирала их ссоры и правила ими. Она внушила им чувство собственного достоинства. А однажды ночью сказала Кинию: «В этом войске девушке нужны два качества: жесткое сердце и мягкая п…а. Это, конечно, не Гомер, но бьюсь об заклад, что именно этим отличались девушки Трои».
Артемида прекрасно умела выбрать отряд, а в нем
Как с женщинами, так и в жизни. Он не очень надеялся стать земледельцем.
Он уснул, и Посейдон послал ему сон о лошадях.
Он ехал верхом на высокой лошади — или он сам был лошадью; они вместе плыли по бесконечной травяной равнине — плыли, уносились галопом все дальше и дальше. Были и другие лошади, они следовали за ним, пока очи не оставили травяную равнину и не оказались на равнине из пепла. Тогда лошади заржали и отстали, и он ехал один…
Они были в реке — у брода, полного камней. На противоположном берегу — груда плавника высотой с человека и одинокое сухое дерево, а на земле под копытами лошади — тела мертвецов…
Киний проснулся, протер глаза и задумался, какой из богов послал ему этот сон. Потом встал и пошел в домовую баню. Здесь он отдал рабыне свой хитон, попросил отжать и дал ей несколько оболов за хорошую работу. Она принесла ему несколько кувшинов горячей воды, помыться. Рабыня привлекательная — немолодая, но с хорошей фигурой, широкоскулая, с татуировкой, орлом, на правом плече. Киний подумал о соитии, но рабыня не хотела, и он не стал настаивать. Может быть поэтому он получил прекрасно выстиранный и выглаженный хитон с отутюженными складками, ослепительно белый, так что в нем Киний стал похож на статую сына Лето [27] в Митилене. Рабыня приняла его благодарность сдержанно, кивнув, но стараясь не приближаться к нему. Он подивился обычаям этого дома.
27
В греческой мифологии Лето — возлюбленная Зевса, мать близнецов Аполлона и Артемиды. Следовательно, сын Лето — Аполлон.
Обнаженный, он прошел туда, где стояли лагерем его люди. В мешке у него лежало несколько хороших вещей под стать хитону. Хорошие сандалии, легкие и прочные, с ремешками из красной кожи, помогавшими скрыть шрам на ноге, но плащ только один — походный, когда-то синий, сейчас он выцвел, стал пыльно-голубым. Зато прекрасная застежка для плаща — две головы Медузы из блестящего серебра, сработанные лучшим афинским ваятелем и литейщиком. Бормоча молитву, он застегнул старый плащ и набросил его на плечи. У костра были только Диодор и Никий. Остальные пошли на рынок выпить. На симпосий их не пригласили, и, поскольку большинство своим происхождением не уступали Кальку, они были обижены. Агий, Лаэрт и Гракх знали Калька с детства. Их рассердило то, что он обращается с ними как с низшими.
У Диодора был сосуд с хорошим вином, и Киний, одеваясь, выпил с Кеном и Никием.
Никий
протянул ему красивую застежку для плаща — добычу из Тира.— Сбереги Медуз для более достойного хозяина, — сказал он.
Что сказал бы Кальк, узнав, что родившийся в Афинах раб считает Киния плохим хозяином? Вероятно, презрительно фыркнул бы. Но тут его размышления о Кальке были прерваны.
— Вы только посмотрите! — воскликнул Никий.
Киний обернулся и взглянул через плечо. В загон въезжал одинокий всадник. Кен рассмеялся.
— Ателий! — взревел Киний.
Скиф приветственно поднял пыльную руку, перебросил ноги через спину лошади и одним гибким движением оказался на земле. Легким хлыстом коснулся бока лошади, и та прошла через ворота в загон.
— Хорошая лошадь, — сказал скиф и протянул руку к сосуду с вином.
Кен без малейшего колебания отдал ему сосуд. Скиф сделал большой глоток и рукой утер рот. Тогда Кен сжал его в медвежьем объятии.
— Пожалуй, ты мне по нраву, варвар! — сказал он.
Скиф либо не понял его, либо решил оставить его слова без внимания.
— Куда ты идти? Идти завтра? Да, да?
С дороги доносились голоса. Прибыл Изокл с семьей. Уже поздно.
— В Ольвию, — сказал Киний.
Скиф посмотрел на него. Потом, словно всегда входил в их круг, вернул сосуд Кену.
— Долго, — сказал он. — Далеко.
Его греческий был совсем не варварским. Те немногие слова, что знал, он произносил верно, но понятия не имел о падежах.
— Десять дней? — спросил Диодор.
Так говорили купцы.
Скиф пожал плечами. Он смотрел на лошадь.
— Поведешь нас? — спросил Киний.
— Мой идти с тобой. Ты идти. Хорошая лошадь. Да?
— Думаю, это договор, иларх, — сказал Никий. — Я только буду присматривать за этим парнем, верно?
Кен покачал головой.
— У нас с Ателием общее увлечение. Пошли выпьем, друг мой.
Ателий улыбнулся.
— Ты мне тоже нравиться, эллин, — сказал он Кену.
И они вдвоем направились к винным лавкам города.
Никий взглянул на Диодора.
— Думаю, нам с тобой стеречь лагерь.
— Пока я буду обедать? Отлично. — Киний улыбнулся. — Если мы сможем его удержать, из него выйдет отличный лазутчик.
Никий подождал, пока Кен со скифом ушли за пределы слышимости.
— Он очень умен.
Киний тоже заметил ум скифа, но удивился тому, что и Никий подтверждает ею оценку.
— В каком смысле?
Никий показал на лошадь.
— Если бы он остался с нами, разве мы доверяли бы ему в степи? И он показал, что умеет ездить верхом. Разумно после этого доверять ему.
Киний согласился и ответил:
— По-своему ты не меньше философ, чем этот спартанец, Никий.
Никий кивнул.
— Я всегда так считал. И если он философ, то я гиппарх.
— Просвети меня.
Кинию не терпелось уйти, чтобы вовремя оказаться в доме Калька, но Никий нечасто заводил разговор, зато когда говорил, стоило послушать.
— Я слышал от Диона о том, как он бросил копье. И плыл целый час. Может, и больше, прежде чем ты его спас. Спартанский ублюдок. Он сейчас не в форме — не знаю почему. Но он из военачальников, спартиат. [28] Они все крепкие. Настоящие машины для убийства.
28
Спартиаты — мужчины, обладавшие гражданством Спарты. С юности тренировались в воинском мастерстве и составляли элиту армии.