Тиран
Шрифт:
— Первый выбор! — сказал он.
Остальные подхватили этот возглас.
Ателий осмотрелся, словно убеждаясь, что избран, улыбнулся до ушей. Потом прошел к захваченным лошадям и сел боком на самую крупную из них, светло-гнедую кобылу с маленькой головой, явно персидских кровей. Скиф громко крикнул: «Ип, ип!», спрыгнул и стал отвязывать лошадь.
Киния не удивило, что скиф выбрал лошадь, а остальные остались довольны: им хотелось получить свою долю того, что лежало на попоне. Обычай предоставлять право первого выбора самому доблестному — обоюдоострый меч: может прославить человека, а может вызвать общее недовольство. Но выбор Ателия снискал
Дальше дележ шел строго по старшинству. Вторым выбирал Никий, и, как ни горевал по убитому Гракху, выбирал тщательно — и выудил из груды тяжелую серебряную гривну на цепочке, стоимостью не менее месячной платы.
Хотя оружия у гетов было немного, они носили украшения и монеты. Люди Киния по очереди выбирали, и после того как все выбрали, на ткани осталось еще много вещей. Аякс не участвовал в дележке, но Филокл участвовал — и никто не возразил: спартанца уже признали.
Киний снова созвал всех, и в итоге большинство получило серебра не меньше чем на десять сов, а кое-кто — и гораздо больше. После второго выбора оставалась преимущественно бронза и несколько маленьких серебряных колец.
— Рабы, — распорядился Киний.
Он указал на попону. Раб Аякса подошел охотно: благодаря возрасту и опыту он стал главным рабом и без колебаний взял и надел на руку самое большое серебряное кольцо. Потом подмигнул Краксу.
На лице Кракса в свете костра видны были следы слез, как ручейки на склоне холма после бури. Тем не менее он наклонился и взял последнее серебряное кольцо. Они разделили между собой бронзовые монеты. Никто не следил за последней дележкой: все осматривали лошадей, обсуждали их мелкие стати и жаловались, что скиф забрал лучшую. Пока делили лошадей, солнце зашло за холмы.
Ателий подошел к Кинию.
— Я — смотреть? — спросил он, показывая на две тяжелые застежки в руке Киния.
Киний протянул их ему. Скиф осмотрел их в последних лучах солнца. Золото казалось только что выплавленной медью. Ателий кивнул.
— Сделать мой народ, — сказал он.
И показал на изображения лошади и оленя, основным мотивом проходившие по обеим застежкам. Очень тонкая для варваров работа, задние ноги лошади отлично вылеплены, у оленя голова благородная и красивая.
Пока Ателий разглядывал застежки, Киний дважды посмотрел на Аякса; в молодом человеке видна была только усталая покорность злу старшего поколения. Ателий вернул застежки и отправился любоваться своей новой лошадью. Киний пожал плечами, взял плащ и расстелил его на земле. Не успел он подумать об Артемиде, как наступило утро.
Рассветный дозор не принес неожиданностей. Подпруги были прочно затянуты, поклажа подготовлена и навьючена на лошадей, и раб Аякса, выскребая котел, посвистывал. Ателий до блеска вычистил обоих своих коней. Его пример заставил остальных поступить так же, и это порадовало Киния, которому хотелось, чтобы его люди каждый день выглядели прекрасно.
Киний поехал в стороне от всех, чтобы хоть ненадолго остаться одному. Он наблюдал, как навьючивают лошадей: вьючных теперь много, и каждой достается тяжесть поменьше, а значит, они пойдут быстрее.
Раб Аякса терпеливо ждал у колена Киния. Когда Киний его заметил, раб наклонил голову.
— Прошу прощения, господин.
Киний считал, что посвистывание этого раба каким-то образом задало хороший настрой всему утру и что участие рабов в дележе добычи понравилось богам.
— Я не знаю,
как тебя зовут.Раб снова поклонился.
— Арни.
Киний попробовал на язык варварское имя.
— В чем дело, Арни?
— Прошу прощения за вопрос… не стал бы… если бы больше не было схваток. — Он смотрел храбро. — Я умею сражаться. Если захочешь. Могу мечом или ножом. Их со вчера много осталось.
Вооружать рабов всегда опасно. Однако сейчас главное — побыстрее пересечь равнину.
— Только до города. А Кракс?
Раб улыбнулся.
— Дай ему несколько дней. Да. Он будет готов.
Киний кивнул.
— Смотри, чтобы он не украл твое оружие и не убил нас, пока еще не готов.
Арни улыбнулся, покачал головой и отошел.
Лошади ржали. Удлинившаяся колонна двинулась по равнине.
Три дня пути без происшествий привели их к греческим поместьям, разбросанным вокруг Антифилии, поселения столь небольшого, что назвать его колонией можно было с трудом. На самом деле это была колония колонии, потому что охраняла южные подступы к двум более процветающим городам — Тиру и Никану; в обоих этих городах сосредоточена торговля зерном со всеми равнинами, потому что они контролируют доступ к заливу, глубокому, как небольшое море. Киний никогда не был ни в том, ни в другом, но слышал достаточно, чтобы понять, что здесь происходит. И когда его лошадь ступила на камни греческой дороги, он в глубине души вздохнул с облегчением.
Известие об их прибытии взволновало весь город. Нетрудно было догадаться, что редкие караваны приходят из степи: домовладельцы стояли на порогах и смотрели на проходящую колонну, рабы глазели, мужчины торопливо хватали оружие и выстраивались на агоре, готовые отразить вторжение. А когда обнаружили, что Киний им не угрожает, тут же постарались извлечь из его появления всю возможную выгоду. За зерно, самое дешевое в мире, они прямо на месте производства заламывали цену, как в Афинах в голодный год.
Внимание Киния привлек шум в неказистой винной лавке. Он подозвал Никия.
— Купи лошадям корм на день. Не уступай ни обола из наших денег. Я скоро вернусь.
Он перебросил ногу через спину лошади, соскользнул на землю, проверил меч и ушел за завесу из деревянных бус, преграждавшую вход в помещение. Внутри стояли Ликел и Филокл с мечами в руках. А Кен, повалив на пол какого-то человека, держал меч у его горла.
— Он недоливает, — задиристо сказал Ликел. Ему было известно, что Киний терпеть не может стычек с горожанами. Ликел считал себя благородным, хотя по рождению уступал Кену или Лаэрту.
— Поэтому ты ударил его и обнажил меч? Убирайтесь отсюда, вы все!
Киний не снимал рук с пояса, но его голос звучал холодно.
Филокл выпрямился и допил вино. Он как будто собрался спорить.
— Исполняйте, — сказал Киний.
Филокл встретился с ним взглядом. Глаза спартанца яростно сверкнули, как у зверя, и он коротко кивнул Кинию, как бы говоря, что на этот раз повинуется. Он казался совершенно другим человеком. Но все же вышел.
Киний увидел, что хозяин лавки на самом деле раб, причем из самых грязных, каких Кинию редко приходилось видеть. Киний бросил ему несколько бронзовых монет. Раб выругался и потребовал больше, ложь вскипала на его губах, как пузыри пены. Киний не уступал. Наконец раб замолчал, и Киний вышел. Никий все еще торговался с продавцом зерна, на агоре собралась толпа, многие пришли с копьями — опять.