Тишина

Значит надо уходить! Гениально! Меня нельзя назвать физически не развитой, подсобные рабочие в основном выполняют функцию «подай-принеси», но дело даётся посильное, опять же ходить куда-то далеко мне не приходилось. Тем более, ладно уйти, да и идти тоже можно, но как выжить в лесу? Как добыть еду, питьё? Что делать, когда наступят морозы? Как далеко ближайший населённый пункт? Я тяжело вздохнула и попробовала повернуться на другой бок, от чего всё тело опять протестующе заныло. Интересно они мне вчера ничего не сломали?

Допустим, я возьму тёплую одежду. Скорее всего, у тётушки Ирмы есть что-то наподобие тента, она, бывало, уходила в бор за травами на несколько дней. Мне выдали пайку на месяц, а я съела только половину, так что ещё на дней на четырнадцать мне должно хватить, а потом возможно у меня получится дойти куда-нибудь. Я решительно села, стараясь не обращать внимания на боль. Долго можно валятся и придаваться страданиям, но надо действовать, пока я не собралась ложиться и помирать.

Скрипя зубами, я направилась на кухню, надо проверить все продукты, отобрать портящиеся и, по возможности, сделать так, чтобы они пролежали максимально долго, например мясо надо засолить, а остатки яблок засушить, а если экономить продукты можно продержаться много больше. После того, как приготовление еды было закончено, я пошла обыскивать дом.

Залезая в каждый закоулок и просматривая каждую вещь, которая мне могла пригодиться, я нашла подобие палатки и спальный мешок, конечно, в морозы это меня не сильно спасёт, но пока в них ночевать ещё можно. Нашлись и тёплые, древнющие валенки, я видела их в музее, куда водили наш класс — это была старинная обувь из войлока, которая не давала замёрзнуть. Как показала практика прошлой зимы, современные сапоги из супер нового материала промерзали быстро, а оказаться в чаще с бронхитом и температурой мне совсем не хотелось. Нашлось несколько теплых свитеров Германа, связанных из неизвестной мне шерсти, возможно, тётушка Ирма вязала их сама, когда сын ещё учился в школе, судя по размеру. Так же я перебрала свои вещи, выбрав тёплые.

Последняя комната, которую я взялась осматривать, была рабочая комната знахарки. Там были развешаны мешочки с разными снадобьями, некоторые были подписаны, но большинство висели просто так, видимо супруг и его мама ведали, что для чего. Взяв те, на которых было написано, как их применять, я пошла, укладывать свои вещи.

Уложив всё, я подошла к зеркалу и посмотрела на своё отражение. Лиловый синяк покрывал всю скулу, хорошо ещё глаз не заплыл. Придётся уходить, не попрощавшись с тётушкой. Это было очень грустно, но я понимала, что не смогу объяснить, откуда у меня появился этот фингал.

За окном спускались ранние, осенние сумерки, а я сидела на кровати, зажав руки между коленями, и прощалась со своей былой жизнью. Что бы ни было впереди, сюда я вернусь только с Германом. Потому что в другом случае эти люди не дадут мне жить.

Одевшись и закинув рюкзак на спину, я собралась уходить, когда мой взгляд упал на фотографию Луз, которую для меня сделал муж. Я аккуратно вытащила её из рамки и положила между страницами книг, отданных мне во время болезни, как бы ни тяжела была поклажа, я не хотела бросать их здесь, туда же, чуть раньше, я положила записку Германа. Она была мне дорога, как единственное напоминание о нём. У меня были от него только книги и записка.

13

Ночь уже вступила в свои права когда я покинула родной угол. Была надежда, что в непроглядной темноте, которая опустилась на наше село, меня не заметят. Хорошо, что изба упиралась забором в деревья. Я, выйдя из заднего ходу, сразу нырнула в спасительную черноту подлеска. Но радоваться мне пришлось не долго, через пять минут я поняла, что идти придётся на ощупь. Я шла, вытянув руки в темноте, постоянно цепляясь ногами за ветки. Какие-то ночные птицы ухали, пугая меня своими голосами. То и дело мне мерещились вчерашние мужчины, от чего меня пробирал пот, а через секунду бросало в дрожь. Я знаю, что именно в тогда у меня появились первые седые волосы.

Словами не передать, как меня обрадовали проблески зари. Наверное, я никогда в жизни так не радовалась восходу. Я начала различать очертания деревьев и могла видеть, куда наступаю. Когда солнце взошло, я вышла на большое расчищенное от деревьев место. Сначала мне показалось, что это старая лесозаготовка, но потом поняла — это развалины старой деревни, многие жилища истлели, осыпавшись безобразной грудой деревяшек, но некоторые ещё держались. Я зачарованно шла по тропинке, которая в прошлом видимо была главной дорогой, но теперь стала почти непроходимой, покрытой высохшим бурьяном.

Первые развалины, которые можно было гордо назвать домом, разбудили в моей душе любопытство. Каков быт был у здешних жителей? И я решилась войти в сильно покосившуюся конструкцию.

В срубе были раскиданы по полу какие-то вещи, некоторые предметы мебели, носившие раньше гордое название «встроенные», были «с мясом» выдраны. Наклонившись, я подняла старого плюшевого зайца, его, видимо, забыли, переезжая старые хозяева, он рассыпался прямо у меня в руках. Здание было устроено не так как хоромы в нашем поселении. С крыльца ты попадал в какое-то большое помещение без окон, потом шла прихожая, и только потом был коридор с невысокими притолоками в комнаты, в кухне вместо плиты стояла печь. Я впервые видела печь, нам про неё рассказывали на уроках домоводства, но в селе давно стояли электрические плиты и бойлеры. Осмотрев один курень, мне захотелось заглянуть и в другие. Припрятав рюкзак в траве, под деревом, я пошла дальше по улице, заходя в каждый не осыпавшийся особняк. В одном я обнаружила книгу, валяющуюся в самом углу. Хотя многие её страницы затянула плесень, я не могла её оставить, и пришлось взять с собой. В другом, я обнаружила, плотный коврик из синтетической пенки, с которым время, на удивление, не сделало ничего, его можно было бы постелить под спальный мешок, он тоже был приглашён в моё вынужденное путешествие. У одного из остатков коттеджа я обнаружила сохранившуюся пристройку, и заглянула туда. Каково же было моё удивление, когда я увидела там разбросанные по полу красные железные детали, они были сильно поедены ржой, но там, где краска всё же сохранилась, она горела ярким пламенем. Замерев, я прижалась спиной к стене, это было помещение, в котором Луз хранила свой мотоцикл. В том, что это были детали именного от него, я не сомневалась. Уж очень чётко и ярко врезалась мне в память, однажды увиденная красивая машина. Сколько я так стояла, восторженно рассматривая валяющиеся железки, я не скажу. Из красочных мечт меня вырвал шорох, донёсшийся с улицы. Аккуратно выглянув, увидела луч фонаря, рыщущий в тёмных уголках вокруг разрушившейся постройки. Я снова нырнула в бывшее стойло железного коня, тихонько отойдя от дверей и забилась в самый тёмный угол. Я понятия не имела, кто и что искал на улице, но чувство самосохранения говорило мне, что быть сейчас найденной не лучший вариант.

Человек с фонарём зашел в пристройку, из своего угла я видела только тень в дверном проёме и подрагивающий луч, шарящий по полу. Сердце бухало так сильно, что мне чудилось — меня вот-вот услышат. Но пришедший недолго постоял в дверях и ушел. Я тихонько выдохнула и провела рукой по лбу, оказалось, за эти несколько минут меня пробил такой нервный пот, что в пору было идти и умываться.

Выждав время, чтобы неожиданный посетитель ушел восвояси, я вышла. В заброшенной деревне было так же тихо, и мне подумалось, что приходивших и след простыл. Но всё равно обратно к рюкзаку я шла крадучись, стараясь находиться в тени, и сердце моё ёкало, а вдруг его нашли и унесли. Но нет, он лежал спрятанный там, где его и оставили.

Убрав в рюкзак находки, я постаралась побыстрее уйти из заброшенного селения. Теперь мне казалось, что оно кишит не загадками с приятными отгадками, а старыми привидениями, готовыми в любой момент кинуться на меня. Даже начали закрадываться вопросы, а так ли спокойно и легко переселялись люди, как мне подумалось в начале. Почему детали столь любимого Луз мотоцикла остались здесь?

Я шла, не останавливаясь, целый день. К вечеру мои ноги гудели так, что казалось, подломятся подо мной. На моём пути встретился выступающий холмик, достаточно плотно окруженный деревьями и кустарниками с одной стороны и я решила, что тут можно разбить шатер — она как раз оставалась бы невидимой для чужого глаза, если не знать, где искать. Я достала солёное мясо и немного овощей, что бы подкрепится. Днём, натерпевшись страху, про еду я и не вспоминала, но сейчас почувствовав запах еды, разворачивая припасы, есть захотела, так что аж голова закружилась. Поужинав, я поставила палатку. Сон на меня навалился, не успела я ухом коснуться подушки, вот что значит усталость. Спала я тревожно, пытаясь вынырнуть из плотного омута сна при каждом шорохе, но этой ночью, наверное, не смогла бы продрать глаза, даже если бы на меня наставили пистолет.

Следующее утро встретило ледяным ветром, и мелким снегом похожим на какую-то крупу, которую порывы воздуха швыряли в лицо, ледяными пригоршнями. После сна тело затекло, ушибы продолжали так же нещадно болеть, а мышцы ног ныли от непривычной нагрузки, но холод рождал страх, а страх заставлял двигаться, вспоминался сосед — дядька Джордж, который пошел зимой охотиться и замёрз под своим тентом. Но больше всего вперёд гнал другой страх, что те люди хватились меня и идут по моему следу. Выследить такую клушу, полагаю, не составляло труда, потому как в лесу я была чуть ли не первый раз.