Ткач
Шрифт:
?
Огонь в сердце Рекоша только усиливался с каждым шагом прочь от Ахмьи, с каждой холодной каплей дождя, падающей на его шкуру, с каждым ударом его сердец. Он не мог избежать этого жара, тот не ослабевал.
Стебель пульсировал, зажатый в ловушке ладонью, которой он обхватил
Зарычав, он, пошатываясь, остановился и сильнее надавил на стебель. Дрожь пробежала по нему, заставив встать дыбом тонкие волоски на шкуре, и вода брызнула с тела, когда он резко выдохнул. Каждая боль, которую он испытывал вчера, теперь была еще сильнее, но ничто не могло преодолеть жар.
Он никогда не чувствовал ничего подобного. Он никогда не был так поглощен желанием, так движим похотью. И у него никогда не было такого, чтобы его стебель внезапно… с силой вырвался наружу.
Каждый инстинкт требовал, чтобы он вернулся к Ахмье. Вернуться и заявить на нее права единственным способом, который имел значение — связав и войдя в ее влажную, теплую щель, оставив на Ахмье свои следы, снаружи и внутри. Его конечности дрожали, а шкура зудела от желания вернуться.
Красная дымка по краям зрения рассеялась, и сердце забилось быстрее.
— Нет! — прорычал он, качая головой.
Хотя он никогда этого не испытывал, он знал, что это такое. Брачное безумие. Его инстинкты пытались захватить контроль, угрожая довести до звериных притязаний на свою пару. Рекош наконец понял.
Но он не позволит безумию овладеть им. Он не откажется от контроля, если это поставит под угрозу его маленький цветок.
Достаточно того, что она была дважды ранена под его защитой. Даже подумать, что он сам может причинить ей вред…
Нет. Он не мог этого сделать. Не стал бы.
Его стебель запульсировал, словно выражая несогласие. Рекош обхватил его пальцами и сжал, шипя сквозь клыки. Хватка усилила боль в сердцах. Он закрыл глаза, наклонил голову и вдохнул. Дождь лил со всех сторон в беспорядочном ритме, контрастируя с ровным, но стремительным биением его сердец.
Ни одна самка никогда не действовала на него подобным образом. Запахи самок-вриксов могли свести с ума, когда те были охвачены похотью, и Рекош чувствовал возбуждение, вызванное этими феромонами, но никогда не поддавался их влиянию. У него никогда не возникало искушения поддаться.
Один вдох аромата Ахмьи почти погрузил его в брачное безумие. Один вкус ее нектара — и он почти потерял себя. Если бы она не оттолкнула его, он, несомненно, сделал бы это.
Рекош наполнил легкие воздухом джунглей. Дождь и влажная земля пересиливали большинство других запахов, но он все еще чувствовал ее аромат на своей шкуре, все еще ощущал ее вкус.
И будь проклят его язык, но он жаждал большего.
Рычание зародилось в его груди, когда дрожь снова пробежала по телу. Ее щель была такой горячей, такой влажной, такой… восхитительной. Одного вкуса было недостаточно. Никогда не будет достаточно.
Рекош снова вздрогнул, стряхивая воду со шкуры, и сделал еще один вдох, потом еще и еще.
— Я должен быть ее щитом, — сказал он. — Ее защитником. Ее проводником. Ее безопасность превыше всего.
Хотя он знал, что эти слова были правильными, их было нелегко произнести. Он хотел ее каждой клеточкой своего существа. И
все же в этих джунглях, которые и так были полны опасностей, его желание было для нее еще одной угрозой. Серьезной угрозой.Наконец, его стебель расслабился. Он медленно опадал, пульсируя с каждым ударом сердцец, пока полностью не скрылся в щели. Рекош не сразу убрал руки, удерживая их на месте, когда боль расцвела, ее лепестки раскрыли зияющую дыру в его груди, по форме напоминающую его маленький цветок.
Только Ахмья могла заполнить эту пропасть.
Она отскочила от меня…
Однако поначалу Ахмья не отстранилась, а прижала его еще крепче. Ее пальцы запутались в его волосах, голос был хриплым, а аромат был пропитан ее собственным желанием. Он окутал его, соблазнил сильнее, чем феромоны, которые могла бы создать любая самка врикса.
Она хотела его.
Он осторожно поднял нижние руки. Застежки плотно сомкнулись по обе стороны от щели, заставляя ее закрыться. Его стебель не шелохнулся.
Из Рекоша вырвался прерывистый вздох облегчения, и он сжал кулаки. Ему нужно было сосредоточиться. Нужен не топор, рубящий подлесок широкими полосами, а копье, тонкое и прямое. Не молот, а игла. Точная, контролируемая, выверенная.
Она принадлежала ему. Это не изменится. Она была его целью, его смыслом, его сердцем. И то, что он стоит тут в одиночестве, не послужит ей на пользу.
Рекош открыл глаза.
Дождь продолжался, оставляя воздух прохладным и туманным, и Клубок казался мирным. Он знал, что безмятежность — всего лишь маска, тонкая вуаль, скрывающая опасность и хаос под ней, но это не мешало ему ценить относительную тишину.
Развернувшись, он направился к убежищу, хромая при каждом шаге, походка все еще была неровной из-за поврежденной передней ноги. Кость не была сломана, он знал это наверняка, хотя не мог предположить глубину повреждений. У такого целителя, как Диего, нашлись бы подходящие слова, чтобы описать травму.
Когда он переносил вес с конечности, она причиняла ему гораздо меньше боли, чем многочисленные раны, которые он получил от кузахов. Шкура в местах заживления была тугой и зудящей, и горела всякий раз, когда растягивалась от движений.
Боль не нова.
Да, не нова. Он немало натерпелся, когда был ребенком, и гораздо больше во время войны с Зурваши. Но Ахмья… Ахмья была его радостью. Никакая причиненная ему боль никогда этого не изменит.
Он заметил ее сквозь просвет в зелени прежде, чем она увидела его, и не мог не изучать. Она сидела на мягкой растительности на полу убежища, все еще с обнаженной кожей, выглядя такой маленькой и хрупкой. И все же от него не ускользнуло, как блуждали ее глаза, оглядывая все вокруг. Не упустил он и нож, который она держала плашмя поперек своих стройных ног.
Его пара была умной и способной гораздо больше, чем она думала.
И пустота внутри него наполнилась чем-то светлым и теплым — гордостью и восхищением.
Приближаясь к укрытию, он постарался задеть ногами растение, зашуршав листьями.
Ее лицо резко повернулось, а глаза округлились, когда она подняла нож, зажатый в дрожащем кулаке. После того, как Ахмья увидела его, напряжение спало, и она опустила руку, положив оружие.
Рекош поднял жвалы и пересек последние несколько сегментов, разделявших их. Сразу за навесом он сложил руки вместе и отвесил низкий поклон.