Тлеющий уголек

– Ты не знаешь, куда он уехал?

Он качает головой и смотри на пустующий дом Камерона:

– Даже не знаю. Но это странно, да? Как он въехал, а затем через несколько недель выставил дом на продажу.

Я пожимаю плечами:

– Ты знаешь, как это бывает. Многие люди не могут принять Hollows Grove, как твоя сестра.

– Да, ей кажется, она выглядит хуже с этим, - он проводит линию вдоль шеи, - со шрамом на шее. Ей трудно принять это.

– Ей просто нужно дать им время зажить, - говорю я, но в глубине души я знаю, что это никогда не заживет полностью. После того, как все утряслось, Рэйвен начала вспоминать, что она сделала - ужасные вещи, которыми она не всегда делится со мной.

Он хлопнул газетой по руке и кивает на машину на улице:

– Как думаешь, они будут искать, пока не сдадутся?

Я оборачиваюсь и замечаю патрульную машину копов недалеко. Они делают вид, что не видят меня и едят свой ланч.

– Не думаю, - говорю я, повернувшись обратно к Тодду.

– Но почему они так зациклены на нашем районе?

– Не знаю...может они думают, что здесь кто-то знает, где Маккензи.

– Ее семья, кажется, действительно решила найти её, - замечает он, держа в руках газету с фотографией Маккензи на первой странице под заголовком: «Вы Видели Нашу Дочь?»

Вдруг, знакомый мужчина выходит из старого дома Камерона и идет, опустив голову. У него острый нос и худосочное телосложение, и то, как он движется, тревожит мои воспоминания.

Я растеряно смотрю на него, пытаясь понять, где видела его раньше.

– Да, ну может, они должны начать присматриваться к её семье? – щелчок, и я знаю, кто этот мужчина. Дядя Камерона - Грегори, тот, кто копал могилу в ту ночь, когда я впервые увидела Камерона.

– Эмбер, - говорит Тодд.- Ты в порядке?

Я отрываю взгляд от Грегори и меняю тему:

– Когда Рэйвен возвращается?

Он отступает по подъездной дорожке к крыльцу:

– Она не звонила тебе?
– спрашивает он, и я качаю головой.
– Ох...ну, она вернулась вчера поздно вечером. Я думал, она пошла к тебе вчера, когда вернулась.

– Нет...я не видела её с тех пор, как она уехала...
– это как соединить головоломку вместе: Рэйвен - муза Йена. И мне не нравится это, потому что это означает, что Рэйвен проводила много времени с Йеном, когда была под властью Жнецов.

– Ну, не принимай это на свой счет. Мама говорит, что она ведет себя как полный психопат, рисуя странные картины с песочными часами и разговаривая сама с собой, - говорит он, дойдя до ступенек.

– Она сейчас дома?
– я начинаю двигаться к их входной двери.

Он качает головой, я останавливаюсь и отступаю обратно к дому:

– Нет, она пошла по магазинам, вроде бы.

Не прощаясь, я несусь домой и поднимаюсь к чердачной двери. Я молочу в нее кулаком, но Йен не отвечает, и я толкаю дверь, ворвавшись в его студию:

– Йен, ты здесь?

Горит свет и играет System of a Down “Lonely Day” из стерео на полу. Холсты и эскизы покрывают стены, деревянный пол заляпан краской, а овальное окно закрыто черной простыней. Пахнет шалфеем и еще чем-то странным… чем-то, что я нюхала много раз в студии Йена.

– Черт, - я поднимаю горящий косяк, тушу его о подоконник и кидаю в чашку с водой, стоящую на табуретке. Я повернулась, чтобы уйти, но заметила большой холст в углу, прикрытый другой черной простыней, и я стягиваю её, позволяя ей упасть на пол.

Это изображение Рэйвен, лежащей на снежном поле, с надетым на голову черным капюшоном. Кровь капает у неё изо рта и уголков глаз. В её руке зажаты пустые песочные часы, а под её телом красный знак “Х”. В нижнем углу рисунка, кровоточив красным, написано: Алисса, пожалуйста, прости меня.

– Что это за херня? Она не... Нет, она не могла быть...
– покачав головой, я бегу по коридору в комнату Йена. Я стучу в его дверь:

– Йен, открой дверь. Я знаю, что ты там!
– я сильнее молочу кулаком в дверь.

– Я чувствую запах дыма, просачивающийся под дверью, - я дергаю ручку и стучу в дверь.
– Йен, открой дверь. Ты пугаешь меня.

Я бросаюсь к себе в комнату, беру заколку с комода и несусь обратно в комнату Йена. Я присела перед закрытой дверью и работаю шпилькой, пока не слышу щелчок замка. Встав, я открываю дверь и дым мгновенно окутывает моё лицо. Я кашляю и выпускаю раздосадованный вдох, увидев Йена, лежащего на своей кровати в пижамных штанах и замызганной футболке с зажатым в руке фото.

Размахивая дым от своего лица, я присаживаюсь к нему на кровать. Даже не глядя, я знаю, что это фото Алиссы. Даже с закрытыми глазами на его лице написаны мучения и чувство вины, и слова Камерона всплывают в моей голове: «Что, если я скажу тебе, что могу забрать каждую унцию твоей боли и ту, что ты когда-либо почувствуешь?»

Я беру фото из руки Йена и переворачиваю его. «Смерть заставила меня сделать это, Алисса, и мне очень жаль. Но теперь я должен перейти к следующему Ангелу».

Следующему Ангелу? Он не может говорить об этом... Нет, Йен не убивал её. Это невозможно. Я борюсь с собой, чтобы не разорвать фотографию на части и кладу её на комод, а затем мягко трясу Йена:

– Просыпайся, Йен. Нам нужно поговорить.

Но он в отключке под кайфом, поэтому бегу обратно в свою комнату, чтобы взять телефон. Мне нужно поговорить с Рэйвен и выяснить, она все еще здесь или ей снова завладели Жнецы. Но когда я захожу в комнату, чувствую, что, что-то не так, словно воздух нестабилен.

Все выглядит нормальным, за исключением того, что моё окно открыто, и черные перо трепещет на моей кровати. Я поднимаю его, и мой взгляд падает на стену напротив меня, где свежими чернилами сохнет стих.

В отдельных полях черные перья, птицы летают.

Четыре крыла, два сердца, но одна душа.

Они соединяются в середине, но разделены тонкой линией пепла.

Это то, что сводит их вместе, но выдирает свои перья врозь.