Тьма императора

Только в одном император был теперь уверен — на самом деле он совершенно не знал своего старшего брата. За пару минут до звонка будильника император встал с постели. Виктория пробормотала что-то невнятное, не открывая глаз, и накрылась одеялом с головой. Накануне она устала не меньше, чем он сам, и теперь явно собиралась спать до последнего.

Уже в своей комнате Арен принял душ и переоделся. Взглянул на часы на браслете — двадцать минут седьмого. Спит Ванесса или уже проснулась?

Он горько улыбнулся, уверенный — в эту ночь жена его брата, как и он сам, не спала вовсе. Шагнув в камин, император начал строить пространственный лифт, и через несколько мгновений выходил из огня в комнате Ванессы.

В отличие от Анастасии, которая с детства любила голубой цвет, ее мать предпочитала золотой. На официальных приемах носить золотое она не имела права — этот цвет, так же, как и белый, принадлежал императору и императрице. Но делать бело-золотыми свои покои никто не запрещал, и именно таким здесь все и было. Белый ковер на полу, золотые шторы, белая мебель с золотыми ручками, зеркало в бело-золотой раме.

Ванесса сидела в кресле у окна. Кресло было белым, а сама она — в золотом халате.

Император подошел ближе, и Ванесса подняла голову. Мокрые щеки, холодный взгляд голубых глаз… и слабый укол ненависти. Слабый — потому что жена брата была беременна, и маленький Альго уже начинал блокировать эмпатию Арена.

— Что ты здесь делаешь? Император молча сел в кресло напротив. — Теперь некого поздравлять, — продолжала Ванесса, глядя на него заплаканными глазами. — Некого. Ты сам его убил. Арен кивнул. — Почему, почему ты не оставил ему жизнь? Ты ведь мог просто блокировать его магию.

Он молчал, и Ванесса сжала кулаки. — Ты всегда был сильнее. Даже тогда, восемь лет назад, перед коронацией… Аарон надеялся, что получит Венец. Я сказала ему, что ты сильнее. Он засмеялся, ответил, что старшие братья сильнее младших.

Арен по-прежнему молчал. — И когда ты получил этот демонский Венец… Аарон был зол. Зол, потому что ты не хотел быть императором, в отличие от него. Почему ты не отрекся? Скажи, почему?! Аарон считал — из вредности. Просто потому что ты хочешь щелкнуть его по носу. Ты же младший!

Ванесса вытерла влагу с мокрых щек кулаками. Впрочем, это было бесполезно — из глаз продолжали течь слезы. И несмотря на то, что ребенок брата очень сильно глушил ее чувства, Арен все равно ощущал неприязнь, боль и отчаяние.

— Я не отрекся, потому что обещал отцу. Она застыла. Опустила руки и, всхлипнув, переспросила: — Обещал? — Да. Перед смертью отец вызывал меня к себе. Попросил не отрекаться от престола, если Венец выберет меня.

Ванесса покачала головой. — Даже бывший император понимал, что ты сильнее. Все это понимали. Только Аарон отрицал. Он же старший… — Лицо ее скривилось, и она вдруг разрыдалась. Некрасиво, по-детски, навзрыд.

Арен встал и, подняв Ванессу с кресла так легко, словно она ничего не весила, прижал к себе. Она продолжала рыдать, сжав кулаки, и била его в грудь этими кулаками, и словно пыталась разодрать на нем рубашку, дергая за ткань. — Ты знаешь, почему я не оставил ему жизнь, Несс. Мы говорили об этом в тот день, когда ты чуть не убила меня своей родовой магией. Хочешь, запусти в меня молнией сейчас, я не возражаю. Мне будет больно.

Она опустила руки — словно устала его бить.

— Я ненавижу тебя, Арен. — Я знаю. Я сейчас зайду к Адриану, попрошу его сегодня отвезти вас с Анастасией к морю. — Думаешь, это… — Не думаю. Но это все, что я могу сделать для тебя, Несс. Когда император зашел в комнату к Адриану, племянник дрых без задних ног, запрокинув голову и похрапывая. Вот уж кто никуда не торопился.

Арен хмыкнул и запустил в него огненным шаром. — Ай! — Адриан подпрыгнул на постели, хватаясь за плечо — именно туда попал огонь. — Дядя Арен… испепелить меня собрался, что ли?

— Соберусь, если в ближайшее время ты не сможешь меня порадовать. Племянник хмурился, потирая плечо. Да, Альго в огне не горят, но пламя Арена не было обычным, и теперь на коже Адриана проступало красное пятно.

— И как же я должен тебя радовать, дядя? Я, знаешь ли, предпочитаю женщин. Ай! мальчишка. На этот раз огонь был больнее. — Помолчи. После завтрака перенесешь Ванессу и Тасси к морю, пусть поплавают, расслабятся. Выполняй все их капризы. Ясно?

Судя по яростному взгляду — вспомнил, какой сегодня день. — Ты велел мне молчать. — Не паясничай, Адриан. — Арен зажег в ладони очередной огненный шар, и племянник сразу выпалил: — Да ясно, ясно. Развлеку их. Все?

— Нет. Твоя работа. — Ра… работа? — Адриан с опаской смотрел на огненный шар, который император даже не думал гасить. — Работа. Или ты забыл, что состоишь на службе в научно-исследовательском институте артефакторики? С завтрашнего дня чтобы начал ходить туда. Каждый день не менее шести часов, Адриан. В том числе — в выходные. Если доложат, что прогуливаешь или плохо выполняешь свои обязанности… — Арен усмехнулся. — Будет плохо.

— И насколько плохо мне будет? — процедил мальчишка, поджав губы. — Станешь гонять по дворцу и швыряться в меня огнем?

— Нет. Отправлю к Геенне вместе с Арчибальдом. Вот теперь племянник испугался по-настоящему. — Я же артефактор! — Ты — демонов бездельник! — рявкнул Арен. — Если ты артефактор, ходи на работу! А если нет — пойдешь на корм демонам. Все понял, Адриан?

Кажется, если бы он мог — убил бы императора. — Понял. — Ответил будто через силу. — Ненавижу тебя. — Я в курсе.

* * *

Вечером в понедельник император вновь не пришел, но София и не ждала его теперь. Глупо было ждать — у него дела, семья, свои планы, а она больше не изъявляла желания поговорить. С чего вдруг он должен приходить? Да и к лучшему, что не приходит. Она и так о нем все время думает, зачем усугублять?

Последний раз София влюблялась еще когда училась в институте. И тот раз, так же, как и предыдущий, ничем особенным не кончился. Только в первый раз она лишь смотрела на объект своей влюбленности, а во второй успела повстречаться, но быстро разочаровалась. Может, и теперь со временем разочаруется?

Хорошо бы. Вечером и утром София пыталась нарисовать Вано Вагариуса. Таким, каким она увидела его в момент прощания, когда он слабо, но все же радостно улыбнулся, и тепло посмотрел на нее.

И тем не менее, несмотря на улыбку и теплоту взгляда, рисовать его она могла только черной краской. Потому что в этом человеке жила печаль. Ее было так много, что Софии казалось, она даже чувствует горечь во рту, когда рисует.

Хотелось раскрасить картинку, расцветить ее, сделать яркой. И не потому что Вано — ее дедушка, а просто. Хороший же человек, а зачем-то почти похоронил себя. Разве так можно? После завтрака, традиционно поболтав с мэл, София поднялась в детскую — и застала там императора.