Тьма века сего

— Нет. Никаких шумов, сбоев, никаких проблем. И я должен…

— Не должен, — оборвал он. — Если ты сейчас начнешь расшаркиваться и оправдываться, я непременно растрогаюсь, а это зрелище не для слабонервных, Бруно подтвердит… Если же я окажусь в таком положении, на каковое ты взялся намекать — надеюсь, рядом найдется кто-нибудь расторопный и с хорошо наточенным оружием. Моя же мысль всего лишь была о будущем, которое ты увидишь, а мне не доведется, посему мне достаются лишь фантазии, планы, предположения и мечты. Если Конгрегация выживет, если сохранится все то, что столько лет собиралось и нарабатывалось, если и впредь будет собираться, изучаться, развиваться… Как полагаешь, насколько велика возможность того, что среди expertus’ов, скажем, начнут рождаться дети, унаследовавшие возможности своих родителей или одного из них, приумножившие эти возможности, развившие их?

— Альта уникальна, — осторожно заметил стриг. — И тот факт, что она сумела спаять в себе способности матери с твоей устойчивостью — случайность, Господне благословение… Словом, что угодно, но не норма.

— Знаю, — раздраженно покривил губы Курт. — Но если чисто в теории? Ведь людям привычно тянуться к своим, к таким же, как они сами, а стало быть, и большинство обладателей какого-либо дара будут искать себе спутников жизни среди своих. У кого-то дети не унаследуют ничего вовсе, у кого-то будут слабее… Но и те, что унаследуют, а то и приумножат — ведь их рождение от такого брака куда более вероятно, нежели от брака простых смертных. Согласен?

— И, разумеется, они с готовностью пойдут на службу в Конгрегацию, где станут следователями, от которых не укроется и не спасется ни одна нечисть? — с усмешкой договорил фон Вегерхоф. — Мечта неплохая. Жаль только, что фантазии и планы частенько не берут в расчет непредсказуемую сущность человеческую. Я также не стану заострять внимание на том, что далеко не всякий будет настолько увлечен, как кое-кто из моих знакомых инквизиторов, не будет так одержим служением, обереганием, справедливостью и d'autant plus [37] — милосердием, и уж точно немногие захотят «безбоязненно лезть в любые переделки». Как правило, Гессе, человек мечтает не о вечном подвиге, а о тихой и праздной жизни, хорошем доходе, уютном доме и отсутствии врагов. И многие отдали бы все свои возможности, таланты, умения и не подвластные простым смертным силы за обычный шанс прожить как все и скончаться в своей постели, в окружении любящей семьи.

37

Тем более (фр.).

— Какой халтурщик посвятил тебя в рыцари? — с подчеркнутым укором вздохнул Курт. — С таким-то подходом к бытию — да тебе еще до всей этой неприятной истории надлежало уйти в монастырь. Жизнь тихая, доходы не беспокоят вовсе, из врагов — одни внутренние…

— Я сказал «о тихой и праздной жизни», — напомнил фон Вегерхоф с улыбкой. — А в монастыре надо работать, и поспать там толком не дают…

Стриг запнулся, оборвав сам себя на полуслове, и замер неподвижно, вслушиваясь во что-то; Курт затаил дыхание, бросив быстрый взгляд вокруг, и прислушался тоже, однако в лесу по-прежнему царила тишина, нарушаемая лишь птичьими трелями. «Что?», — спросил он одним взглядом, и фон Вегерхоф все так же молча махнул рукой, развернувшись и уверенно зашагав вдоль границы Предела.

Крики Курт услышал через полсотни шагов: два голоса препирались, не скрываясь, громко — один гневный и угрожающий, другой раздраженный, возмущенный, но явно оправдывающийся. Нарушителей тишины он увидел еще шагов через десять, когда в двухголосой перебранке стали различимы отдельные слова: молодой парень в добротной, но сильно запыленной одежде, и напротив него, спиной к границе Предела — солдат из оцепления, с арбалетом, вскинутым наизготовку.

— Пень безмозглый! — почти выкрикнул парень, но назад все-таки отступил. — Придурок!

— Сам… — в том же тоне откликнулся солдат, завернув конструкцию, от которой фон Вегерхоф нервно дернул бровью и едва заметно поморщился, а парень растерянно замялся, явно не найдясь с достойным ответом. — Пшол прочь! — присовокупил страж границы Предела и рывком развернулся, наставив арбалет на вновь явившихся.

— Инквизиция, — коротко бросил Курт, приподняв за цепочку висящий на груди Знак, и солдат, помедлив, отвел оружие в сторону. — Мы помешали? У вас тут, я смотрю, любопытная и весьма оживленная дискуссия.

— Ходок еще один, — раздраженно отозвался тот. — Еле перехватил, самоубийца хренов…

— Да не хотел я туда! — чуть сбавив тон, но по-прежнему зло выпалил паломник. — Сто раз сказал же, ты, идиота кусок!

— А я думал, что эти ребята блюдут учтивость и благолепие, — заметил Курт подчеркнуто спокойно, и солдат желчно выговорил:

— Ага, как же! А этот еще и врет, не краснея: я его прямо за метками за шкирку схватил.

— Хворост я собирал, ясно, хворост! Там сушняк лежал! Всего три шага туда сделал!

Курт обернулся к границе предела, и впрямь увидев выроненную в траву охапку хвороста, и лишь сейчас понял, что отличало эту часть леса от той, за границами Предела. Здесь, по эту сторону, весь сушняк был выбран подчистую, а там, где зарубки и матерчатые метки обозначали начало запретной зоны, в траве и низком кустарнике без труда было можно увидеть никем не тронутые за последние несколько месяцев сухие ветки.

— За дровами полез в ловушки! — с патетической укоризной объявил солдат, словно призывая господ инквизиторов вместе с ним ужаснуться человеческой беспечности. — Ему лишний час по лесу проходить — страшней, чем сдохнуть!

— А ведь он прав, — заметил Курт, неспешно подойдя ближе, и паломник попятился, отозвавшись все так же ожесточенно, но уже менее уверенно:

— Три шага всего!

— Они могли стать последними в твоей жизни. Тебе действительно настолько лень, что лучше рисковать шеей ради пары сухих сучков?

— Нет там ничего, — буркнул парень, явно растеряв уже весь запал, и, покосившись на молчаливого фон Вегерхофа, настороженно уточнил: — Можно я хоть собранное заберу? Оно ж по эту сторону.

— Вон пошел! — прикрикнул солдат, и Курт вскинул руку, оборвав:

— Спокойно. Забирай, — кивнул он, и паломник кинулся к брошенной охапке, обойдя охранителя границы по широкой дуге. — Звать как?

— Харт, Грегор.

— А, знаменитый ходок по Пределу?

— Ах вот оно что… — с усталой неприязнью протянул солдат. — Знакомое имечко, предупреждали нас о тебе. Вот, наконец, господа следователи и разберутся, дурак ты или с тобой что-то нечисто.

Парень распрямился, прижимая к себе хворост, крепко, точно малое дитя, которое грозится вот-вот выхватить из рук лютый враг, и изобразил лицом нестерпимую муку.

— Да что же это! — провозгласил он, нарочито страдальчески возведя глаза к небу. — Я же тысячу раз повторял: случайность это! Каюсь, похвастался однажды, был грех, хотел покрасоваться. Похваляться дурно, знаю, но что ж теперь, вечно меня за это карать?

— Сам сказал, — пожал плечами Курт, — хвастовство — грех, вот и расхлебывай теперь… Идем-ка. Хвороста ты, как я вижу, насобирал уже довольно, так пока будешь нести его до места, ответишь на пару вопросов.

— Я не знаю, как ходить в Пределе, — не двигаясь с места, произнес Грегор с расстановкой. — Я не умею находить там дорогу. Я не знаю, что надо делать, чтобы не угодить в ловушки. Я ничего особенного внутри не видел, никаких волшебных предметов не находил и вообще я только с дюжину шагов прошел. Ну, не было ничего, понимаете? Не о чем спрашивать!