Тьма. Том 1 и Том 2

Нет в этом училище никаких обычных девушек, и не будет.

Мария Михайловна пребывала в глубокой задумчивости. Удобные кресла из её кабинета успели унести. Зато на своё место вернулся знаменитый, как оказалось, стул для наказаний. Точнее, для нерадивых учащихся.

Я осторожно примостился на него и стал ждать, когда проректор обратит на меня своё драгоценное внимание.

– Дай угадаю… Ты даже не удосужился посмотреть, как зовут ректора нашего училища? – наконец, произнесла Мария Михайловна после долгой тишины.

И ошиблась! Удосужился, но его имя мне ни о чём не говорило. А времени рыть информацию глубже не было. Так что пришлось слегка урезать триумф от того, какой я умный:

– Верстов Дмитрий Всеволодович, светлейший князь. Имение где-то под Муромом, – отчитался я и честно признал: – Большего не успел узнать.

– Уже неплохо! – с тяжёлой усмешкой посмотрела на меня Мария Михайловна. – Верстов Дмитрий Всеволодович – сын Верстова Всеволода Андреевича, талантливого двусердого, разработавшего технологию теневого обогащения материалов, и Агафьи Симоновны Рюрик, одной из богатуров Русского Царства. А, кроме того, племянник царя Петра, отца нынешнего царя.

– Серьёзный человек. Как и все Рюриковичи… – кивнул я.

– В жизни не думала, что воспользуюсь правом ему позвонить и попросить о помощи… – тихо сказала Мария Михайловна, и в свете заходящего солнца стало видно, какие глубокие тени залегли под её глазами. – И, тем более, я даже думать не смела, что он за эту помощь ничего не попросит…

– А он не попросил, Мария Михайловна? – уточнил я.

– Да, Федя, он не попросил… – госпожа проректор подпёрла рукой подбородок и задумчиво посмотрела в дальние дали, которые, похоже, находились не только за моей спиной, но и вообще за дверью её кабинета.

А потом неожиданно спросила, скосив на меня взгляд:

– И что это значит? Как думаешь?

– Ну не то чтобы я страдал манией величия… – задумчиво предположил я, получив одобрительный кивок. – …Но если он ничего у вас не попросил, то, вероятно, Дмитрий Всеволодович уже получил своё вознаграждение. И по всему выходит, это вознаграждение – я сам.

– Верно мыслишь! – подняв пальчик вверх, похвалила меня Мария Михайловна. – Но только не ты, который сейчас. А ты, который будешь потом, когда станешь для него полезен.

– Я как-то почти и не сомневался… Особенно после того, как он предупредил про Тёмный Приказ! – улыбнулся я.

– А теперь давай по порядку… – снова посерьёзнела Мария Михайловна. – Первое, что ты сейчас сделаешь – это подпишешь с нашим училищем два договора: на трёхлетнее обучение на вознаграждаемой основе и на расширенную практику…

Продолжения не последовало. Мария Михайловна начала копаться в ящике стола, нырнув туда почти целиком, а я решил уточнить:

– И что это за вознаграждаемая основа? Почему именно по ней?

– Потому что Тёмный Приказ, Федя, отозвал твой ученический запрос через два часа после того, как мы забрали тебя от них. Они нам за твоё обучение платить не будут. А этот договор позволит нам напрямую получить деньги, выделенные государством на твоё образование. И, конечно же, Тёмный Приказ не собирается теперь платить тебе ученический оклад. И вот тут самое главное…

Госпожа проректор выложила на стол два распечатанных документа:

– Дмитрий Всеволодович назначил тебе оклад сам, из средств училища. На первое полугодие двести четыре рубля тридцать одну копейку в месяц. А дальше – по твоей успеваемости. Самое малое, что ты будешь получать – сто тридцать один рубль. Самое большое – пятьсот два рубля. Скажу прямо, сейчас по всей Руси оклад от нас получают всего шестнадцать человек. И ты – семнадцатый. Как ты сам понимаешь, деньги тебе очень нужны. И не для себя, а для сестры. Ты же это понимаешь?

В мире Андрея ещё можно было бы сказать, что я не – не я, а сестра взрослая и сама с усами. В мире Феди усатых женщин не было. Равно как и свободных от обязательств, аки горные орлы, мужчин. Здесь во многом сохранялся старый патриархальный уклад, где старший мужчина в семье, став совершеннолетним в двадцать лет, принимал на себя ответственность за семью.

И хоть до моего двадцатилетия оставалось ещё несколько месяцев, в глазах окружающих за братьев и сестёр уже отвечал я. Отказаться я мог, но тогда об уважении можно было забыть.

Куда бы я ни пошёл, что бы я ни делал, везде на мне висело бы клеймо «отказника». Раньше оно и в самом деле висело, кстати – на правом запястье. А теперь просто оказывалось в личном деле. В его общедоступной части, которую мог посмотреть любой житель Русского царства.

Хорошо, что я никогда и не думал бегать от ответственности. И за Софию, и за малышню. Плохо, что отец умер, и разделить это бремя мне было не с кем.

– И не думал отказываться! – признался я. – Но меня очень волнуют три вопроса. Как она, что с ней, и почему ей нельзя покидать Тёмный Приказ?

– Она сейчас в камере обособления, которая отсекает всю «теньку», поступающую извне, – со вздохом пояснила Мария Михайловна. – Пока она там, тёмный не может переродить её из спящей куколки в действующую. А сидеть ей там до тех пор, пока Костя не найдёт тёмного и не убьёт его. Тогда твоя сестра станет обычной непророщенной двусердой. Если бы мы взяли этого кондитера, который занёс семечко Тьмы в твою сестру, может, и получилось бы сходу выйти на след. Но вмешался ты… И случайно размазал беднягу его же заклятием, которое ты перенасытил своей энергией.

Увидев, как моё лицо вытягивается, Мария Михайловна покачала головой и пояснила:

– Не принимай на свой счёт, Федь! Мы ждали его там, куда он вёл твою сестру. То есть в его же лавке. Если бы ты не догнал его, он бы не стал спешить. Так что, боюсь, кинувшись в погоню, ты оказал всем, включая сестру, медвежью услугу. Но знать о засаде ты никак не мог. Просто действовал по обстоятельствам. Винить тебе себя не в чем. К тому же, ты ударил вовремя, не дав завершить процесс внедрения тёмного сердца.

– Сожалею… – искренне извинился я.

– Ты не мог знать, – улыбнулась проректор. – Просто стечение обстоятельств.

Так могло казаться Марии Михайловне. Так могло казаться даже Косте. Но я-то успел заметить тем утром отсутствие дозоров по всей улице... И если бы я тогда обратился к памяти Андрея, то догадался бы, что пропали они не просто так, а чтобы не спугнуть какую-то цель. Да и о том, что кондитер, обнаружив погоню, начнёт спешить – я тоже мог бы догадаться...

Правда, объяснить всё это Марии Михайловне я не мог. Во всяком случае, умолчав о любителе блинов и весёленьких шортов, который засел в моей голове. Так что… Оставалось только кивнуть и приступить к подписанию договоров, подвинутых ко мне проректором.