Тьмать

ГНЕB

Здесь с копьями кресты святые сходны,Кровь Господа здесь продают в розлив,Благие чаши в шлемы превратив,Кончается терпение Господне.Когда б на землю Он сошёл сегодня,Его бы окровавили, схватив,Содрали б кожу с плеч его святыхИ продали бы в первой подворотне.Мне не нужны подачки лицемера,Творцу преуспевать не надлежит.У новой эры – новые химеры.За будущее чувствую я стыд:Иная, может быть, святая вераОпять всего святого нас лишит!Конец.Ваш Микеланджело в Туретчине

К ДАНТЕ

Единственный живой средь неживых.Свидетелем он Рая стал и Ада.Обитель справедливую РасплатыОн, как анатом, все круги постиг.Он видел Бога. Звездопадный стихНад родиной моей рыдал набатно.Певцу нужны небесные награды,Ему не надо почестей людских.(Я говорю о Данте. Это онЕе понят был. Я говорю о Данте.)Он флорентийской банде был смешон.Непониманье гения – закон.О, дайте мне его прозренье, дайте!И я готов, как он, быть осуждён.

ЕЩЁ О ДАНТЕ

Звезде его все словеса – как дым.Похвал, достойных Данте, так немного.Мы не примкнём к хвалебному потоку.Хулителей его мы пригвоздим!Прошёл он двери Ада, невредим,Пред Данте открывались двери Бога.Но люди, рассуждавшие убого,Дверь родины захлопнули пред ним.О родина, была ты близорука,Когда казнила лучших сыновей,Себе готовя худшую из казней.Всегда ужасна с родиной разлука.Но не было изгнания подлей,Как песнопевца не было прекрасней!

ТBОРЧЕСТBО

Когда я созидаю на века,подняв рукой камнедробильный молот,то молот об одном лишь счастье молит,чтобы моя не дрогнула рука.Так молот Господа навернякамир создавал при взмахе гневных молний.В гармонию им хаос перемолот.Он праотец земного молотка.Чем выше поднят молот в небеса,тем глубже он врубается в земное,становится скульптурой и дворцом.Мы в творчестве выходим из себя.И это называется душою.Я – молот, направляемый Творцом.

ДЖОBАННИ СТРОЦЦИ НА «НОЧЬ» БУОНАРРОТИ

Фигуру «Ночь» в мемориале снаиз камня высек Ангел, или Анжело.Она жива, верней – уснула заживо.Окликни – и пробудится Она.

ОТBЕТ БУОНАРРОТИ

Блаженство – спать, не ведать злобы дня,не ведать свары вашей и постыдства,в неведении каменном забыться…Прохожий! Тсс… Не пробуждай меня.

ЭПИТАФИИ

1

Я счастлив, что я умер молодым.Земные муки – хуже, чем могила.Навеки смерть меня освободилаИ сделалась бессмертием моим.

2

Я умер, подчинившись естеству.Но тыщи дум в моей душе вмещались.Одна на них погасла – что за малость?!Я в тысячах оставшихся живу.

МАДРИГАЛ

Я пуст, я стандартен. Себя я утратил.Создатель, Создатель, Создатель,Ты дух мой похитил,Пустынна обитель.Стучу по груди пустотелой, как дятел:Создатель, Создатель, Создатель!Как на сердце пустоОт страсти бесстыжей,Я вижу Искусством,А сердцем не вижу.Где я обнаружуПропавшую душу?Наверно, вся выкипела наружу.

СМЕРТЬ

Кончину чую. Но не знаю часа.Плоть ищет утешенья в кутеже.Жизнь плоти опостылела душе.Душа зовёт отчаянную чашу!Мир заблудился в непролазной чащеСредь ядовитых гадов и ужей.Как черви, лезут сплетни из ушей.И истина сегодня – гость редчайший.Устал я ждать. Я верить устаю.Когда ж взойдёт, Господь, что Ты посеял?Нас в срамоте застанет смерти час.Нам не постигнуть истину Твою.Нам даже в смерти не найти спасенья.И отвернутся ангелы от нас.1975

ФРАГМЕНТ АBТОПОРТРЕТА

Я нищая падаль. Я пища для морга.Мне душно, как джинну в бутылке прогорклой,как в тьме позвоночника костному мозгу!B каморке моей, как в гробнице промозглой,Арахна свивает свою паутину.Моя дольче вита пропахла помойкой.Я слышу – об стену журчит мочевина.Угрюмый гигант из священного шлангамой дом подмывает. Он пьян, очевидно.Полно на дворе человечьего шлака.Дерьмо каменеет, как главы соборные.Избыток дерьма в этом мире, однако.Я вам не общественная уборная!Горд вашим доверьем. Но я же не урна…Судьба моя скромная и убогая.Теперь опишу мою внешность с натуры:Ужасен мой лик, бородёнка – как щётка.Зубарики пляшут, как клавиатура.К тому же я глохну. А в глотке щекотно!Паук заселил моё левое ухо,а в правом сверчок верещит, как трещотка.Мой голос жужжит, как под склянкою муха.Из нижнего горла, архангельски гулкая,не вырвется фуга пленённого духа.Где синие очи? Повыцвели буркалы.Но если серьёзно – я рад, что горюю,я рад, что одет, как воронее пугало.Большая беда вытесняет меньшую.Чем горше, тем слаще становится участь.Сейчас оплеуха милей поцелуя.Дешёв парадокс, но я радуюсь, мучась.Верней, нахожу наслажденье в печали.В отчаянной доле есть ряд преимуществ.Пусть пуст кошелёк мой. Какие детали!Зато в мочевом пузыре, как монеты,три камня торжественно забренчали.Мои мадригалы, мои триолетыпослужат обёрткою в бакалееи станут бумагою туалетной.Зачем ты, художник, парил в эмпиреях,к иным поколеньям взвивал свой треножник?!Всё прах и тщета. В нищете околею.Таков твой итог, досточтимый художник.1975

* * *

Как сжимается сердце дрожьюза конечный порядок земной.Вдоль дороги стояли рощии дрожали, как бег трусцой.Всё – конечно, и ты – конечна.Им твоя красота пустяк.Ты останешься в слове, конечно.Жаль, что не на моих устах.1976

* * *

Как хорошо найтицветы «ни от кого»!Всю ночь с тобой на тыфиалок алкоголь.Ничьи леса и гатьвздохнули далеко.Как сладостно слагатьстихи ни для кого!1977

ПЬЕТА

Сколько было тьмы непониманья,чтоб ладонь прибитая Христапротянула нам для умываньяпригорошни, полные стыда?И опять на непроглядных водахстоком осквернённого прудалилия хватается за воздух —как ладонь прибитая Христа.1977

УЕЗДНАЯ ХРОНИКА

Мы с другом шли. За вывескою «Хлеб»ущелье дуло, как депо судеб.Нас обступал сиропный городок.Мой друг хромал. И пузыри земли,я уточнил бы – пузыри асфальта —нам попадаясь, клянчили на банку.– Ты помнишь Анечку-официантку?Я помнил. Удивлённая лазурьеё меж подавальщиц отличала.Носила косу, говорят, свою.Когда б не глаз цыганские фиалки,её бы мог писать Венецианов.Спешила к сыну с сумками, полнатакою тёмно-золотою силой,что женщины при приближенье Анькимужей хватали, как при крике «Танки!»Но иногда на зов: «Официантка!» —она душою оцепеневала,как бы иные слыша позывные,и, встрепенувшись, шла: «Спешу! Спешу!»Я помнил Анечку-официантку,что не меня, а друга целовала,подружку вызывала, фарцевалаи в деревянном домике жила(как раньше вся Россия, без удобств).Спешила вечно к сыну. Сын однаждыеё встречал. На нас комплексовал.К ней, как вьюнок белёсый, присосался.Потом из кухни в зеркало следили делал вид, что учит «Песнь о Данко».– Ты помнишь Анечку-официантку?Её убил из-за валюты сын.Одна коса от Анечки осталась.Так вот куда ты, милая, спешила!– Он бил её в постели, молотком,вьюночек, малолетний сутенёр, —у друга на ветру блеснули зубы. —Её ассенизаторы нашли.Её нога отсасывать мешала.Был труп утоплен в яме выгребной,как грешница в аду. Старик, Шекспир…Она летела над ночной землёй.Она кричала: «Мальчик потерялся!»Заглядывала форточкой в дома.«Невинен он, – кричала, – я самаударилась! Сметана в холодильнике.Проголодался? Мальчика не вижу!» —и безнадёжно отжимала жижу.И с круглым люком мерзкая доскаскользила нимбом, как доска иконы.Нет низкого для Божьей чистоты!– Её пришёл весь город хоронить.Гадали – кто? Его подозревали.Ему сказали: «Поцелуй хоть мать».Он отказался. Тут и раскололи.Но не назвал сообщников, дебил.Сказал я другу: – Это ты убил.Ты утонула в наших головахмеж новостей и скучных анекдотов.Не существует рая или ада.Ты стала мыслью. Кто же ты теперьв той новой, ирреальной иерархии —клочок ничто? тычиночка тоски?приливы беспокойства пред туманом?Куда спешишь, гонимая причиной,необъяснимой нам? зовёшь куда?Прости, что без нужды тебя тревожу.В том океане, где отсчёта нет,ты вряд ли помнишь 30–40 лет,субстанцию людей провинциальныхи на кольце свои инициалы?Но вдруг ты смутно вспомнишь зовы этии на мгновение оцепеневаешь,расслышав фразу на одной планете:«Ты помнишь Анечку-официантку?»Гуляет ветр судеб, судебный ветер.1977