Тьмать

СКУЛЬПТОР СBЕЧЕЙ

Скульптор свечей, я тебя больше годавылепливал.Ты – моя лучшая в мире свеча.Спички потряхиваю, бренча.Как ты пылаешь великолепноволей Создателя и палача!Было ль, чтоб мать поджигала ребёнка?Грех работёнка, а не барыш.Разве сжигал своих детищ Конёнков?Как ты горишь!На два часа в тебе красного воска.Где-то у коек чужих и афишстройно вздохнут твои краткие сёстры,как ты горишь.Как я лепил свое чудо и чадо!Вёсны кадили. Капало с крыш.Кружится разум. Это от чада.Это от счастья, как ты горишь!Круглые свечи. Красные сферы.Белый фитиль незажжённых светил.Тёмное время – вечная вера.Краткое тело – чёрный фитиль.«Благодарю тебя и прощаюза кратковременность бытия,пламя пронзающее без пощадыпо позвоночнику фитиля.Благодарю, что на миг озаримомною лицо твое и жильё,если ты верно назвал своё имя,значит, сгораю по имя Твоё».Скульптор свечей, я тебя позабуду,скутер найму, умотаю отсюда,свеч наштампую голый столбняк.Кашляет ворон ручной от простуды.Жизнь убывает, наверное, так,как сообщающиеся сосуды,вровень свече убывает в бутылке коньяк.И у свечи, нелюбимой покуда,тёмный нагар на реснице набряк.1977

ГИБЕЛЬ ОЛЕНЯ

Меня, оленя, комары задрали.Мне в Лену не нырнуть с обрыва на заре.Многоэтажный гнус сплотился над ноздрями —комар на комаре.Оставьте кровь во мне – колени остывают.Я волка забивал в разгневанной игре.Комар из комара сосёт через товарища,комар на комаре.Спаси меня, якут! Я донор миллионов.Как я не придавал значения муре!В июльском мареве малинового звонакомар на комаре.Я тыщи их давил, но гнус бессмертен, лютый.Я слышу через сон – покинувши меня,над тундрою звеня, летит, налившись клюквой,кровиночка моя.Она гудит в ночи трассирующей каплейот порта Анадырь до Карских островов.Открою рот завыть – влепилась в глоткукляпоморава комаров.1977

* * *

Нас посещает в срок —уже не отшучусь —не графоманство строк,а графоманство чувств.Когда ваш ум слезлив,а совесть весела.Идёт какой-то сливседьмого киселя.Царит в душе твоейлюбая дребедень —спешит канкан любвей,как танец лебедей.Но не любовь, а страстьведёт болтанкой курс.Не дай вам бог подпастьпод графоманство чувств.1977

СОБЛАЗН

Человек – не в разгадке плазмы,а в загадке соблазна.Кто ушёл соблазнённый за реки,так, что мир до сих пор в слезах, —сбросив избы, как телогрейки,с паклей, вырванною в пазах?Почему тебя областнаянеказистая колеяне познанием соблазняя,а непознанным увела?Почему душа ночевалас рощей, ждущею топора,что дрожит, как в опочивальнеу возлюбленной зеркала?Соблазнённый землёй нелёгкой,что нельзя назвать образцом,я тебе не отвечу логикой,просто выдохну: соблазнён.Я Великую Грязь облазил,и блатных, и святую чернь,их подсвечивала алмазнособлазнительница-речь.Почему же меня прельщаютмузы веры и лебеды,у которых мрак за плечамии ещё черней – впереди?Почему, побеждая разум, —гибель слаще, чем барыши, —Соблазнитель крестообразнодал соблазн спасенья души?Почему он в тоске тернистойотвернулся от тех, кто любил,чтоб распятого жест материнскийих собой, как детей, заслонил?Среди ангелов-миллионов,даже если жизнь не сбылась, —соболезнуй несоблазнённым.Человека создал соблазн.1977

E. W.

Как заклинание псалма,безумец, по полю несясь,твердил он подпись из письма:«Wobulimans» – «Вобюлиманс».«Родной! Прошло осьмнадцать лет,у нашей дочери – роман.Сожги мой почерк и пакет.С нами любовь. Вобюлиманс.P. S. Не удался пасьянс».Мелькнёт трефовый силуэтголовки с буклями с боков.И промахнётся пистолет.Вобюлиманс – С нами любовь.Но жизнь идёт наоборот.Мигает с плахи Емельян.И всё Россия не поймёт:С нами любовь – Вобюлиманс.1977

КНИЖНЫЙ БУМ

Попробуйте купить Ахматову.Вам букинисты объяснят,что чёрный том её агатовыйкуда дороже, чем агат.И многие не потому ли —как к отпущению грехов —стоят в почётном караулеза томиком её стихов?«Прибавьте тиражи журналам», —мы молимся книгобогам,прибавьте тиражи желаньями журавлям!Всё реже в небесах бензинныхуслышишь журавлиный зов.Всё монолитней в магазинахсплошной Массивий Муравлёв.Страна поэтами богата,но должен инженер копитьв размере чуть ли не зарплаты,чтобы Ахматову купить.Страною заново открытыте, кто писали «для элит».Есть всенародная элита.Она за книгами стоит.Страна желает первородства.И может, в этом добрый знак —Ахматова не продаётся,не продаётся Пастернак.1977

* * *

Когда звоню из городов далёких, —Господь меня простит, да совесть не простит, —я к трубке припаду – услышу хрипы в лёгких,за горло схватит стыд.На цыпочках живёшь. На цыпочках болеешь,чтоб не спугнуть во мне наитья благодать.И чёрный потолок прессует, как Малевич,и некому воды подать.Токую, как глухарь, по городам торгую,толкуют пошляки.Ударят по щеке – подставила другую.Да третьей нет щеки.1977

* * *

Когда написал он Вяземскомус искренностью пугавшей:«Поэзия выше нравственности»,читается – «выше вашей»!И Блок в гробовой рубахеуже стоял у порогав ирреальную иерархию,где Бог – в предвкушении Бога.Тот Бог, которого чувствуеммы нашей людской вселенной,пред Богом иным в предчувствиистановится на колени.Как мало меж званых избранных,и нравственно, и душевно,как мало меж избранных искренних,а в искренних – предвкушенья!Работающий затворником,поэт отрешён от праха,но поэт, что работает дворником,выше по иерархии!Розу люблю иранскую,но синенький можжевельникмне ближе по иерархииза то, что цвесть тяжелее.А вы, кто перстами празднымипоэзии лезет в раны, —вы прежде всего безнравственны,поэтому и бездарны.1977

РИМСКАЯ РАСПРОДАЖА

Нам аукнутся со звономэти несколько минут —с молотка аукционаписьма Пушкина идут.Кипарисовый Кипренский…И, капризней мотылька,болдинский набросок женскийожидает молотка.Ожидает крика «Продано!»римская наследница,а музеи милой родиныне мычат, не телятся.Неужели не застонешь,дом далёкий и река,как прижался твой найдёныш,ожидая молотка?И пока ещё по деревуне ударит молоток,он на выручку надеется,оторвавшийся листок!Боже! Лепестки России…Через несколько минут,как жемчужную рабыню,ножку Пушкина возьмут.1977

АBТОЛИТОГРАФИЯ

На обратной стороне Земли,как предполагают, в год Змеи,в частной типографийке в Лонг-Айлендеу хозяйки домика и рифая печатал автолитографии,за станком, с семи и до семи.После нанесенья изошрифтадва немногословные Сизифа —Вечности джинсовые связисты —уносили трёхпудовый камень.Amen.Прилетал я каждую субботу.В итальянском литографском камнея врезал шрифтом наоборотным«Аз» и «Твердь», как принято веками,верность контролируя в зерцало.«Тьма-тьма-тьма» – врезал я по овалу,«тьматьматьма» – пока не проступало:«мать-мать-мать». Жизнь обретала речь.После оттиска оригинала(чтобы уникальность уберечь)два Сизифа, следуя тарифу,разбивали литографский камень.Amen.Что же отпечаталось в сознанье?Память пальцев и тоска другая —будто внял я неба содроганьеили горних ангелов полёт,будто перестал быть чужестранен,мне открылось, как страна живёт —мать кормила, руль не выпуская,тайная Америки святая,и не всякий песнь её поймёт.Чёрные грузили лёд и пламень.У обеих океанских водСША к утру сушили плавки,а Иешуа бензозаправкина дороге разводил руками.И конквистадор иного свойства,Пётр Великий иль тоскливый Каин,в километре над Петрозаводскомвыбирал столицу или гавань.Истина прощалась с метафизикой.Я люблю Америку созданья,где снимают в Хьюстоне Сизифыс сердца человеческого каменьAmen.Не понять Америку с визитомпраздным рифмоплётом назиданья,лишь поймёт сообщник созиданья,с кем преломят бутерброд с вязигойвечности усталые Сизифы,когда в руки въелся общий камень.Amen.Ни одно– и ни многоэтажнымя туристом не был. Я работал.Боб Раушенберг, отец поп-арта,на плечах с живой лисой захаживал,утопая в алом зоопарке.Я работал. Солнце заходило.Я мешал оранжевый в белила.Автолитографии теплели.Как же совершилось преступленье?Камень уничтожен, к сожаленью.Утром, нумеруя отпечаток,я заметил в нём – как крыл зачаток —оттиск смеха, профиль мотыльковый,лоб и нос, похожие на мамин.Может, воздух так сложился в складки?Или мысль блуждающая чья-то?Или дикий ангел бестолковыйзазевался – и попал под камень?…Amen.Что же отпечаталось в хозяйке?Тень укора, бегство из Испании,тайная улыбка испытаний,водяная, как узор Гознака.Что же отпечаталось во мне?Честолюбье стать вторым Гонзаго?Что же отпечаталось извне?Что же отпечатается в памятиматери моей на Юго-Западе?Что же отпечатает прибой?Ритм веков и порванный «Плейбой»?Что запомнят сизые Сизифы,покидая возраст допризывный?Что заговорит в Раушенберге?«Вещь для хора и ракушек пенья»?Что же в океане отпечаталось?Я не знаю. Это знает атлас.Что-то сохраняется на дне —связь времён, первопечаль какая-то…Всё, что помню, – как вы угадаете, —только типографийку в Лонг-Айленде,риф и исчезающий за нимангел повторяет профиль мамин.И с души отваливает камень.Аминь.1977

ОДА ОДЕЖДЕ

Первый бунт против Бога – одежда.Голый, созданный в холоде леса,поправляя Создателя дерзко,вдруг – оделся.Подрывание строя – одежда,когда жердеобразный чудаккаждодневножёлтой кофты вывешивал флаг.В чём великие джинсы повинны?В вечном споре низов и верхов —тела нижняя половинаторжествует над ложью умов.И, плечами пожав, Слава Зайцев,чтобы легче дышать или плакать, —декольте на груди вырезает,вниз углом, как арбузную мякоть.Ты дыши нестеснённо и смело,очертаньями хороша,содержанье одежды – тело,содержание тела – душа.1977