Точка опоры

На столе ее давняя карточка. Значит, тосковал тут по ней. Поднявшись с кровати, надо думать, брал карточку в руки и мысленно здоровался: "Доброе утро, Анюта! Где-то ты сейчас? Здорова ли?" Он не мог не тревожиться. Ее последнее письмо пришло уже без него, вон лежит перед карточкой нераспечатанное.

Теперь в этой комнате тоска навалится на нее: скоро ли он вернется? В незнакомом городе дни покажутся утомительно длинными. Не с кем словом перекинуться... Ну что же, ей не привыкать, бездомной кукушкой металась по загранице целых два года...

Мотнула головой. Нет, напрасное уныние. Здесь она не одинока, как бывало в немецких пансионах. Своя страна! Университетский город, прозванный "сибирскими Афинами"! И где-то здесь Надя Баранская. Остается только отыскать ее. Непременно сегодня же. Адрес она помнит.

Спросила у хозяйки, как пройти на нужную ей улицу, - та разулыбалась во все круглое и скуластое лицо.

– К Надежде Николаевне?! Как же, знаю, знаю. Захаживала сюда. Не подумайте худого - не одна захаживала, а с братом. С Николаем Николаевичем.

"С Николаем Большим!" - обрадовалась Анна, вспомнив рассказы Кржижановских о томских искровцах.

– Давно ли они захаживали?

– Да нет... Дай бог памяти... На прошлой неделе. Еще праздник был. Усекновение главы крестителя господня. Посидели добренько. Песни пели, только все незнакомые. Сначала-то трое пели, а после того один Марк Тимофеевич...

– "Скорбит душа"?

– Эдак, эдак... И по утрам идет умываться да поет тихонечко. Больше все не по-нашему.

"Все такой же он! Пением, видать, тоску отгонял..."

Анна снова спросила, как пройти к Баранским, и хозяйка пальцем поманила ее к окну.

– Вон пройдешь этим переулочком, там за голубым домом повернешь направо... Но это уж после, без обеда я тебя, голубушка, не отпущу...

...Дома в Томске деревянные, в центре города двухэтажные, украшенные резьбой. Наличники, карнизы, парадные крылечки - все в деревянных кружевах. Видать, искусные тут плотники да столяры!

И голубых домов не пересчитаешь. Отчего полюбилась сибирякам голубая краска? Уж не оттого ли, что возле города тайга?

Железная дорога чуть не до самой станции стиснута вековыми кедровниками, о которых соседи по купе разговаривали с гордостью.

Прежде чем пойти к Баранским, Анна решила познакомиться с городом. По Миллионной улице поднялась к университету, постояла, любуясь его белым фасадом. Вспомнила, что борьба за открытие университета в Сибири увенчалась успехом в 1888 году, когда Володе не разрешили поступить ни в один из российских университетов и запретили выезд за границу для продолжения образования. В семейных разговорах называли новый университет, но тут выяснилось, что в нем пока только один факультет - медицинский. Если бы юридический... Анна пошла по аллее молодой березовой рощи перед университетом. С прямых, как свечки, деревьев тихо падали на землю золотистые листья.

От университета направилась к собору. Стены его возвышались, как крепостные бастионы. На колокольне звонарь не спеша подергивал веревки, сзывая богомольцев на вечернюю молитву.

Прошла мимо трехэтажного - самого большого в Томске - здания Управления железной дороги, протянувшегося на целый квартал. Тут работает Марк, и город показался знакомым, приятным.

Сердце Анны было спокойно, - здесь не тащились за ней филеры, так раздражавшие в свое время в Петербурге и Москве.

2

– Анюта!
– Высокая девушка с копной волос, собранных на затылке в большой узел, обняла гостью, едва та успела перешагнуть порог. Наконец-то приехала! А Марк Тимофеевич заждался.

– Здравствуй, Надюша!
– Анна поцеловала девушку.
– Заждался, говоришь? А самого нет дома...

– Приедет не далее как завтра. Да, завтра, - подтвердила Баранская. Уж мы-то знаем...

Ее брат, высокий двадцатилетний парень с волнистыми волосами и подкрученными усиками, принял шубу гостьи, повесил на вешалку, смастеренную из рогов косули, и, повернувшись, представился с легким поклоном:

– Николай.

– Большой, - добавила шепотом сестра.
– Для полного знакомства.

Анна протянула руку тыльной стороной кверху, но парень не стал целовать, а так даванул своей громадной ручищей, что гостья вскрикнула:

– Ой, пальцы!

– Извините, - снова поклонился Николай, выпуская ее руку.
– По привычке...

Анна потрясла пальцами:

– Не рука у вас, а... медвежья лапища!

– Да уж такой уродился... нескладный.

Пока гостья близоруко поправляла волосы перед зеркалом в передней, Надежда незаметно шепнула брату:

– Сестра Ленина!

– О-о!.. Что же ты не предупредила? Пришли бы товарищи.

– Подживи, Коля, самовар, - попросила брата.
– Ты это ловко делаешь.
– А гостью подхватила под руку.
– Проходи, Анюта! Не виделись мы с тобой целую вечность!

– Годков шесть.

Сидя на диване, Анна присмотрелась к лицу девушки.

– А ты по-прежнему прекрасно выглядишь!

– Ой, что ты... Постарела я. Возле глаз гусиные лапки... Ну, не в этом дело. Как твоя мама? Сестренка? Брат? Старший, конечно. Младшего я не знаю...

Анна едва успевала отвечать. А когда начала рассказывать об отдыхе в Логиви, Надежда Николаевна перестала засыпать вопросами - вслушивалась в каждое слово. Потом, положив горячую ладонь на руку гостьи, сказала:

– А у меня и сейчас перед глазами питерский Старик. И голос его как бы слышится. С такой приятной картавинкой... Да, ты знаешь, мы перепечатали из "Искры" программу партии... Как, ты даже не слышала? И они там, возможно, не знают? А ведь это такой факт...

– Я напишу Володе.

– Мы дадим тебе. У Коли где-то в тайнике еще хранится... Мы ведь здесь "Искры"-то получаем экземпляров пять-шесть. А надо не только для Томска - для станций и городов по линии дороги. Вот и перепечатали на мимеографах. С предисловием. С благодарностью "Искре". Так вот, когда я читала, мне вспомнились слова из той первой программы. Помнишь? Ты для переписки приносила от Старика из Предварилки. Ты тогда скрытничала. И только под конец проговорилась, что он твой брат. Теперь мне было приятно угадывать: "Эти строки писал он, Ленин!" А скажи, почему он такой псевдоним выбрал?