Точка росы. Версия 1.1

Вот как я ее потеряла.

Я никогда не видела дождь. До того самого дня. Это казалось мне волшебством. Чем-то, чего, оказывается, так не хватало. Выбежать прямо под прохладные струи – это выглядело так естественно. Темные тучи заволокли все небо, но никто не придал этому значения. Грянул гром. Никто не ожидал осадков, но что-то случилось в атмосфере. К сожалению, в Оазисе Зеленых не было подходящей для анализа аппаратуры, так что вопросов оказалось гораздо больше, чем ответов. Помню, как одна пожилая дама бегала, шлепая босыми ногами по мутным лужам, и кричала о каре небесной. Тогда ее еле успокоили. Отец тоже встревожился, особенно потому, что не мог понять природы дождя, так внезапно рухнувшего на нас.

А потом была шаровая молния. Сгусток электричества. Как из моего детского сна. Появившись из воздуха, она плавно плыла через наш Оазис. И только у меня хватило (или не хватило) мозгов дотронуться до этого светящегося шара. Он притянул меня.

Я не услышала треска, не ощутила удара. Сила молнии подняла меня над землей, выгибая. И только много позже мне объяснили, почему опускаясь, я увидела маму такой. Она лежала, раскинув тонкие руки. И не дышала. Кажется, ее кожа обуглилась.

Все дело в том, что мама была рядом. Она увидела, как меня обволакивает свет, как подкидывает вверх и выкручивает – и бросилась мне на помощь. Энергия электрического разряда, которую я получила от молнии, убила ее. Ударила через мои руки в ее ладони – и я стала проводником. В одно мгновение. Цепляя и сжигая кожу выше запястий, как раз тогда, когда она, уцепившись в мои ладони, пыталась потянуть меня на себя. Заряд прошел сквозь ее тело, а во мне по непонятным причинам остался.

В какой-то момент, придя в себя, осознав, что произошло, я выдохнула с каким-то дурацким, страшным облегчением. «Вот мы и дошли до финиша, – подумалось мне, – упали на дно, и выплыла только одна из нас». Пролетели, задевая зеленой тенью, сказочные караваны самодвижущихся лесов. Пролетели – и канули в пустыню. Пронеслась пепельно-бледная вселенная – и растворилась в горящей темноте. Стало холодно. Льдистое дыхание черноты прошлось по коже и навсегда засело в кончиках пальцев.

Мама предпочитала долгие прогулки под деревьями рутинной отработке. Где-то там, между деревьями, ее и закопали…

Меня не трогали. С того самого момента, как шаровая молния коснулась меня, а я ее. Не потому что знали что-то – просто из предосторожности. Видели ведь все, кто был рядом, как подкинуло, как сожгло маму, едва та прикоснулась ко мне. Видели – и передали другим. В сообществе Зеленых, любая выходящая за рамки действительности реальность, весть о ней, распространяется, как пожар. И вот уже те, кто когда-либо взъерошивал тебе волосы, играя, или вел за руку, или направлял, здоровался крепким объятием, обходят стороной. Лучший пример подал отец. С того ужасного дня, с того страшно освобождающего меня и маму момента, он не прикасался ко мне.

Анализы перед вживлением Диска проводили аппаратным способом – что бездушным машинам ток внутри меня? А когда Эолы заподозрили неладное, облачили и меня, и сами погрузились в толстый розовый пластик. От него меня будет тошнить еще долго – только я еще не знала об этом тогда.

Диск мне так и не вживили. Но через некоторое время приехали люди Обороны, погрузили нас с отцом в бронированную машину – и просто увезли. Попросили Старосту не вмешиваться, а нас – не сопротивляться.

Оазис Эолов оказался совсем новым. Ох, как загорелись тогда глаза у отца! Именно ему и поручили наблюдать за мной. И эта работа, и новая, сверкающая чистотой лаборатория, так не похожая на полевую палатку в Оазисе Зеленых – все это стало его реальностью. А я стала Объектом 104.

План Эолов был прост: исследовать Объект. Перед отцом поставили задачу – выяснить, как Объект смог вывести технику из строя. И он принялся за дело. Не знаю, что там ему пообещали за меня. Просто в один день он забыл, кем был когда-то и что жил в Оазисе Зеленых.

Моя жизнь подчинилась строгому распорядку. Ни о какой свободе больше речи ни шло. Расписание. Тесты. Нагрузки. Проверка возможностей и психических пределов сознания.

Я до сих пор помню, с каким плотоядным взглядом отец натягивал латексные перчатки, как рассматривал меня с отстранённым научным интересом.

Это трогало меня, но не так сильно, как могло бы. Больше всего отбивало желание чего-либо хотеть совсем другое. С того момента, как меня ударило молнией, я все никак не могла отогреть руки. Кончики пальцев стали абсолютно ледяными. Это казалось какой-то жуткой шуткой – иметь возможность испепелять одним прикосновением и быть не в состоянии согреть пальцы.

Отец научился манипулировать страхами «Объекта». Он генерировал для меня молнии и вспышки света. Он вводил мне что-то, от чего я перестала спать. Снова подключал меня к машине, считывающей электрическую активность моего мозга. И был очень недоволен. Приборы больше ни разу не отключались.

После таких проверок меня обычно запирали в белой комнате без окон и включали яркий свет. Но самое главное – оставляли меня в покое. Никаких проводов, никаких препаратов и тестов, никаких испытующих, ожидающих взглядов и приглушенных голосов, никакого пластика. В этой комнате я могла дремать, могла до сухости в горле дуть на свои закоченевшие пальцы. И думать о доме и маме, не опасаясь, что кто-то узнает об этом.

Я вспоминала Оазис Зеленых. Представляла себе, как открываю знакомые ворота с проржавевшим номером, провожу ладонью по полустертым цифрам «104». Вспоминала ночи у костра и то, как мы пели – я, мама с папой – старые песни и как долгими вечерами после отработки создавали с мамой сад камней. Вспоминала, как отец учил меня водить машину – для этого, бог знает где, он откопал древнего железного монстра, расписанного драконами, истертыми от времени, но все еще яркими. От таких воспоминаний слезы против моей воли каждый раз подкатывали к горлу, противно царапая веки – и на этом мой поток воспоминаний обычно прерывался. Когда я в последний раз видела прямые ряды грядок, обычные наши лопаты чиненные-перечиненные мотыги, грабли? Натруженные ладони в мелких мозолях? Когда в последний раз чувствовала вкус зелени, свежий и пряный? Когда ощущала аромат перекопанной земли? Хотя ее и было не так много, больше песка и мертвого камня. Все сгинуло. Оставалась только призрачная пыль от колес машины, она растворялась где-то в пустыне, оставляя мои мысли снов и снова среди тошнотворно белых стен.

***

«Она не влияет на энергию, – рапортовал отец в Совет Эолов. – Боюсь, мы напрасно тратим на нее время и ресурсы». Из «Объекта» я стала разочарованием. Его личным разочарованием! В ту же ночь мне снился сон, отрывочный, будто изрезанный на куски. И это был первый полноценный сон за все время, что я провела в Оазисе Эолов. В моем сне мы были в главном Зале Оазиса Эолов – я, отец и Глава Оазиса. Помню, как мягко светились бронированные окна. Закатное солнце высветило седину в волосах отца. Глава уже откашлялся, чтоб произнести напутственную речь. Он собирался выслать нас. Но не сказал куда. Не успел.

Они шли сплошными мутными рядами. Их рождала Пустыня, и что-то было с ними не так. Что-то было лишнее, инородное в самой структуре людей, в руках у которых были жуткие на вид орудия. Блестели на солнце вкрапления металла там, где должна быть плоть. На концах гибких щупалец, что они несли, мерно покачивались иглы.

Сначала «гости» рвали с крыши что-то хрупкое. Оно падало на землю. Я слышала, как оно звенит, как подошвы мнут это крошево. Завывал самум.

Помню, что во сне, совершенно потеряв связь с реальностью, оглядывалась по сторонам. Хотелось прокричать отцу и Главе Оазиса: «Чего вы ждете?», но рот не открывался. Все пространство стало похоже на вязкое, мерзко тягучее желе, которым меня тут пичкали все время. И я сама застряла в нем. А потом наблюдала, как концы игл, жужжа, протыкают кожу. Отец и Глава Оазиса все падали и падали. Вставали, цеплялись за щупы, за иголки – и снова падали.

«Гости» подбирались ко мне с разных сторон. Щупы жужжали, сводя с ума. Липкое желеобразное пространство стало осязаемым. Оно пробралось в рот, мешая вздохнуть. Я видела этих безликих пустынных людей невыносимо близко от своего лица. А потом проснулась. Вынырнула из вязкого желе. Отдышалась. И пообещала всеми силами избегать сна.

Я уже решила было обратиться к отцу за теми препаратами. Промучившись несколько дней на грани сна и бодрствования, решила сдаться. Решила больше не спать.