Точка росы. Версия 1.1

Я открыла глаза, точно зная – я плакала. Снова. Но никому не было дела до моих слез. А в особенности моему Провожатому. Глянул волком поверх края маски – и снова вперился в дорогу.

Но водораздел Оазиса 104 с его мутной водой все еще стоял перед глазами. И отец, который очень быстро забыл, что жил с Зелеными.

Отец стер это с себя, как смывал песок после каждой отработки одной из повинностей. Как только мы переступили порог Оазиса Эолов, он стал истинным Эолом. Пусть и низшего ранга. Потерял часть своей души, ту, что пела, помогала смотреть на каждый день с улыбкой, радоваться каждому восходу жестокого солнца и надеяться на лучшее. Она сгорела вместе с его Связанной. Об этом не было ни слова в волшебных сказках мамы – о проклятии Связанных.

Он не забыл мамы. Того, что я сделала с ней. И бросил все силы своего сердца и мозга на то, чтобы разобраться, чтобы выяснить, что со мной, Объектом 104, было не так. Он не называл меня иначе. Только на прощание изменил своей привычке.

Отчетливо вспомнилось, как крепко отец прижал меня к себе. Без защиты. Без набившего оскомину латексного прикосновения. Он обнимал меня, гладил по волосам. А я вырвалась, никак не продлив это мгновение.

Снова защипало глаза. Я быстро вытерла слезы и посмотрела на своего хмурого провожатого: в его глазах отражалась только пустыня.

Она наступала. Пустыня нагло стучалась в лобовое стекло, кипела в моторе, шуршала под колесами. Бесконечная, красная, никому неизвестная. Впереди лежали только раскаленные пески, а через них – древнее, потрескавшееся шоссе. Оно зрительно разделяло пустыню пополам, петляя мимо давно умерших городов, изредка теряясь в их руинах.

Я не смотрела на своего провожатого. Меньше всего мне хотелось видеть сейчас его лицо, скрытое маской респиратора, и поэтому я разглядывала однотонный, уныло выцветший пейзаж. Он навевал сон, удушливый и тяжелый. Но я держалась. Я слишком хорошо помнила, каким он бывает, и больше не хотела испытывать этот ужас.

Машина перегревалась. Вентилятор без остановки гонял по салону раскаленный воздух. Было невыносимо. Пот заливал глаза ручьями. Я прикладывала ледяные ладони к лицу и шее, чтобы хоть как-то охладиться. Это помогло ненадолго – через какое-то время наступило обезвоживание, и губы начали трескаться.

Я прекрасно понимала, что воду надо было экономить и терпеть это бесконечное удушье, не зная, сколько времени мы проведем в пути, а спросить – не решаясь. Угроза моего провожатого ярко всплывала в памяти. Он внушал какой-то очень противоестественный страх. Все, что мне оставалось, просто подстроиться под обстоятельства, как я делала до этих пор.

В итоге жажда все-таки победила мою силу воли. Я отцепила фляжку от пояса и начала медленно пить, задерживая воду во рту. А потом, опустошив свой запас ровно до половины, просто откинулась на сидение. Я закрыла глаза, чтобы хоть так ненадолго отключиться от реальности. Дорога, мягкое движение машины, шорох колес по песку больше не напрягали. Нужно было принять этот путь, и я пыталась смириться. Я надеялась, что там, куда меня везли, Эолы обязательно разберутся со всеми проблемами. Так было надо. Надо – и точка.

Дремота была вязкой, влажной. Она была воздухом, которым не надышишься, скатывалась с середины лба куда-то к вискам и охватывала горячим обручем голову. Видений не было. Просто разноцветные лоскуты реальности. Они обрывисто проплывали перед глазами. Я бессознательно поплыла за ними, но это не продлилось долго: по телу прошла судорога, освободив меня из плена тягучей подступающей пустоты.

Мысли о воде снова вторглись в дремоту. До сих пор не понимаю, как мой провожатый обходился без влаги так долго. Я только и слышала что его спокойное, размеренное дыхание – и никаких жалоб. Как будто не было ни изнуряющего зноя, ни солнца, которое пыталось нас поджарить прямо в металле машины. Оно мертво висело в небе и если и погибало, то в какой-то безумной, мстительной попытке желало и нас выжечь с этого бесплодного куска скалы. Хотелось верить, что где-то среди песков, под убивающими лучами сгорающего солнца действительно существует двести Оазисов, двести – ни больше, ни меньше – зарегистрированных, функционирующих Оазисов. В обратное верить совсем не хотелось.

Стоял бесконечный полдень. Он обжигал легкие, несмотря на беспрерывно работающий очиститель.

Я оглянулась на провожатого. Его кожа отдавала медью под этим безжалостным солнцем. Дыхание участилось, стало прерывистым: худая грудь тяжело ходила под серым полотном одежды. Показатель заряда респиратора мигал красным.

– Тебе надо зарядить маску, – прошептала я.

– Знаю, – огрызнулся он мне в ответ. – У нас нет на это времени.

– Послушай, – я хотела дотронуться до его руки, но вовремя одернула себя. – Надо сделать остановку. Зарядить респиратор, набрать воды. Есть тут что-нибудь по дороге?

– Не знаю, – мой провожатый не повернулся ко мне. Он задышал еще тяжелее. Капля пота черкнула по виску, скатываясь за край маски.

– Давай поищем? – мне очень хотелось выйти. Просто распрямить спину. От продолжительного движения в машине теперь казалось, что земля всегда будет качаться и пружинить под ногами. А еще очень хотелось, чтоб мой несговорчивый провожатый опять задышал спокойно и размеренно.

– Как ты себе это представляешь?

– Не знаю, – я плохо обдумала свое предложение, – просто будем ехать, пока не найдем?

Мой провожатый настороженно посмотрел на меня. Наверное, подумала я, заметил тревогу в глазах. Мелькнуло странное: «О нем когда-нибудь кто-нибудь тревожился?»

– Тебе только тяжелее дышать, – продолжила я, не избегая его взгляда.

– Что, страшно? – прерывисто дыша, обливаясь потом, ответил он мне.

– Нет. Ты в любой момент можешь его снять, – я указала на почти разряженный респиратор, – но не хочешь. Значит, надо его зарядить.

– Хорошо. Смотри по обочинам, – как-то подозрительно быстро согласился мой провожатый.

Взгляду встречались только иссохшие, почти окаменевшие деревья, редкие перекати-поле, пыль, шлейфом сопровождающая машину. Солнце зависло в зените, белело небо… Все одинаковое, одного цвета – и дорога, и небо, где горизонт сливался с шоссе. Больше ничего. Я зажмурилась, я больше просто не могла смотреть в эту пылающую пустоту.

И это случилось, бросилось на меня одной яркой вспышкой сквозь закрытые веки. Призрачная, никому не видимая зеленая волна, холодная, несущая бриз и влагу, опрокинулась на меня. Вздрогнули и развернулись гигантские – прозрачные, не дотронуться – листья, и с ними море, океан свежей, прохладной воды.

«Мираж», – заключила я, тряхнув головой.

– За дорогой следишь? – отвлек меня от исчезающего видения мой провожатый.

– Да, конечно, – я опять уставилась в окно.

Мертвый пейзаж, мимо которого мы двигались под убийственным солнцем, начал меняться. Ровные однообразные просторы искривлялись на глазах. На нас двигалось что-то, что можно было принять за изрубленные холмы, но чем ближе мы приближались к ним, тем более странными, почти нереальными они казались.

Я не могла оторвать взгляда от никогда не виденных мною ранее глыб. Зияли черными дырами провалы в развалинах, что торчали из какого-то странного, серого песка, ржавые остовы угрожающе смотрели в блеклое небо. Не знаю, почему мне стало страшно, и я повернулась к своему провожатому. По выражению его глаз, как и прежде, было невозможно определить, какое впечатление на него произвел этот пейзаж.