Точка

— Электромагнитные накопители.

— Для юнитов?

— Да.

— А можно посмотреть, какие они?

— Юниты? Пожалуйста.

Искин снял крышку с ловушки, провел пальцем по стенкам, собирая невидимые крупинки, и показал палец Стеф.

— Смотри.

Стеф привстала, изогнулась к выставленной руке.

— Ну-ка, ну-ка, — она прищурилась. — Они точно здесь?

— У меня на пальце? — уточнил Искин, стараясь не замечать белеющее тело в провисшем вырезе рубашки. — Думаю, около двух сотен.

— Серьезно?

— Их размеры — один, два микрона. Это чтобы они могли проходить по капиллярам. Ты их просто не видишь.

— Пфф! — возмущенно выдохнула Стеф. — Я тоже так могу! — Она выставила палец. — Вот, у меня здесь юниты!

Искин улыбнулся.

— Ты хотела поставить чайник.

— Бе! — Показав язык, девчонка шагнула к плитке. — Обманывать нехорошо, господин доктор!

За стенкой запело радио. Пока Стеф наливала воду из бутыли в чайник, Искин украдкой облизнул палец.

— Вообще, — повернулась девчонка, — я хотела сказать тебе что-то важное.

— Ты вспомнила, где тебя привили?

— Нет. Сейчас.

Вода была перелита, чайник закрыт крышкой, тумблер на плите издал щелчок. Стеф устроилась на стуле, одну ногу подобрав под себя, а другую угнездив на сиденье так, что ее можно было обхватить руками или использовать в колене как опору для подбородка. К такой позе Искин уже начал привыкать.

Вид у Стеф сделался таинственный.

— Ты знаешь, что сны на новом месте в первую ночь — вещие?

— Нет, — улыбнулся Искин, — никогда о таком не слышал.

— Так знай.

Она, замолчав, принялась водить пальцем по столешнице. Рисуя завитки, палец подбирался к ловушкам.

— И все? — спросил Искин.

Девчонка надула губы.

— Я думала, ты спросишь, что же мне снилось.

— Хорошо, — Искин одну за другой перекинул ловушки на матрас, давая простор кружащему пальцу. — Что тебе снилось?

— Ну, слушай.

Для того, чтобы поведать Искину сон, прежняя поза не годилась, и Стеф спустила ногу. Поерзала, наклонилась вперед.

— Первое, что мне приснилось, это море. Я серьезно. Я качалась на волнах. И солнце светило. И мне куда-то надо было доплыть. Ну, — Стеф замялась, — там было кораблекрушение, но я выжила. Это не значит, что я непременно попаду в кораблекрушение на самом деле, это могут быть жизненные обстоятельства. То, что не приснилось конкретно, а идет как бы в ощущениях, в памяти, оно не настоящее.

— Хорошо, — кивнул Искин, сдерживая улыбку.

— Вот, и я лежу, — продолжила Стеф. — Вокруг только волны. Потом вдруг слышу — за плеском словно кто-то меня зовет. А волны реально мешают, плямкают прямо у головы. Ну и голос вроде как все тише. Стеф. Стеф.

— Это был я? — спросил Искин.

— Да постой ты! — сказала девчонка, вонзив пальцы в виски. — Вот ты сразу… Я же не выдумываю, я вспомнить пытаюсь.

— Это, наверное, из-за чайника.

Искин выбрался из-за стола и выключил плитку. Потом выбил на блюдце из кружек вчерашнюю заварку и засыпал из пакета новую. Вместе с чаем принес к столу коробку с остатками мясного пирога.

— Лучше, наверное, подогреть.

— Зачем? — Стеф тут же отломала кусок и запихнула его в рот.

Несколько секунд Искин смотрел, как она жует, как, надуваясь, ходят щеки, как девчонка задорно шмыгает носом. Стеф что-то промычала, но он не расслышал, не разобрал. То есть, залюбовался, старый идиот.

— Что?

Стеф, проглотив пирог, запила чаем.

— Я говорю, — сказала она, — что холодный пирог даже вкуснее.

— Серьезно?

— Сам попробуй.

Девчонка отломила кусок вдвое меньше своего и протянула Искину. Искин попытался переложить его на свою ладонь, но Стеф отвела руку.

— Ты рот открой.

— Я вполне могу еще есть сам, — сказал Искин.

— Ты — дурак? — спросила Стеф, глядя на него строгими карими глазами.

Искин неожиданно почувствовал себя ребенком, капризно отказывающимся от завтрака. Это было смешное и вместе с тем восхитительное чувство.

— Хорошо.

Он открыл рот и зачем-то закрыл глаза.

— Я аккуратно, — сказала Стеф.

Искин ощутил, как мясной сок капнул на подбородок. Палец Стеф коснулся верхней губы. Дыхание, движение воздуха обмахнуло ресницы. Творение дядюшки По проскользнуло между зубами.

— Все, — сказала Стеф, — теперь жуй.

Искин принялся жевать. По вкусовым качествам холодный пирог действительно не уступал горячему. Девчонка, довольно жмурясь, облизала палец.

— Ну, как?

— Сносно, — оценил Искин.

— Ничего ты не понимаешь! — заявила Стеф. Тем же несколько раз вылизанным пальцем она потянулась к нему вытереть подбородок.

Искин не стал дергаться. Касание было мимолетным.

— Все? — спросил он.

— Да.

— Я сегодня иду в центр для беженцев…

— Погоди! Я же недорассказала! — возмутилась Стеф.

— О чем?

— О вещем сне!

— Ах, да! — Искин подобрался. — Я слушаю.

— Так вот, — Стеф отломила еще кусок пирога и показала на него глазами. — Ты не возражаешь?

— Нет-нет.

— Значит, я плыву. То есть, меня качают волны, и вроде как я — в спасательном жилете. То есть, жилета нет, но я не тону. Как еще объяснить, я не знаю.

— Я понял, — кивнул Искин.

Стеф куснула пирог.

— Потом вдруг издалека — Стеф, Стеф, — таинственным шепотом произнесла она, видимо, пытаясь передать, как это звучало в ее сне. — И я решила поплыть на голос. Перевернулась и поплыла. А на воде какие-то обломки, тряпки, дым тянется, но не видно откуда.

— Кораблекрушение.

— Да. Но оно не имеет значения.

— Разумеется.

— Потому что самое главное — это море, — сказала Стеф и вздохнула. — Я буду на море, это точно. Скорее всего, если получится, это будет итальянское побережье, нам рассказывали в школе про маленькие городки, про Портофино, про Бордигеру, про Рапалло. Они очень-очень уютные, там можно ничего не делать, сидишь, пьешь сок или вино, и время тянется медленно-медленно, не надо никуда бежать, думать, где бы достать лишнюю марку, всюду зелень, дома уступчиками спускаются к самой воде, а вода, представь, голубоватая, но прозрачная.