Только не дворецкий
Шрифт:
Я люблю читать (захватывающих событий мне хватает в книгах), люблю рисовать (хотя до сих пор брался лишь за акварели) и заниматься всякой всячиной по дому. Пожалуй, во мне и впрямь есть немного от того, другого Морриса — он тоже любил заниматься всякой всячиной.
Хоть я заядлый читатель, но сам никогда и не думал взяться за перо, пока в моей жизни не приключилось это вот великое событие, — и тут я понял: такое надо записать. Поэтому вы уж смиритесь и проявите снисхождение, если моя писательская несостоятельность будет слишком бросаться в глаза.
Я более тридцати лет усердно штудировал детективы — но третьесортной литературы не читал, несмотря на то что ее, видит небо, развелось предостаточно. Мой вкус сформировали По, Коллинз и Габорио, ну и, разумеется, Холмс, а позднее Трент и доктор
150
Интересно, что в случае с «отцами детектива» рассказчик перечисляет писателей: Эдгара По, Уилки Коллинза, Эмиля Гкборио; а в случае с современниками — персонажей-сыщиков. Доктора Торндайка придумал писатель Остин Фримен (его рассказ есть в антологии «Не только Холмс»). Филипп Трент — постоянный герой произведений Эдмунда Клерихью Бентли.
В результате я, как мне кажется, приучился глядеть на людей вокруг внимательнее, чем принято. Но не из праздного любопытства, отнюдь, а лишь ради того, чтобы получше узнать человеческую природу в целом. В конце-то концов, наблюдают же люди за птицами, а сдается мне, если хорошенько понаблюдать за повадками, к примеру, бармена, то и рассказать о нем можно не меньше, чем о каком баклане. (Не то чтобы сам я был завсегдатаем пабов, потому что жена у меня трезвенница.)
Мало какая поездка на поезде или автобусе обходится без того, чтобы я не узнал о своих попутчиках что-нибудь этакое, что на первый взгляд легко загустить. Мне нравится разглядывать (ненавязчиво, разумеется) детали и состояние их одежды, их руки, зубы и волосы, украшения (если они носят украшения), очки, авторучки и так далее, а также подмечать, что они читают, что держат в руках, как разговаривают и как ходят. Из одного факта много не извлечешь, но сопоставь хотя бы пару — и этого, глядишь, будет достаточно, чтобы отправить человека на виселицу.
Не удивлюсь, если мои умопостроения чаще всего ошибочны. Мне редко выпадает возможность проверить их. Зато они дают больше пищи для ума, чем любой кроссворд, а в придачу азартнее и выгоднее тотализатора, уж в этом-то я уверен.
Каждый день, заходя в поезд — я работаю в антикварном ювелирном магазине в Найтсбридже, у Ренье, — я сажусь и наблюдаю. Однако до той неприятной истории в магазине мне ни разу не доводилось испытать свою наблюдательность на деле.
Случилось все утром, примерно через полчаса после открытия. Магазинчик у нас маленький: один прилавок слева у двери, второй, поменьше — перпендикулярно ему, а в самой глубине — крошечный кабинет мистера Ренье. У нас превосходная коллекция старинных драгоценностей, но, по понятным причинам, мы не выставляем ее всю напоказ — лишь некоторую часть, да и ту в надежно запертой витрине. Кроме того, мы предлагаем широкий выбор objets d’art: Фаберже, перегородчатая эмаль, камеи, хрусталь, нефрит и так далее — это все выставлено. В лавке торгуем только мы с мисс Зюскинд. (Починщик работает на дому.) Мистер Ренье лично занимается лишь особыми клиентами и теми, кто делает большие покупки.
По утрам я всегда первым делом оформляю витрину (мы убираем товар на ночь). В тот день, занимаясь этим, я обратил внимание на девочку, что разглядывала витрину похоронного бюро напротив, хотя кроме пары урн и фотографии катафалка там едва ли что могло заинтересовать молодую особу ее возраста, и помню, что уже тогда это показалось мне странным. А обратил я на нее внимание (обычно я не заглядываюсь на девушек, в мои годы все они для меня на одно лицо, разве что служат предметом моих абстрактных умозаключений) из-за плаща — желтого длинного плаща в крупную коричневую клетку. Волосы у нее были под цвет плаща и тоже длинные, а сама она принадлежала к тому типу, который называют богемным — шляпы нет, каблуки совсем низкие, да и принципы, насколько я мог судить по общему виду, немногим выше.
Я
некоторое время наблюдал за ней, но тут меня отвлек посетитель — один из вечно жующих резинку американцев. Впрочем, этот был еще ничего, если не считать галстука — не галстук, а катастрофа. Я бы дал ему лет тридцать пять — сорок. Рослый, лицо гладкое и розовощекое.Он прошел прямо к прилавку и выразил желание посмотреть кольца. Я принес пару подносов на выбор, просто чтобы понять, какого рода кольцо он ищет. Но очень скоро стало ясно: он ровным счетом ничего не смыслит в старинных украшениях, да и вообще, сдается мне, ни в чем старинном не разбирается, разве что оно разлито в бутылки.
Он спросил цену на несколько колец, а два или три даже взял рассмотреть — тогда-то я и заметил, что он левша. Однако видно было: в камнях и оправах он тоже ничего не понимает, а судит исключительно по стоимости.
Было там одно кольцо начала семнадцатого века — цветочный мотив, бриллианты и рубины. Ей-богу, изумительное кольцо. Мистер Ренье так его любил, что даже расставаться с ним не хотел, а потому назначил за него совершенно несусветную цену. Уж явно не по карману тому американцу. Да и не то чтоб он мог отличить кольцо по-настоящему тонкой работы от второсортных.
Наконец на прилавке выстроилось уже три подноса, а мой американец все никак не мог выбрать. Потом он заметил в открытом сейфе позади меня четвертый поднос и спросил, нельзя ли и на него взглянуть. Я вытащил и четвертый, но не успел даже на прилавок поставить, как понял: цветочное кольцо с бриллиантами и рубинами исчезло.
Я был совершенно ошеломлен — да и растерян изрядно. За все семнадцать лет со мной еще не случалось, чтобы хоть что-то, доверенное моему попечению, пропало.
Поставив поднос, я движением бровей подал мисс Зюскинд знак подойти, а когда она оказалась достаточно близко, чтобы засвидетельствовать происходящее, обратился к покупателю — и нелегко же мне было говорить ровным голосом, как ни в чем не бывало:
— Решили взять цветочное кольцо, сэр? Позвольте, я подберу для него коробочку….
И я протянул руку. Американец же ответил (я помню его слова в точности):
— Нет, я ничего еще не решил. Да и вообще просто хотел пока приглядеть пару-другую колец, чтоб жене было из чего выбирать. Мы с ней еще зайдем.
Не помню дословно, что именно сказал на это я, помню лишь, что тянул время, чтобы собраться с мыслями. Я всегда теряюсь в первую минуту. Мисс Зюскинд (она отнюдь не глупа) незаметно выскользнула из комнаты и отправилась за мистером Ренье. Я вышел из-за прилавка и принялся искать вокруг, покупатель тоже, а потом к нам присоединились и мисс Зюскинд с мистером Ренье.
Ну, разумеется, мистер Ренье был в ярости. Он человек вспыльчивый, но обычно умеет держать себя в руках, поскольку высоко чтит чувство собственного достоинства. Однако сейчас он начал мало-помалу горячиться (нет-нет, конечно, никаких прямых обвинений, так не делают), американцу это не понравилось, и я уже думал, что дело обернется худо.
Но тут мисс Зюскинд (ума не приложу, почему это пришло в голову именно ей) предложила ему поискать за отворотами манжет и брюк. Но он только злобно посмотрел на нее. Лицо у него побагровело, во всяком случае, мне так показалось, да и жевать он перестал: стиснул зубы, как створки капкана — и, судя по выражению лица, не отказался бы зажать этим капканом ногу мисс Зюскинд. Однако нагнулся и ощупал отвороты брюк. Безрезультатно. Тогда он разразился хохотом.
Знаю, чувство юмора не сильная моя сторона, но даже я понимал, что в тот момент стоящая на четвереньках мисс Зюскинд являла собой презабавное зрелище.
— Проклятье! — воскликнул американец, отсмеявшись. — Похоже, вы думаете, что я его, это, присвоил.
Разумеется, мистер Ренье вынужден был возразить. Поднявшись с ковра, он очень любезно попросил покупателя пройти в кабинет. А там (как он мне потом рассказал) прямо и открыто заявил, что, хотя никто никого и не думает подозревать в воровстве, все же в интересах страховки необходимо удостовериться, что кольцо случайно не завалилось в какую-нибудь складку у него на одежде.