Только ждать и смотреть

Сестры матери, что знали о романе Лили и Марка из писем, рассказывали, что мой отец ни разу не пришел на свидание к матери вовремя, что он все путал, забывал, терялся и счастливо находился – и еще счастливей находил. Нашел какую-то книгу XIX века, купил за бесценок и потом всем показывал. Вроде бы спас от огня! Прыгнул с моста в ледяную воду Москвы-реки и заплатил милиционерам штраф мокрыми рублями, ведь прыгал в одежде, лишь туфли доверил друзьям. А на “чертовом колесе” покрылся потом как слезами – оказывается, боялся высоты, и больше вроде бы ничего…

В первую ночь отец говорил не умолкая. Где-то через час я заметил, что по-прежнему стою посреди комнаты, в которую вошел, а с двух сторон валяются мои чемоданы, и возле них возятся две кошки и не по-домашнему крупная собака. Мне было неловко его перебивать, а антрактов он не делал. Сам вдруг обрывал себя и спрашивал: “Как Лиза?” Я быстро отвечал: “Спасибо, хорошо!” И он продолжал. Говорил он по-английски, который я тогда знал неважно, и, боясь не понять, я вслушивался в каждое слово. Я заметил, что он часто повторяется и часто отвлекается от основной темы: уходит от нее все дальше и дальше, как вглубь леса, а потом забывает, о чем говорил, – не может найти дорогу назад.

Он называл мою мать Лизой, по документам она действительно Елизавета, но кто сейчас об этом помнит? Я умудрился вставить замечание, что для публики моя мать – Лили, Лили Лория, и ее самая знаменитая песня – “Тик-так, тик-так, тикают часы”. Я успел с гордостью добавить, что крошечные леденцы “Тик-так”, которые я видел в продаже в аэропорту, несомненно, были названы в ее честь. “Сейчас, когда двери открываются, слава способна пересечь все границы”.

– Лиза стала певицей? – изумился Марк.

– Вы не знали? – изумился я. – Я же вам написал!

– Ты послал мне письмо? – продолжал изумляться мой отец.

– И фотографии, – упал у меня голос.

Нет, он не читал моих писем! Тут он спохватился и повел меня за собой: показывать дом. Открыл дверь в подвал и указал на ящики на полу, сразу у входа, не войти: “Вот где вся моя почта, я еще не разбирал!” Оказывается, отец только недавно переехал на новый адрес и пока не успел обжиться, а писем он получает очень много, целыми пачками, и все эти пачки, перевязанные, валялись повсюду, как в почтовом отделении после бомбежки.

– Вы когда переехали? – осмелился уточнить я.

– Лет пять назад, – беззаботно ответил отец, – может, шесть. Это будет твоя комната, завтра я выброшу все лишнее.

Он собирался сделать за один день то, чего не сделал за пять лет! Он хочет поселить меня в подвале, как узника! Надеюсь, он шутил, утверждая, что умеет заказывать погоду? И что вечер наступает, когда он устал? Зачем он пытался убедить меня, что Советский Союз – самая хорошая страна в мире? Его ведь из Союза выслали! А я как раз оттуда еду…

За окнами светлело, и я падал с ног от усталости, вон, даже собака Баскервилей уже спала на моем чемодане с чурчхелами, а кошки куда-то сбежали.

Марк не останавливался. Через несколько витков разговора он снова спросил: “Как Лиза?” Я промолчал: устал. Он продолжил: “Так она решила бросить филологический ради песен? Жаль, она ведь могла работать учительницей в школе!”

Моя мать всегда говорила, что лучше бы умерла, чем стала учительницей в школе, где работают “одни старые девы”. Обе мои тетки, сестры матери, преподавали в школе, не вышли замуж и жили с нами. Мои родители и вправду мало знали друг друга.

“Красную розочку, красную розочку… – задумчиво повторял мой отец. – Да, я сейчас вспоминаю, она действительно любила петь”.

И тогда я открыл чемодан. Достал свернутый трубочкой холст. Развернул на полу, отпихнув бумаги и книги. Лили Лория, блондинка и секс-бомба, вела кремовый автомобиль по набережной: с одной стороны – река за низким парапетом, с другой – дома и горы, мой родной город Тбилиси.

Последнее, что я запомнил в тот первый сумасшедший вечер: Марк сидел на табурете и тихо плакал.

10

Идея создать портреты пожилых людей пришла ко мне не сразу. И вообще это идея не моя, она вдруг возникла в разговоре с Заком Полски, когда я признался ему, что мне трудно рисовать молодых людей – у них нет морщин, и карандашу не за что “зацепиться”. И вообще портрет – это не нос и не рот, а история жизни! “Тогда нарисуйте меня! – воскликнул мистер Полски. – Моя история почти завершена!” И он, оказывается, не шутил. Как часто нашу судьбу решает какая-нибудь сущая безделица: слово, жест, вздох, поворот головы, вы не замечали? Мы с Марком смеялись, когда задумали написать книгу о сексе в СССР, однако…

В то время я все еще ничего не делал – спал по большей части. Марк уходил на работу, возвращался, исправлял тетради студентов – он преподавал на кафедре славистики в университете, – мы вместе ели хлопья с молоком или яичницу – ничего другого готовить не умели – или заказывали пиццу, а потом долго разговаривали обо всем, пока я не вырубался, без всяких лекарств, просто уставал. Он уже не читал монологи, я научился перебивать его и вставлять слово, когда мне очень этого хотелось. Но его так интересно было слушать, что я редко перебивал. Я впервые в жизни видел настоящего убежденного коммуниста – увы, не довелось встретить подобного в стране, которая умудрилась дотянуться до коммунизма одной ногой. Марк совершенно искренне считал, что нет строя лучше, только мы, идиоты, испортили великую идею.

– Тебя из СССР выслали, – каждый раз напоминал я ему по-русски. (Мы быстро перешли на “ты”, по просьбе Марка.)

– Подумаешь, один пострадавший! – беспечно восклицал мой отец по-английски. – Нельзя делать выводы из одного частного случая!

Марк приводил факты из работ своих коллег-ученых, специалистов по Советскому Союзу, которые наведывались к нам в краткосрочные командировки, но успевали разобраться во всем похлеще нашего! Написали горы диссертаций! И как это я смею думать, что наш поезд шел в никуда? Или мимо? Я, наверное, сумасшедший!

– А секс? – язвил я. – Тоже небось лучший в мире? Кто-нибудь уже написал об этом диссертацию? Наименее изученная область советского образа жизни! Ты знаешь, сколько в Советском Союзе старых дев? И все они на самом деле девы?

– Вот ты и напиши! “Секс в СССР”! – смеялся Марк. – В двадцать два года ты наверняка считаешь себя большим специалистом в этом вопросе!

– Не мое дело писать! – сказал я как-то. – Но я могу сделать иллюстрации!

И вот так, шаг за шагом, эта идея выросла и окрепла.