Том 1. Громокипящий кубок

Там, где нежно колокольчики звенят И при вздохе ветерка поет фарфор, Еду я, восторгом искренним объят, Между бархатных полей и резких гор. Еду полем. Там китайцы сеют рис; Трудолюбьем дышат лица. Небеса Ярко сини. Поезд с горки сходит вниз. Провожают нас раскосые глаза. Деревушка. Из сырца вокруг стена. Там за ней фанзы приземисты, низки. Жизнь скромна, тиха, убога, но ясна — Без тумана русской будничной тоски. Пасть раскрыл свою, на нас смотря, дракон, Что из красной глины слеплен на фанзе. Я смеюсь: мне грозный вид его смешон. Село солнце, спит трава в сырой росе.

1905

Эскиз («Клубится дым при солнце зимнем…»)

Клубится дым при солнце зимнем, Несется в дебри паровоз; Причудлив он в хитоне дымном, В хитоне смутном, как хаос. Снег лиловатого оттенка Пылит под небом голубым. Вдали темнеет леса стенка, А дым — как снег, и снег — как дым.

1908. Декабрь.

Лигово. Вагон.

Траурная элегия

Умирала лилия лесная…

К. Фофанов

Умерла она в пору августа, Когда зелень трав и дубрав густа, Когда в воздухе вкус малиновый, Когда ночь дрожит в тьме осиновой. Умерла она, ясно ведая, Что такое смерть, храбро следуя За давнишними пожеланьями Молодой уснуть, с колебаньями Незнакомая… И правдивая, И невинная, и красивая!.. Умерла она, сделав грустно нам… К ней путем идем, болью устланным, На могилу к ней, одинокую, Как она была, на далекую… Там помолимся о душе ее: — Да прославится имя твое!

1909. Июнь.

Царица из цариц

В моей душе — твоих строфа уст, И от строфы бесплотных уст Преображаюсь, словно Фауст, — И звук любви уже не пуст. Как в Маргариту юный Зибель — В твой стих влюблен я без границ, Но ждать его не может гибель: Ведь ты — царица из цариц!

1908. Ноябрь

Оттого и люблю

Я люблю сердечно, безрассудно, Безотчетно всю, как есть, тебя! Но за что люблю, я знаю смутно, А верней — совсем не знаю я. Как тебя целую! как милую! Ты со мной — смеюсь, а нет — грущу… Оттого тебя ведь и люблю я, Что любви причины не ищу!..

1907.

Вернуть любовь

…То ненависть пытается любить, Или любовь хотела б ненавидеть?.. Минувшее я жажду возвратить, Но, возвратив, боюсь ее обидеть, Боюсь его возвратом оскорбить. Святыни нет для сердца святотатца, Как доброты у смерти… Заклеймен Я совестью, и мне ли зла бояться, Поправшему любви своей закон! Но грешники — безгрешны покаяньем, Вернуть любовь — прощение вернуть. Но как боюсь я сердце обмануть Своим туманно-призрачным желаньем: Не месть ли то? не зависть ли? сгубить Себя легко, и свет небес не видеть… Что ж это: зло старается любить, Или любовь мечтает ненавидеть?..

1908.

Букет забвенья

Я погружу в букет душистый Лицо и душу погружу. И лес ресниц твоих пушистый, Пушистый лес воображу. Я озарял его, сжигая Доверья хрупкие костры… О, дорогая-дорогая С душой любовницы-сестры! Но то ушло, пришло другое… Того, что было, не спасти… О, дорогое-дорогое, Мое далекое, прости! Прости и ты, мой ангел чистый, Краса и гордость бытия! Бросаю жизнь в букет душистый, И захлебнусь в букете я!

1910. Май.

Мыза Ивановка.

Berceuse томления

Я люблю тебя нежнее Белой лилии, Я пою тебя волшебней Сказок фей. Я беру тебя в аллее Весь — воскрылие, В поэтическом молебне Чародей. К груди грудь, во взоры взоры! Вешней лени я Не осилю — ах, нет мочи, — Я в плену. Мне мерещатся озера Из томления. В них все глубже, все жесточе Я тону.

1913. Май.

Веймарн.

Мельница и барышня

Постарела труженица-мельница На горе стоит, как богодельница; Под горою барышня-бездельница Целый день заводит граммофон На балконе дачи; скучно барышне: Надоел в саду густой боярышник, А в гостиной бронза и плафон. Я смотрю, вооруженный… лупою: Граммофон трубой своею глупою Голосит, вульгаря и хрипя, Что-то нудно-пошлое, а дачница, В чем другом, но в пошлости удачница, Ерзает на стуле, им скрипя… Крылья дряхлой мельницы поломаны, Но дрожат, в обиде, внемля гомону Механизма, прочного до ужаса, И пластинкам, точным до тоски… Ветра ждет заброшенная мельница, Чтоб рвануться с места и, обрушася, Раздавить ту дачу, где бездельница С нервами березовой доски… От жары и «музыки» удар меня, Я боюсь, вдруг хватит, и — увы!.. Уваженье к мельнице, сударыня Здесь она хозяйка, а не вы!

1911. Лето.

Дылицы.

Миньонеты

«Да, я хочу твоих желаний…»

Да, я хочу твоих желаний, Да, я люблю твое «люблю»! Но мы уйдем туда, где — лани, Уйдем: здесь больно, я скорблю. Лишь там тебе, моей Светлане, Я расскажу, я распою, Как я хочу твоих желаний, Как я люблю твое «люблю»!

«Ловлю печаль в твоей улыбке…»

Ловлю печаль в твоей улыбке И тайный смех в твоих слезах… Твои глаза блестят, как рыбки, Но сердце — в смутных голосах. Ты в заблужденье, ты в ошибке! Топлю глаза в твоих глазах, — И снова — смех в твоей улыбке, И снова — грусть в твоих слезах!

1910. Март.

Один бы лепесток!

Мне тайно верится, что ты ко мне придешь, Старушка-девушка, согбенная в позоре И взором бархатя затепленные зори, Мне тайно верится — ты бодро расцветешь. Мне тайно верится — ты все еще грустишь О том, что сказано, о том, что не успето… О, разберись в пыли истлевшего букета: Один бы лепесток! — и ты меня простишь, Мне свято верится!..

1910. Февраль.

Чьи грезы?

Я пить люблю, пить много, вкусно, Сливаясь пламенно с вином. Но размышляю об одном И не могу решить искусно. Да, мудрено решить мне это (И в этом вся моя вина!): Поэт ли хочет грез вина, Вино ли просит грез поэта?

1909.

Колыбельная (Ария Лотарио)