Том 1. В краю непуганых птиц. За волшебным колобком

Спускаемся вниз, к озеру. У подножья второй горы, дикой, не завоеванной православием, старушки продают Петров крест и лестовки – черные змейки с разноцветными треугольниками на концах. Я покупаю себе всякие: простые, ременные, шитые бисером, золотом, привешиваю все их к пуговицам и учусь молиться. Все смеются. «Вот без тебя, – говорят, – скушно было, а ты пришел, стало весело». Учат: если перебирать «бубенчики» на лестовке, как я, то в ад попадешь, а если правильно, то в рай. И не переставая нужно шептать: Исусе Христе, обрадованная Мария.

Весь увешанный лестовками, я поднимаюсь на крутой холм между рядами староверов. Здесь все чинно, благообразно, никто не смеет покурить или выплюнуть подсолнух на святую землю. Тихо у озера, слушают праведники слово божие. Едва слышно с другого холма: «Пал, пал Вавилон».

Чтец сидит на самом верху горы. Читает славянские строки, останавливается, объясняет по-своему, всегда заключая учительно: «Вот видишь».

– Вот видишь, – отвечает ему вся гора.

Два злых комара впились в лысину старика, налились его кровью, но он и не знает о них. Он весь поглощен чтением сказания о непокрытых сосудах.

«… Сидит бес смрадный, и смердный, и горестный. „Отчего ты не помоешься?“ – спрашивает его ангел. „Где же я помоюсь? – отвечает бес. – В озере нельзя, в реке нельзя, в болоте нельзя – все ангелы охраняют“. Плохо бы бесу было, но сатана научил его: „В сосудах, без молитвы оставленных, в непокрытых сосудах можно искупаться“».

– Вот видишь, – говорит чтец наверху горы.

– Вот видишь, – отвечают сначала возле него.

– Вот видишь, – бежит вниз по горе.

И все чинные и вдумчивые ряды навеки запоминают: покрывать нужно сосуды с молитвою, а то в них бес искупается.

Гора слушает. А в лесу, вдали от всех, отдельно собралась темная группа; там совершается перед иконой, привешенной к сосне, богослужение. Впереди всех, у самого дерева, у самого огонька, озаренная им, поет девушка. За ней все поют одногласно и мрачно, будто в древнехристианских катакомбах. И еще блестит огонек между соснами, и еще, и еще. Везде в лесу молятся поодиночке, по двое, семьями. Помолятся, погасят свечу и опять приходят к горе слушать чтение.

Читает старик неустанно. Из-за пазухи, из поярковой шляпы, даже из лаптей достает он все новые и новые славянские тетрадки и читает о поминовении родителей, о том, как Авраам переговаривался с грешником в аду и как этому грешнику из рая перекинули жердочку. Но где же грешнику перейти, – свалился в ад. И все это за то, что в свое время на земле не поминал родителей.

– Вот видишь, вот видишь, – гудит староверская гора. И, как глухие отдаленные выстрелы, долетает с православной горы: «Не убоимся, не убоимся».

Кто-то в лаптях, в лохмотьях, с котомкой садится возле меня, рекомендуется «учителем», рассказывает свою жизнь: кого-то «прохватил» в газетах, отставлен от должности, теперь торгует «дешевой толстовщиной» и гигиеной, любит споры на Светлом озере, стоит то за староверов, то за православных, когда как.

Рядом с учителем возле меня усаживается еще один привилегированный, с бледным лицом, красивой черной бородкой. Рекомендуется: путешественник. Был земледельцем, был фабричным, был приказчиком. Потом впал в малодушие, И еще хуже: заразился разными ересями и даже изучал английский язык. После сего пожелал испытать жизнь путешественника и вот уже восьмой год идет.

Пришел лысый чистый старичок, спросил, не знаю ли я дворника Ивана Карповича в Петербурге.

– Не знаю, – ответил я.

– Жаль, – сказал старичок, – человек он очень хороший.

И сел рядом с учителем и путешественником. Еще и еще приходят разные люди, садятся вокруг нас на траве, между сосен. От нас наверху холма, как из центра, должна начаться беседа.

– Вот сны, – сказал путешественник при общем молчании. – Можно ли снам верить?

– Какие сны, – ответил чистый старичок. – Ежели видение Даниила, то как ему не верить.

– То видение, а то сон, – поправил учитель. – Видению можно верить, а сну нельзя. Я уже года два снов не вижу.

– Снов не видит! – бежит по горе. – А еще учителем был.

Идут разговоры про сны. Что значит, когда курица-вещунья запоет? Не петух, а курица. Вот диво-то. К чему это? Или когда собака во сне завоет?

– Крещеные, – кричит чистый старичок, – видел я страшный сон: среди ровного места во прекрасной пустыне лежит шабала…

– Ша-ба-ла!

– В чистом поле лежит шабала, лоб гол.

– Лоб гол.

– Что сей сон значит?

– Значит это: привиделся тебе жрец мерзких идолов, неверный поп, и что смялся ты в вере.

– Правильно. В вере я маленечко смялся. Поп у нас опился, почернел и помер. И другой тоже в поле замерз. А я смялся: грешки есть. Как, думаю, совесть очистить? Нельзя ли самому на себя эпитемью наложить, чтобы без попа?

– Без священства нельзя, – ответил учитель, собирая лоб в гармонику. – Священство – таинство, как же без таинства?

– А спасались же раньше.

– Никто без священства не спасся.

– Врешь, врешь, – вспыхнул чистый старичок. – Тысячи спасались. Тысячи спаслись.

– Ты не искусен спорить, – останавливает учитель.

– Мне грех не дозволяет. А ты святой, так чего ты не на небе?

– Говорил Христос: «Вы соль земли»? – помолчав, спрашивает учитель.

– Говорил.

– Значит, ты без священства все равно, что неосоленное мясо.

– Врешь, врешь, врешь. Тысячи спасались. Если бы я мог донести книги, так я бы тебя тысячу раз уколол. Да где… Больше пуда весу, поди покачайся за двести верст, а без буквы говорить не хочу.

– Други! – крикнул вдруг кто-то назади в ельнике, и затрещал сухими сучьями, и вышел оттуда, большой, рыжий, бледный, с зелеными глазами, настоящий пустынник и медведь, – Други! – крикнул он громко, искренним голосом, весь отдавая себя холму. – Други, ведь тут глубина!

– Глубина, – побежало вниз.

– Слушайте, други: пост вперед или покаяние?

– Пост.

– А потом эпитемья.

– Потом.

– А что, если я себя постом к покаянию приведу, а через покаяние к эпитемье? Сам покаюсь, сам и наложу эпитемью: буду по морозу без шапки ходить али босой, без попов чтобы.

– Без попов чтобы. Без попов, – гудит весь староверский холм.

Опять хлынул нежданный летний дождь, загасил огни в лесу. Встревожил людей на холме.

– Под большие сосны, под большие сосны, – зашумели на холме. Женщины укрываются верхними юбками, как зонтиками, начетчики прячут скорее в котомки старинные книги. Бегут все наверх, под деревья. Устраиваются там. Под каждой сосной и елью в лесу вырастает большой гриб с человеческими глазами.

– Други! – кричит теперь еще громче пустынник и медведь. – Братие, научите меня: зверь теперь царствует или кто?