Том 10. Адам – первый человек. Первая книга рассказов. Рассказы. Статьи
Шрифт:
Громов Михаил Николаевич, доктор философских наук, профессор, заведующий сектором истории русской философии Института философии РАН (Москва);
Демидов Дмитрий Григорьевич, доктор филологических наук, доцент кафедры русского языка СПбГУ (Санкт-Петербург);
Дергачева Ирина Владимировна, доктор филологических наук, профессор, декан факультета иностранных языков МГППУ (Москва);
Дорофеева Людмила Григорьевна, доктор филологических наук, Балтийский федеральный университет им. Иммануила Канта (Калининград);
Есаулов Иван Андреевич, доктор филологических наук, профессор кафедры русской классической литературы и славистики Литературного института им. А. М. Горького (Москва);
Игумен Тихон (Полянский), кандидат культурологии (Москва);
Камчатнов
Козлова Анна Юрьевна, кандидат филологических наук, докторант Института русского языка РАН (Москва);
Лепахин Валерий Владимирович, доктор филологических наук, профессор кафедры русской филологии Сегедского университета (Венгрия);
Мильков Владимир Владимирович, доктор философских наук, ведущий научный сотрудник Института философии РАН (Москва);
Моторин Александр Васильевич, доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой нравственного и эстетического воспитания Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого (Великий Новгород);
Пелешенко Юрий Владимирович, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института литературы им. Т. Г. Шевченко НАН Украины (Киев);
Ужанков Александр Николаевич, доктор филологических наук, профессор, проректор по научной работе Литературного института им. А. М. Горького.
Не могу не вспомнить, как во время нашей конференции один очень крупный ученый простодушно заметил:
– А я и не знал, что столько моих коллег, и таких значительных, оказывается, сегодня занимаются «Палеей»…
Так что, выходит, мы собрались не зря, и наша конференция дала мощный толчок ко многим размышлениям как научного, так и общечеловеческого характера, а слияние этих двух начал весьма плодотворно.
Завершая свою заметку, хочу отдельной строкой вспомнить еще о двух людях, способствовавших и новому изданию «Палеи Толковой», и ее канонизации в сознании нации, канонизации, которая сейчас, несомненно, произошла и будет укрепляться впредь. В этой связи я имею в виду попечителя издания «Палеи Толковой» 2010 года – Сергея Николаевича Каравана, проявившего немалую организаторскую волю как в издании самой книги, так и в том, чтобы состоялась наша конференция. И, конечно же, я имею в виду Александра Николаевича Ужанкова, не просто председательствовавшего на конференции, но и собравшего воедино своих коллег ученых.
Нашими общими усилиями Великая книга русских «Палея Толковая» сегодня канонизирована в сознании нации, и теперь уже никто не скажет: «А что это за “Палея Толковая”? И кому она нужна? И кто ее знает? И кто ее изучает?»
Уверен, что настоящее издание материалов первой международной научной конференции «“Палея Толковая” в контексте древнерусской культуры XI–XVII веков» дает исчерпывающие ответы.
День тянется, а жизнь летит
Первоначально в десятом томе планировалось разместить статью доктора филологических наук, профессора Кубанского государственного университета Ю. М. Павлова о творчестве Вацлава Михальского. Ю. М. Павлов занимается изучением современной русской литературы, его перу принадлежит несколько монографий, опубликованных в московских издательствах. В процессе работы над статьей у Юрия Михайловича постоянно возникали вопросы к автору, которые он присылал Вацлаву Вацлавовичу по электронной почте. В результате этой импровизированной беседы, ставшей возможной на расстоянии благодаря сети интернет и электронной почте, возник этот текст, жанр которого Ю. М. Павлов назвал статьей с элементами беседы. Рассуждения литературоведа и руководителя студенческого спецсеминара по современной русской литературе переходят в вопросы автору. Ответы Вацлава Вацлавовича провоцируют дальнейшие размышления о его творчестве со стороны Юрия Павлова. Участники разговора в конце концов решили не переводить свой диалог в «гладкий» литературоведческий текст, что позволило сохранить авторскую интонацию и доверительную атмосферу живого общения.
ЮРИЙ ПАВЛОВ. Вацлав Вацлавович, наш разговор посвящен выходу в свет Вашего десятитомного собрания сочинений. А начать его я хочу с первой Вашей книги, изданной в 1963 году в Махачкале и теперь помещенной Вами в 10-м томе.
ВАЦЛАВ МИХАЛЬСКИЙ. Юрий Михайлович, наверное, это правильно, тем более что я вспомнил о ней не без Вашей подсказки. Вы спросили: «А где почитать самые первые Ваши опыты?» И тогда я разыскал мою первую книгу, которая называлась «Рассказы». Через полвека после публикации моих первых рассказов я бегло перечитал эту тоненькую книжечку и подумал, что ее вполне можно поставить в десятый том, как бы в приложение, для досужего любопытства. У Вас много вопросов?
ЮРИЙ ПАВЛОВ. Много. Но их можно сократить, если нужно.
ВАЦЛАВ МИХАЛЬСКИЙ. Давайте Ваши вопросы с элементами статьи, а сократить Вы всегда успеете. Для удобства давайте называть шесть романов о Марии и Александре Мерзловских «Весной в Карфагене», по названию первого романа.
ЮРИЙ ПАВЛОВ. Хорошо. Воля автора – это его святое право. Будем называть Вашу эпопею «Весной в Карфагене». А теперь я хочу начать сначала…
В центре многих ранних рассказов Вацлава Михальского – трагедия ребенка, оставшегося без родителей или одного из родителей, чаще всего – отца. Первый же рассказ «Семечки» о судьбе мальчика, отец которого погиб во время Великой Отечественной войны. Ребенок из рассказа «Бимбом» отца не помнит и помнить не может: отец Сашки погиб в аварии за три дня до рождения сына. Понятно, что толчком к написанию этих рассказов была трагедия миллионов соотечественников Вацлава Михальского и его личная трагедия. Отцы Василия Белова, Виктора Лихоносова, Юрия Кузнецова и других писателей погибли на войне. Отцы Василия Шукшина, Владимира Максимова, Александра Вампилова, Леонида Бородина, Вацлава Михальского уничтожены как политические заключенные, хотя к политике никакого отношения не имели.
…Вацлав Вацлавович, что ощущал в детстве и юности сын репрессированного отца и какой след эта трагедия оставила в Вашем мироотношении и творчестве?
ВАЦЛАВ МИХАЛЬСКИЙ. В моей кавказской повести «Адам – первый человек» есть довольно подробный ответ на этот вопрос. Когда я был маленьким, от меня скрывали факт ареста моего отца. Мама говорила, что он пропал без вести на войне. Сотням тысяч детей в СССР говорили их мамы о репрессированных отцах нечто подобное. Так что для меня, в моей душе, мой отец как бы и пропал на войне и пропал в лагере одновременно. Так что я, можно сказать, равно принадлежу и к одному, и к другому ряду перечисленных Вами литераторов. Наши матери прикрывали нас от жестокой правды, берегли наши неокрепшие души – и это была святая ложь во спасение. Несмотря ни на какие тяготы и невзгоды жизни, наши матери, наши деды и бабушки растили нас в любви, а не в ненависти.
ЮРИЙ ПАВЛОВ. Сыновние чувства в разной концентрации присутствуют в большинстве произведений автора, начиная с рассказа «Лицо матери».
Герой этого произведения детдомовец, круглый сирота, детство и молодость которого определяет одно желание – увидеть лицо своей матери хотя бы во сне. Но даже это не удается сделать герою.
Критерием матери оценивают других людей, женщин в том числе, герои многих произведений Вацлава Михальского. Например, как высшая похвала Катеньке (героине одноименной повести) звучат слова смертельно раненного солдата: «Вы, как моя мама». Или подросток кадет Алексей из романа «Весна в Карфагене» перед смертью зовет маму.