Том 11. Благонамеренные речи

— Ну-с вот и чизльгёрстский философ околел! ^* — сказал он, посылая мне в упор свою пьяную улыбку.

— Как? кто? Он? — только могла я произнести.

— Да-с! он-с. Седанский герой-с; ваш… Il a nomm'e la chose… le monstre! [265] Он не пощадил ничего… даже этого славного воспоминания моей жизни!

Je le confesse [266] , я была неделикатна. Я вцепилась ногтями в его лицо, но, впрочем, сию же минуту опамятовалась и убежала от него. Я целый час была как сумасшедшая! Я думала, что он нарочно обманывает, дразнит меня! Но вслед за тем — конечно, из жестокого желания не оставить во мне никакого сомнения — он прислал мне с Машей листок… Это была правда! Он умер! Сперва Морни, потом Персиньи… наконец ОН!! Целый рой сновидений пронесся предо мной… le r^eve dor'e de mon pass'e! [267] Я, как безумная, бегала по зале и все напевала: « Ah! j’ai un pied qui r’mue» [268] мотив кадрили, которая тогдарешила мою участь. ^* Я помню, на мне было платье совсем как из воздуха: des bouillon'ees, des bouillon'ees et puis encore des bouillon'ees, toujours des bouillon'ees… En un mot, tout-`a-fait frou-frou… [269] ОН подошел ко мне и сказал: «Quelle gorge adorable» [270] — и только! Но при этом он посмотрел на меня, как только онодин умел смотреть… Это продолжалось не более одной минуты, но участь моя была навсегда решена… Но зачем растравлять воспоминанием еще дымящуюся рану!.. Одним словом, я до того увлеклась моими воспоминаниями, что даже не заметила, что Butor стоит в дверях и во все горло хохочет. У него все лицо распухло от глубоких царапин, которые сделали мои ногти; il 'etait ignoble, d'ego^utant, immonde… [271]

265

И у него повернулся язык… чудовище!

266

Каюсь.

267

золотой сон моего прошлого!

268

Ах! у меня ноги пускаются в пляс.

269

буфы, буфы и опять буфы, повсюду буфы… Одним словом, сплошная воздушность.

270

какая восхитительная грудь!

271

он был мерзок, отвратителен, гнусен.

Вот моя жизнь! И представь себе, что иногда… бывают дни, когда этот человек объявляет о каких-то своих правах на меня… le butor!

После всего этого ты можешь себе представить, какое блаженство для меня твои письма. И что придает им еще больше прелести — это тайна и даже опасность, с которыми сопряжено их получение. Я получаю их через Машу и иногда по целым часам бываю вынуждена держать их под корсажем, прежде нежели прочитать. Тогда я воображаю себя в пансионе, где я впервые научилась скрывать письма (и представь себе, это были письма Butor’a, который еще в пансионе «соследил» меня, как он выражался на своем грубом жаргоне), и жду, пока Butor не уляжется после обеда спать. Это пытка, мой друг, это почти истязание, mais c’est 'egal, c’est plein de po'esie! [272] Иногда он, как нарочно, медлит, и тогда я готова наделать глупостей от нетерпения… Но вот раздался сигнальный храп — и я уж за делом. Я запираюсь у себя в комнате и читаю, и перечитываю твои письма… noble enfant de mon coeur! [273]

272

но все равно это полно поэзии!

273

благородное дитя моего сердца!

Я понимаю тебя и твои молодые стремления, мой друг! Я, твоя бедная мать, эта сорокалетняя женщина, cette femme de Balzac, comme dit le Butor! [274] И я была молода, и я увлекалась… ты знаешь, ктоменя любил! Теперь онв могиле… все в могиле, мой друг! Morny, Persigny… Lui!! [275] Один Базен остался, и тот сидит на каком-то острове ^* [276] , откуда он будет очень глуп, ежели не бежит. Но я не забыла, я помню. Я всепомню и потому всемогу понимать…

274

бальзаковская женщина, как говорит Butor.

275

Морни, Персиньи… Он!

276

Писано до получения известия о бегстве Базена. ( Прим. M. E. Салтыкова-Щедрина.)

Я отсюда вижу тебя и твою Полину… toi, plein de s`eve et de vigueur, elle — rayonnante de ce doux parfum d’abn'egation amoureuse qui est l’aur'eole et en m^eme temps l’absolution de la pauvre femme… coupable! Tu es beau, elle est belle; [277] вы оба молоды, сильны, оба горите избытком жизни, оба чувствуете, как страсть катится по вашим жилам, давит вас… Но отчего же признание дрожит на ваших губах — и не может сказаться?.. Отчего глаза ваши ищут встретить друг друга — и, встретившись, опускаются? Вы встревожены, вас волнует какая-то горькая мысль… Она — с трепетом вглядывается в будущее и падает ниц перед идеею вечности… Ты — пугаешь себя ревнивыми воспоминаниями… Травников, Цыбуля, даже сам фон Шпек!.. Ты никого не забыл! После— ты все забудешь, все простишь. После— ты скажешь себе: «И Травников, и Цыбуля — все это естественные последствия фон Шпека!» После— но не теперь! Теперьты еще помнишь, хотя уже и жаждешь забыть.

277

ты, полный здоровья и силы, она — благоухающая сладостным ароматом любовной самоотверженности, составляющей ореол и оправдание бедной… грешной женщины! Ты красив, она — тоже!

А покуда я надеюсь, что ты выслушаешь воркотню старухи матери, решающейся высказать несколько советов, которые, наверное, не будут для тебя бесполезны.

Любовь, мой друг, — это святыня, к которой нужно приближаться с осторожностью, почти с благоговением, и вот почему мне не совсем нравится слово «тррах», которое ты употребил в письме своем. Может быть, все так и произойдет, как ты писал, но уже по тому одному, что оно именно таки произойдет, то есть сначаланазовут тебя «сынком», потомдадут ручку, etc. [278] — ты всего менее вправе употреблять ce malencontreux [279] «тррах». Ca sent la caserne, mon cher, ca pue l’'ecurie, le fumier [280] . Салон светской женщины (ты именно такою описываешь мне Полину) — не манеж и не одно из тех жалких убежищ, в которых вы, молодые люди, к несчастию, получаете первые понятия о любви… Это место очень приличное, где требуются совсем другие приемы, нежели… ты понимаешь где?

278

и так далее.

279

это неуместное.

280

Это отдает казармой, дорогой мой, пахнет конюшней, навозом.

Помни, мой друг, что любовь — всё для женщины, или, лучше сказать, что вся женщина есть любовь. Что, стало быть, оскорбить ее любовь — значит оскорбить ее всё.Этого одного достаточно, чтобы понять, почему успех, в большей части случаев, достается совсем не тому, кто с громом и трубами идет точно на приступ, а тому, кто умеет ждать. Во-первых, все эти самонадеянные люди почти всегда нескромны и хвастливы, что совсем не входит в расчеты замужней женщины, которая желает сохранить les dehors [281] . Во-вторых, женщины самолюбивы, и им всегда приятно дать щелчок человеку, у которого на уме «тррах». В-третьих — и это главное, — женщины вовсе не так алчут грубых наслаждений, как вы, мужчины, обыкновенно об этом думаете.

281

приличия.

Женщина — это существо особенное, c’est un ^etre indicible et myst'erieux, как ты сам очень мило определил ее в твоем письме (как странно звучит твое «тррах» рядом с этим милым определением!). Разумеется, я говорю здесь не об институтках, а о настоящих женщинах, о тех, которые испытаны жизнью и к числу которых, по-видимому, принадлежит и Полина. Такие женщины любят медлить. Elles aiment `a savourer les pr'eludes de l’amour [282] . Эти таинственные, бесконечные излияния, в которых все отрывочно, недоконченно, неуловимо, но в которых каждое слово, каждый звук, каждая улыбка, каждый вздох имеют глубокое значение. Женщина любит неслышно погружаться в душистый пар недоговоренных слов, затаенных вздохов, взглядов, брошенных украдкой. Она любит заменять слово «любовь» словом «дружба»… Это доставляет ей минуты того сладкого головокружения, которое у самого падения отнимает все, что в нем есть грубого, сырого. Ce n’est pas une chute grossi`ere qu’elle ambitionne, c’est une joliechute [283] .

282

Они любят наслаждаться прелюдиями любви.

283

Они мечтают не о грубом падении, а о красивом.

Вот почему женщин так увлекают высокопоставленные лица, даже старики. С точки зрения матерьялистической это кажется странным, но дело в том, что эти люди в высшей степени обладают тайною de la jolie s'eduction. Tout en causant [284] , они неслышно подходят к женщине, неслышно овладевают ее вниманием и потом — неслышно же берут ее. Всё — en causant. La femme adore la causerie, les phrases bien tourn'ees, les fines reparties, enfin tout ce joli caquetage que rend la vie facile et charmante [285] .

284

красивого обольщения. Попутно, в разговоре.

285

Женщина обожает беседу, гладкие фразы, тонкие выражения, словом — всю ту изящную болтовню, которая делает жизнь легкой и прелестной.

Я знаю, есть женщины, которым нравится грубость, которые даже любят, чтоб их мальтретировали ^* . Но это или очень молодые бабенки, или такие бабы, которым совсем нечего терять. Я и сама когда-то увлекалась Butor’ом потому только, что он гремел шпорами, вертел зрачками и как-то иньобильно ^* причмокивал, quand j’avais le sein trop d'ecouvert; [286] но ведь я тогда была девчонка и положительно ничего не смыслила dans les jolis raffinements du sentiment [287] .

286

когда у меня была слишком открыта грудь.

287

в красивых утонченностях чувства.

Быть может, ты с нетерпением читаешь мое письмо и даже удивляешься, с какой стати я принялась тебя морализировать. Но, рискуя даже надоесть тебе, прошу выслушать меня до конца.

Я сказала сейчас, что женщины любят то, что в порядочном обществе известно под именем causerie [288] . Наедине с женщиной мужчина еще может, `a la rigueur [289] , ограничиться вращением зрачков, но в обществе он непременнодолжен уметь говорить или, точнее, — занимать. Поэтому ему необходимо всегдаиметь под руками приличный сюжет для разговора, чтобы не показаться ничтожным в глазах любимой женщины. Ты понимаешь, надеюсь, к чему я веду свою речь?

288

легкой беседы.

289

в крайнем случае.

Женщина прежде всего любит великодушные идеи, les id'ees g'en'ereuses. Она сама великодушна — это ее ахиллесова пята, которая всего чаще и губит ее. Поэтому, ежели мужчина высказывает в ее присутствии даже слишком великодушные идеи (les id'ees dites subversives [290] ), то ей все-таки нравится это. Конечно, я никогда не позволила бы тебе сделаться на самом деле поклонником сюбверсивных идей, но в смысле экспозиции, как apercu de morale [291] — это один из лучших sujets de conversation [292] . Консервативные идеи страдают большим недостатком: им никак нельзя придать тот лоск великодушия, который зажигает симпатию в сердцах. Консервативные идеи хороши в кабинете, с глазу на глаз с начальством, но в будуаре или в обществе, где много молодых женщин, elles ne valent rien [293] . Великодушные идеи придают лицу говорящего оживленное, осмысленное, почти могучее выражение, которое прямо свидетельствует о силе и мощи. Напротив того, самый убежденный консерватор напоминает собой менялу, приведенного в азарт. Я знаю, что в последнее время расплодилось много женщин, которые охотно выслушивают консервативные разговоры и даже называют себя консерваторками; но они положительно сами себя обманывают. Они дурно окружены — вот отчего это происходит. Они постоянно видят перед собой манкенов консерватизма, постоянно слышат их бесцветное и бессильное жужжание — и думают, что так и должно быть. Что эти сумерки, эта меняльная канитель, этот безнадежно серый цвет — явление нормальное. Но все это дурная привычка — и ничего больше! Представь себе теперь, что в эту ровную, едва не засыпающую атмосферу вдруг врывается человек, который прямо, `a bout portant [294] , бросает новое, кипучее слово! В каком положении должна очутиться женщина, которая до тех пор ничего не слышала, кроме тягучего переливания из пустого в порожнее?! Ты скажешь, быть может, что непрошеное врыванье — скандал, но почему же ты знаешь, что для женщины даже и тут не скрывается своего рода обаяние? Не забудь, что она великодушна по природе, и следовательно…

290

так называемые разрушительные идеи.

291

рассуждение о морали.

292

предметов для разговора.

293

грош им цена.

294

в упор.